Андрей Кайгородов - Воздух Страница 5

посвящение к. н. в.

С чем стихов твоих дубравыСнегом утренним заря?Есть тепло – не нужно славы,Нет тепла она нужна.У поэта праздник летаВ написании стихов,И не важно тундра ль этоИли грохот городов.Для поэта все едино,Он в плену своих страстей,И покуда терпеливоОн слагает свой ручей,Плещет строчки на бумагу,Изгибаясь и кряхтя,Лишь бы муза посещала,Лишь бы страсть в груди жила.Все ему на свете любо,Все ему приносит боль,Но его не взять простудой,Одиночеством, едой.Он всегда голодный словом,Рифмы, мысли, чудеса —Вот его прерогатива,Такова его стезя.Он идет с любовью в ногуПод ударами судьбы,Ведь поэт любимец Бога,Жалко, что не стал им ты!

Чтозазверьчеловек

Седовласый старец,Национальность явно не негр,Разрезом глаз слегка узкоглаз,Если не Шу, то и не пацифист,Явно китаец, хотя, кто его знает.Старец он даже в Африке старец.Вот еще – старец – неандерталец.Такой оборот принимает другое звучанье,Напоминает мистерию или мычанье.Неандерталец – танец его пестритВсевозможной игрой окончаний,Букв сочетания, переплетенья мечтаний.И вот, кости собачьи, кошачьи на круг,Он пьет из ладоней все, что предложено небомИ чертит пальцем песок.В этом знаке таится нечтоНепохожее на оборотСолнца вокруг перепревшей кучи.Это старец-неандерталец напраслину шлетНа задремавшие тучи,И просит продлить свой бессмысленный век.И мальчик с острова ПасхиВ надежде услышать ответСпросит: «скажи мне старец,АЧТОЗАЗВЕРЬЧЕЛОВЕК».

«Стойка и скворечник…»

Стойка и скворечникПели песни пусни.Ах, какие пусни,Ух, какие песни.Трям, трям.Брык, бряк.

Русская зима

Прекрасна русская зимаС ее морозами и снегом.Хрустит тугая корка льдаНа озере под человеком.Сопливы красные носы,И барышни с утра похмельны,И греют морды мужики,Махая кулаками нервно.И вся природа видит сны,Укрывшись снежным одеялом,И трупы дремлют до весныПротивясь тлению упрямо.Ломают руки старикиДорогою до магазина,Лишь обездомленные псыНа все это глядят тоскливо.А детворе все нипочем,Она всему на свете радаИ восстает за комом комИз снега слепленная баба.

«Сладок сон унылой осени…»

Сладок сон унылой осени,Привкус горечи на треснувших губах.Ах, зачем меня вы бросили,Ох, зачем я бросил вас.Долго мы вели войну окопную,То пасуя, то идя ва-банк,Ах, зачем вы душу мне морочили,Ох, зачем морочил вам дурак.Сладостных мгновений одиночестваВы дарили мне с избытками, с лихвой,Ах, зачем я ждал вас ночи темные,Разбавляя дымом воздух злой.Вы сожгли дотла мой сад сиреневыйИ втоптали пепелище в грязь,Ах, зачем меня вы поздно бросили,Ох, зачем я рано бросил вас.

«Как тайна шелушится…»

Как тайна шелушитсяЧешуйками на солнце,Как ветер их разноситИ прячет их в траве.Мудрец венок сплетая,Чешуйку обнаружитИ прикоснется к тайне,И тихо скажет – «БЕ».Потом его зарежут,Отварят в чане ногу,А голову с рогамиПотащат на базар.И гадко усмехнетсяПрохожий покупательИ спросит – «Эй приятель,Что хочешь за товар».

«Дояр Петров ненавидел коров…»

Дояр Петров ненавидел коров.Однако, любил доярку Клавку.А Клавка напротив любила коров.И что бы жениться на Клавке ПетровКоров полюбил, как доярку.Они поженились и вскоре ПетровСтал ненавидеть Клавку.За то, что та невзлюбила коров,Потому что их тискал дояр ПетровТак как не тискал доярку.Они разошлись через несколько зим.Клавка скончалась, дояр запил.А жизнь, она в общем то странная штука,Что до любви наперед вам наука.

«Я жеманница…»

Я жеманница.Не от того, что толста моя задница,А грудь сладка, как березовый сок,А от того, что ты одинокИ тело мое тебе нравится.Похотливый дружок.

Жертвоприношение

Заставь меня войти в твои покои,Иначе я засохну и умру.И вскрой все язвы переполненные гноем,Иначе я совсем с ума сойду.Иначе вкус стерильных откровенийРазъест все стенки моего нутра,И я червяк, питающийся гнилью,Замкнусь петлей на горле у себя.Героев век бесспорно разноцветен,Но свет глазам моим приносит боль,Я некое соцветие из плевелИ жизнь моя засохшая мозоль.Я прячусь от улыбок и соблазнов,Боясь ненужных слов и немоты,Я растекаюсь беспросветной грязью,Губя твои цветущие сады.Я неудачник, век мой долог,Смирись с нелегким бременем невзгод,Но если я тебе не так уж дорог,Беги подальше от моих забот.Беги покуда запах тленаЕще не свил гнезда в твоих глазах,Беги от изнуряющего плена,Беги от опьяняющих забав,От саморазрушения и боли,Невыносимой пытки бытия,От этой отягчающей юдоли,Беги, беги скорее от меня.Спасай свою лучистую улыбку,Изящество и трепетность любви,Беги, иначе я войду в твои покоиИ утащу на дно своей дыры.

Боги

Боги были богачеКолеса человека.Боги были умнееПозолоченных тканей.Боги были свирепееСотни заточенных палок.Но все это было когда-то,А ныне этого нет.Люди стали беднееСталью расправленных крыльев.Люди стали глупееБархатом гладких одежд.Люди стали свирепееВсех живущих когда-то на небе.Люди стали богамиИ боле надежды нет.

«Отпущенная в слове реальности бытийность…»

Отпущенная в слове реальности бытийность,Ненайденная словом реальность бытия,Налипла позолота и слово стало бытом,И быт пожрал реальность, оставив лишь слова.В отместку за нелепость вдруг слово стало буквой,А буква растворилась в пространствах пустоты,И стало все как прежде, до сотворенья мира,Не познанное нечто с желаньем не-мо-ты.

«Из весла семи уключин…»

Из весла семи уключин,Под водой восьми морей,Девять кактусов колючихСтроят планы на людей.Одинокий дремлет филин,Занимаясь смыслом сна,И повсюду бредит зноемЗаскорузлая трава.Пот струится тихомолкомПо челу больной любви,Кот, зарезанный двустволкой,Вхож в уютный дом осы.И ослы слагают гимныПравде высохших идей,Снами розовые мыслиОтлетают от ушей.Бой ведут войска ПолканаПротив лис и конопли,И петлей СемирамидыРаспускаются сады.В них и дыни, и арбузы,И больших орехов кладь,Где медузы греют пузыИ боятся опоздать.Но проточной неги демон,Время по миру пустив,Выжег на асфальте меломКрай плиты, молитв мотив.Где великий кормчий прахаОтворяет печи пасть,Где двуногая собакаРежется о века наст.И течет поток унылыйНечистот прокисших дней,И пускает молчаливоПулю в рот Отец речей.

Вакханка

Вакханка бедная моя,Одна сидишь ты у сарая.И ждешь, когда придут друзьяИ чинно вскроют пробку рая.И хлынет сок целебных силПо венам скуки одичалой,И выйдет выхлопом густымВся боль и грусть твоей печали.И запрокинувшись назад,Ты примешь всех друзей голодных,И от щедрот твоих услад,Они оставят труп твой потныйНа растерзание словамИ на прощение богам.А ты сольешься с ветра песнейИ поплывешь в страну теней,И скажешь – Боже милосердный,Хотя бы тридцать грамм налей.

«Светло ли небо души твоей?»

Светло ли небо души твоей?Светло, да только стаей черных птицЕго давно заволокло.Тепло ли сердце души твоей?Тепло, да все лишь от углей,И видно скоро уж от нихОстанется одна зола.А что ж душа?Душа моя больна,И нет у ней врачей.И что же дальше?Дальше что?Ручей и смерти молоко.

«Три гневных пса…»

Три гневных пса,Три светлых ортодокса,Три головы у пня,Ни слова, ни полдня,Лишь пустоцвет и солнце,Да запах ковыля.Я, огибая струны временные,Мчусь вне пространства,Вне бумажных стен,Латая горлом радужные мили,Глотая легкими тяжелый воздух сфер.Дробясь на атомы лучистых перезвонов,Слагая в папки ворохи судеб,Я робкий ветерок несущий стоны,Подвергнутых коррозии сердец.Печальных глаз неистовые вздохи,Плетут капканы счастья своего,Но плодородия поля бездонны,В них счастья пустотаИ миром правит зло.И их покой не требует осмотра,Нет двери, к ней не подобрать ключа,И охраняют ихТри светлых ортодокса,Три гневных пса,Три головы у пня.

«Я и мир…»