Павел Васильев - Стихотворения Страница 6

1932

Строителю Евгении Стэнман

Осыпаются листья, Евгения Стэнман, пора мнеВспомнить вёсны и зúмы, и осени вспомнить пора.Не осталось от замка Тамары камня на камне,Не хватило у осени листьев и золотого пера.

Старых книг не хватило на полках, чтоб перечесть   их,Будто б вовсе не существовал Майн Рид;Та же белая пыль, та же пыльная зелень   в предместьях,И еще далеко до рассвета, еще не погас и горит

На столе у тебя огонек. Фитили этих ламп   обгорели,И калитки распахнуты, и не повстречаешь тебя.Неужели вчерашнее утро шумело вчера, неужелиШел вчера юго-западный ветер, в ладони трубя?

Эти горькие губы так памятны мне, и похоже,Что еще не раскрыты глаза, не разомкнуты руки   твои;И едва прикоснешься к прохладному золоту   кожи, —В самом сердце пустынного сада гремят соловьи.

Осыпаются листья, Евгения Стэнман. Над нимиТо же старое небо и тот же полет облаков.Так прости, что я вспомнил твое позабытое имяИ проснулся от стука веселых твоих каблучков.

Как мелькали они, когда ты мне навстречу   бежала,Хохоча беспричинно, и как грохотали потомСредь тифозной весны у обросших снегами   причалов,Под расстрелянным знаменем, под перекрестным   огнем.

Сабли косо взлетали и шли к нам охотно   в подруги.Красногвардейские звезды не меркли в походах,   а тыВсе бежала ко мне через смерть и тяжелые   вьюги,Отстраняя штыки часовых и минуя посты…

Я рубил по погонам, я знал, что к тебе   прорубаюсь,К старым вишням, к окну и к ладоням горячим   твоим,Я коня не зануздывал больше, я верил, бросаясьВпереди эскадрона на пулеметы, что возвращусь   невредим.

И в теплушке, шинелью укутавшись, слушал   я снова,Как сквозь сон, сквозь снега, сквозь ресницы   гремят соловьи.Мне казалось, что ты еще рядом, и понято все   с полуслова,Что еще не раскрыты глаза, не разомкнуты руки   твои.

Я готов согласиться, что не было чаек над пеной,Ни веселой волны, что лодчонку волной унесло.Что зрачок твой казался мне чуточку меньше   вселенной,Неба не было в нем — впереди от бессонниц светло.

Я готов согласиться с тобою, что высохла влагаНа заброшенных веслах в амбарчике нашем, и вотВесь июнь под лодчонкой ночует какой-то   бродяга,Режет снасть рыболовной артели и песни поет.

Осыпаются листья, Евгения Стэнман. Пора мнеВспомнить вёсны и зúмы, и осени вспомнить пора.Не осталось от замка Тамары камня на камне,Не хватило у осени листьев и золотого пера.

Мы когда-то мечтали с тобой завоевывать   страны,Ставить в лунной пустыне кордоны и разрушать   города;Через желтые зори, через пески КазахстанаВ свежем ветре экспресса по рельсам ты мчалась   сюда.

И как ни был бы город старинный придирчив   и косен, —Мы законы Республики здесь утвердим и   поставим на том,Чтоб с фабричными песнями свыклась и   сладилась осень,Мы ее и в огонь, и в железо, и в камень   возьмем.

Но в строительном гуле без памяти, без переменыБуду слушать дыханье твое, и, как вечность   назад,Опрокинется небо над нами, и рядом мгновенноЯ услышу твой смех, и твои каблучки простучат.

1932

Путь на Семиге

Мы строили дорогу к СемигеНа пастбищах казахских табунов,Вблизи озер иссякших. ЛихорадкаСначала просто пела в тростникеНа длинных дудках комариных стай,Потом почувствовался холодок,Почти сочувственный, почти смешной,   почтиПохожий на ломóть чарджуйской дыни,И мы решили: воздух сладковатИ пахнут медом гривы лошадей.Но звезды удалялись всё. Вокруг,Подобная верблюжьей шерсти, тьмаРазвертывалась. Сердце тяжелело,А комары висели высокоНа тонких нитках писка. И тогдаМы понимали — холод возрасталМедлительно, и всё ж наверняка,В безветрии, и все-таки прибоемОн шел на нас, шатаясь, как верблюд.Ломило кости. Бред гудел. И вотВдруг небо, повернувшись тяжело,Обрушивалось. И кричали мыВ больших ладонях светлого озноба,В глазах плясал огонь, огонь, огонь, —Сухой и лисий. Поднимался зной.И мы жевали горькую полынь,Пропахшую костровым дымом, иЗаря блестела, кровенясь на рельсах…Тогда краснопутиловец КрасновБрал в руки лом и песню запевал.А по аулам слух летел, что мыМертвы давно, что будто вместо насДостраивают призраки дорогу!Но всем пескам, всему наперекорБригады снова строили и шли.Пусть возникали города вдалиИ рушились. Не к древней синевеПолдневных марев, не к садам пустыни —По насыпям, по вздрогнувшим мостамЛожились шпал бездушные тела.А по ночам, неслышные во тьме,Тарантулы сбегались на огонь,Безумные, рыдали глухо выпи.Казалось нам: на океанском днеСредь водорослей зажжены костры.Когда же синь и розов стал туманИ журавлиным узким косякомКрылатых мельниц протянулась стая,Мы подняли лопаты, грохочаЖелезом светлым, как вода ручьев.Простоволосые, посторонились мы,Чтоб первым въехал мертвый бригадирВ березовые улицы предместья,Шагнув через победу, зубы сжав.… … … … … … … … … … …Так был проложен путь на Семиге.

1932

Сердце

Мне нравится деревьев стать,Июльских листьев злая пена.Весь мир в них тонет по колено.В них нашу молодость и статьМы узнавали постепенно.

Мы узнавали постепенно,И чувствовали мы опять,Что тяжко зеленью дышать,Что сердце, падкое к изменам,Не хочет больше изменять.

Ах, сердце человечье, ты лиМоей доверилось руке?Тебя как клоуна учили,Как попугая на шестке.

Тебя учили так и этак,Забывши радости твои,Чтоб в костяных трущобах клетокТы лживо пело о любви.

Сгибалась человечья выя,И стороною шла гроза.Друг другу лгали площадныеЧистосердечные глаза.

Но я смотрел на все без страха, —Я знал, что в дебрях темнотыО кости черствые с размахуПрипадками дробилось ты.

Я знал, что синий мир не страшен,Я сладостно мечтал о дне,Когда не по твоей винеС тобой глаза и души нашиОстанутся наедине.

Тогда в согласье с целым светомТы будешь лучше и нежней.Вот почему я в мире этомБез памяти люблю людей!

Вот почему в рассветах алыхЯ чтил учителей твоихИ смело в губы целовал их,Не замечая злобы их!

Я утром встал, я слышал пеньеВеселых девушек вдали,Я видел — в золотой пылиУ юношей глаза цвелиИ снова закрывались тенью.

Не скрыть мне то, что в черном дымеБежали юноши. Сквозь дым!И песни пели. И другимСулили смерть.И в черном дымеРубили саблями слепымиГлаза фиалковые им.

Мело пороховой порошей,Большая жатва собрана.Я счастлив, сердце, — допьяна,Что мы живем в стране хорошей,Где зреет труд, а не война.

Война! Она готова своройРвануться на страны жилье.Вот слово верное мое:Будь проклят тот певец, которыйПоднялся прославлять ее!

Мир тяжким ожиданьем связан.Но если пушек табуныПридут топтать поля страны —Пусть будут те истреблены,Кто поджигает волчьим глазомПороховую тьму войны.

Я призываю вас — пора нам,Пора, я повторяю, намСчитать успехи не по ранам —По веснам, небу и цветам.

Родятся дети постепенноВ прибое. В них иная стать,И нам нельзя позабывать,Что сердце, падкое к изменам,Не может больше изменять.

Я вглядываюсь в мир без страха,Недаром в нем растут цветы.Готовое пойти на плаху,О кости черствые с размахуБьет сердце — пленник темноты.

1932