Владимир Высоцкий - Сочинения Страница 53

x x x

Неужели мы заперты в замкнутый круг?Неужели спасет только чудо?У меня в этот день все валилось из рукИ не к счастию билась посуда.

Ну пожалуйста, не уезжайНасовсем, — постарайся вернуться!Осторожно: не резко бокалы сближай, —Разобьются!

Рассвело! Стало ясно: уйдешь по росе, —Вижу я, что не можешь иначе,Что всегда лишь в конце длинных рельс и шоссеГнезда вьют эти птицы удачи.

Ну пожалуйста, не уезжайНасовсем, — постарайся вернуться!Осторожно: не резко бокалы сближай, —Разобьются!

Не сожгу кораблей, не гореть и мостам, —Мне бы только набраться терпенья!Но… хотелось бы мне, чтобы здесь, а не тамОбитало твое вдохновенье.

Ты, пожалуйста, не уезжайНасовсем, — постарайся вернуться!Осторожно: не резко бокалы сближай, —Разобьются!

x x x

По воде, на колесах, в седле, меж гробов и в вагонах,Утром, днем, по ночам, вечерами, в погоду и без,Кто за длинным рублем, ко за делом большим,кто за крупной добычей — в погониОтправляемся мы, судьбам наперекор и советам вразрез.

И вот нас бьют в лицо пощечинами ветры,И жены от обид не поднимают век,Но впереди — рубли длинною в километры,И крупные дела, величиною в век.

Как чужую гримасу надел я чужую одежду,Или в шкуру чужую на время я вдруг перелез:До и после, в течении, вместо, во время и междуПоступаю с тех пор просьбам наперекор и советам вразрез.

Мне щеки обожгли пощечины и ветры,Я взламываю лед и прохожу Певек.Ах, где же вы, рубли длинною в километры?Все вместо мне — дела длинною в век!

Енгибарову — от зрителей

Шут был вор: он воровал минуты,Грустные минуты тут и там,Грим, парик, другие атрибутыЭтот шут дарил другим шутам.

В светлом цирке между номерамиНезаметно, тихо, налегкеПоявлялся клоун между намиИногда в дурацком колпаке.

Зритель наш шутами избалован —Жаждет смеха он, тряхнув мошной,И кричит: "Да разве это клоун?!Если клоун — должен быть смешной!"

Вот и мы… Пока мы вслух ворчали:«Вышел на арену, так смеши!» —Он у нас тем временем печалиВынимал тихонько из души.

Мы опять в сомненьи — век двадцатый,Цирк у нас, конечно, мировой,Клоун, правда, слишком мрачноватый,Не веселый клоун, не живой.

Ну а он, как будто в воду канув,Вдруг при свете, нагло, в две рукиКрал тоску из внутренних кармановНаших душ, одетых в пиджаки.

Мы потом смеялись обалдело,Хлопали, ладони раздробя.Он смешного ничего не делал —Горе наше брал он на себя.

Только балагуря, тараторя,Все грустнее становился мим,Потому что груз чужого горяПо привычке он считал своим.

Тяжелы печали, ощутимы…Шут сгибался в световом кольце,Делались все горше пантомимы,И морщины глубже на лице.

Но тревоги наши и невзгодыОн горстями выгребал из нас,Будто многим обезболил роды…А себе — защиты не припас.

Мы теперь без боли хохотали,Весело по нашим временам:"Ах, как нас прекрасно обокрали —Взяли то, что так мешало нам!"

Время! И, разбив себе колени,Уходил он, думая свое.Рыжий воцарился на арене,Да и за пределами ее.

Злое наше вынес добрый генийЗа кулисы — вот нам и смешно.Вдруг — весь рой украденных мгновенийВ нем сосредоточился в одно.

В сотнях тысяч ламп погасли свечи.Барабана дробь — и тишина…Слишком много он взвалил на плечиНашего — и сломана спина.

Зрители и люди между нимиДумали: «Вот пьяница упал».Шут в своей последней пантомимеЗаигрался — и переиграл.

Он застыл — не где-то, не за морем —Возле нас, как бы прилег, устав.Первый клоун захлебнулся горем,Просто сил своих не рассчитав.

Я шагал вперед неукротимо,Но успев склониться перед ним.Этот трюк — уже не пантомима:Смерть была — царица пантомим!

Этот вор, с коленей срезав путы,По ночам не угонял коней.Умер шут. Он воровал минуты —Грустные минуты у людей.

Многие из нас бахвальства радиНе давались: «Проживем и так!»Шут тогда подкрадывался сзадиТихо и бесшумно — на руках…

Сгинул, канул он, как ветер сдунул!Или это шутка чудака?Только я колпак ему — придумал,Этот клоун был без колпака.

Натянутый канат

Он не вышел ни званьем, ни ростом.Не за славу, не за плату —На свой, необычный манерОн по жизни шагал над помостом —По канату, по канату,Натянутому, как нерв.

Посмотрите — вот онбез страховки идет.Чуть правее наклон —упадет, пропадет!Чуть левее наклон —все равно не спасти…Но должно быть, ему очень нужно пройтичетыре четверти пути.

И лучи его с шага сбивали,И кололи, словно лавры.Труба надрывалась — как две.Крики «Браво!» его оглушали,А литавры, а литавры —Как обухом по голове!

Посмотрите — вот онбез страховки идет.Чуть правее наклон —упадет, пропадет!Чуть левее наклон —все равно не спасти…Но теперь ему меньше осталось пройти —уже три четверти пути.

"Ах как жутко, как смело, как мило!Бой со смертью — три минуты!" —Раскрыв в ожидании рты,Из партера глядели уныло —Лилипуты, лилипуты —Казалось ему с высоты.

Посмотрите — вот онбез страховки идет.Чуть правее наклон —упадет, пропадет!Чуть левее наклон —все равно не спасти…Но спокойно, — ему остается пройтивсего две четверти пути!

Он смеялся над славою бренной,Но хотел быть только первым —Такого попробуй угробь!Не по проволоке над ареной, —Он по нервам — нам по нервам —Шел под барабанную дробь!

Посмотрите — вот онбез страховки идет.Чуть правее наклон —упадет, пропадет!Чуть левее наклон —все равно не спасти…Но замрите, — ему остается пройтине больше четверти пути!

Закричал дрессировщик — и звериКлали лапы на носилки…Но строг приговор и суров:Был растерян он или уверен —Но в опилки, но в опилкиОн пролил досаду и кровь!

И сегодня другойбез страховки идет.Тонкий шнур под ногой —упадет, пропадет!Вправо, влево наклон —и его не спасти…Но зачем-то ему тоже нужно пройтичетыре четверти пути!

x x x

Я первый смерил жизнь обратным счетом.Я буду беспристрастен и правдив:Сначала кожа выстрелила потомИ задымилась, поры разрядив.

Я затаился и затих, и замер,Мне показалось, я вернулся вдругВ бездушье безвоздушных барокамерИ в замкнутые петли центрифуг.

Сейчас я стану недвижим и грузенИ погружен в молчанье, а покаГорн и меха земных газетных кузенРаздуют это дело на века.

Хлестнула память мне кнутом по нервам,В ней каждый образ был неповторим:Вот мой дублер, который мог быть первым,Который смог впервые стать вторым.

Пока что на него не тратят шрифта:Запас заглавных букв — на одного.Мы с ним вдвоем прошли весь путь до лифта,Но дальше я поднялся без него.

Вот — тот, который прочертил орбиту,При мне его в лицо не знал никто.Все мыслимое было им открытоИ брошено горстями в решето.

И, словно из-за дымовой завесы,Друзей явились лица и семьи:Они все скоро на страницах прессыРасскажут биографии свои.

Их — всех, с кем вел я доброе соседство, —Свидетелями выведут на суд.Обычное мое босое детствоОденут и в скрижали занесут.

Чудное слово «Пуск!» — подобье вопля —Возникло и нависло надо мной.Недобро, глухо заворчали соплаИ сплюнули расплавленной слюной.

И вихрем чувств пожар души задуло,И я не смел или забыл дышать.Планета напоследок притянула,Прижала, не желая отпускать.

Она вцепилась удесятеренно,Глаза, казалось, вышли из орбит,И правый глаз впервые удивленноВзглянул на левый, веком не прикрыт.

Мне рот заткнул — не помню, — крик ли, кляп ли,Я рос из кресла, как с корнями пень.Вот сожрала все топливо до каплиИ отвалилась первая ступень.

Там, подо мной, сирены голосили,Не знаю — хороня или храня.А здесь надсадно двигатели взвылиИ из объятий вырвали меня.

Приборы на земле угомонились,Вновь чередом своим пошла весна.Глаза мои на место возвратились,Исчезли перегрузки, — тишина.

Эксперимент вошел в другую фазу.Пульс начал реже в датчики стучать.Я в ночь влетел, минуя вечер, сразу —И получил команду отдыхать.

И неуютно сделалось в эфире,Но Левитан ворвался в тесный зал —Он отчеканил громко: «Первый в мире!»Он про меня хорошее сказал.

Я шлем скафандра положил на локоть,Изрек про самочувствие свое…Пришла такая приторная легкость,Что даже затошнило от нее.

Шнур микрофона словно в петлю свился,Стучали в ребра легкие, звеня.Я на мгновенье сердцем подавился —Оно застряло в горле у меня.

Я отдал рапорт весело, на совесть,Разборчиво и очень делово.Я думал: вот она и невесомость,Я вешу нуль, так мало — ничего!

Но я не ведал в этот час полета,Шутя над невесомостью чудной,Что от нее кровавой будет рвотаИ костный кальций вымоет с мочой.

x x x