Поэтическая антология - Кокинвакасю — Собрание старых и новых песен Японии Страница 6

Большая часть признанных шедевров лирики «Кокинвакасю» сосредоточена в разделах «сезонных» песен и «Песен любви». Здесь же наиболее ярко раскрывается и замысел составителей, стремившихся к созданию поэтических «сюит» и «симфоний». Все времена года представлены пятистишиями в плавном поступательном развитии: начало сезона, его разгар, окончание и переход к следующему. Каждое стихотворение не только значимо само по себе, но и представляет неотъемлемую часть сезонного контекста, соотносится с предшествующими и последующими.

Так, в начале весеннего цикла, относящемся (по лунному календарю) к концу февраля — началу марта, природа еще только пробуждается от зимнего оцепенения:

В пору ранней весныс веток дерева в смежном убранствельется трель соловья —прилетел, как видно, проведать,не цветы ли в саду белеют…

Образ снега постоянно присутствует в этих стихах, перекликаясь с образами первого вестника весны соловья и зацветающей сливы. Постепенно весна вступает в свои права:

Далеко-далекопусть ветер весенний разноситаромат лепестков —чтоб к цветущей сливе близ домасоловей отыскал дорогу!..

Затем следуют стихи о сборе первых «молодых трав» на лугу, об увядании сливы, о гусях, что улетают на север, вновь о пении соловья (японский соловей — угуису — поет и весной, и летом). Следует переход к главной весенней теме — цветению вишен (сакуры):

Вот и время пришло,наконец распустились как будтогорной вишни цветы —вдалеке по уступам горнымтам и сям облака белеют…

Воспевается весенняя дымка, что скрывает вишни по склонам гор, но в стихах уже слышится тревога: ведь скоро цветы увянут. Поэты заклинают ветер не трогать бело-розовые соцветия, но безжалостный горный вихрь не знает пощады:

Я в весенних горахнашел пристанище на ночь —и всю ночь напролетв сновиденьях все также кружилисьлепестки отцветающих вишен…

И вот вишня отцвела — настал черед лиловых гроздей глициний, желтых диких роз — ямабуки. Близится лето…

Из отдельных сюит «сезонных» циклов складывается величественная симфония времен года, вобравшая бесчисленные оттенки человеческих чувств.

В «Песнях любви» выдержать логическую последовательность значительно сложнее, но составители явно к этому стремятся, показывая постепенное нарастание от слабого, едва осознанного интереса к всепоглощающей страсти. В начале любовного цикла стихи посвящены в основном знакомству. Это завязка романа:

Разглядеть не могу,хоть не вовсе сокрыты от взорамилой дамы черты,что пленили бедное сердце, —этот день проведу в томленье…

Но вот любовь овладела сердцем, заставляя забыть обо всем на свете. Она причиняет страдания, влечет к гибели:

Пусть погибну любя!Не внемлет смятенное сердцегулу грозных стремнин —водам Ёсино, что в долинупробиваются меж утесов…

Звучит тема мучительной потайной любви, неразделенной любви, о которой нельзя поведать людям. Любовные грезы бессильны приблизить час свиданья:

Наяву ли, во сне,днем и ночью, рассудку не внемля,я тоскую о нем —ах, куда мне деть мое сердце,чтоб забыть о милом навеки?!

Наконец следует счастливая долгожданная встреча, воссоединение влюбленных, апофеоз страсти:

Долго встречи я ждал —но вот эта ночь наступила.Если б только петуху заставы Встреч — Оосаканикогда не пел на рассвете!..

Но впереди неизбежное расставание, горечь разлуки, сожаления о кратком миге счастья, трепетное, тревожное ожидание новых встреч…

Разделы «Песни разлуки» и «Песни странствий» лишены стройности композиции, но и в них просматривается попытка так организовать расположение стихов, чтобы все вместе они могли намного больше поведать читателю, чем каждое в отдельности. За счет эффекта «со-творчества» составителям удается преодолеть неизбежную ограниченность жанра поэтической миниатюры, создав, по сути, новый жанр — «поэтическая сюита». В дальнейшем в японской поэзии при составлении книг прием создания тематических циклов из стихов разных авторов получит широкое распространение, а в антологиях трехстиший — хайку — станет единственным доминирующим принципом. Помимо эффекта «общего звучания», расположенные таким образом стихи приобретают и дополнительную самоценность. На фоне близких по теме миниатюр они как бы начинают играть новыми гранями: отчетливее выявляются богатство эвфонии, оригинальность тропов, определяется место стихотворения в ряду подобных, в Традиции.

С точки зрения формы подавляющее большинство стихов «Кокинвакасю» представляет собой классическую танка — то есть поэтическую миниатюру из 31 слога в четком силлабическом размере 5-7-5-7-7 (изредка добавляется лишний слог). Дополняют картину четыре «длинные песни» (тёка) и три шестистишия (сэдока) — оба жанра ко времени составления «Кокинвакасю» фактически уже изжили себя. Тёка — стихотворение большого объема, часто повествовательное, в том же размере 5–7 с добавочной семисложной строкой в конце. Расцвет жанра тёка относится к началу VIII века, ко времени творчества великих поэтов «Манъёсю» Хитомаро, Акахито, Отомо-но Якамоти. Шестистишия сэдока вообще никогда не пользовались особой популярностью, являя собой некую модификацию танка в размере 5-7-7-5-7-7. Таким образом, хотя все три жанра условно можно отнести к вака, то есть к «японской песне», бесспорно доминирующим жанром в «Кокинвакасю», как и в последующих придворных антологиях, остается танка. Именно к пятистишию танка Цураюки в своем Предисловии прилагает понятие вака, подавая тем самым пример поэтам и комментаторам грядущих веков.

На взгляд европейского читателя, особенно знакомящегося со стихами в художественном переводе, все танка внешне похожи друг на друга. Действительно, тональность и образная канва во всех пятистишиях имеют много общего. Однако при более внимательном прочтении мы обнаружим различия, связанные в основном с датировкой того или иного поэтического пласта. К наиболее древнему слою поэзии относится значительная часть из вошедших в антологию 450 анонимных танка. Некоторые явно восходят к эпохе Нара, ко временам «Манъёсю», и дошли до составителей либо в старинных свитках, либо в форме народных песен, исполнявшихся под музыкальный аккомпанемент. К ним примыкают хронологически несколько танка, которые приписываются легендарной принцессе Сотори, Абэ-но Накамаро, Хитомаро.

Для древнейшего слоя поэзии, тяготеющего к поэтике «Манъёсю», характерны определенность и прямолинейность посылки, однозначность образа, так называемый «мужественный дух» (масураобури), то есть благородная прямота, и при этом тяжеловесность риторических украшений. Интонационно пятистишие обычно распадается на три части — с цезурами после второй и четвертой строк, — в отличие от более поздних стихов, которые имеют двухчастную структуру.

Суруга наруТаго-но ура намитатану хи ваарэдомо кими окоину хи ва наси

Да, случаются дни,когда в бухте Таго, в Суруга,утихает волна, —но такого дня не бывает,чтоб утихла страсть в моем сердце.

Наиболее типичные для таких танка художественные приемы — это макуракотоба, дзё и ута-макура. Все три выполняют функции развернутого определения, все три встречаются еще в «Манъёсю». Макуракотоба — род устойчивого эпитета к определенным словам и понятиям. Например, «хисаката-но» (предвечный) может служить эпитетом к «небу» (ама), а также к ряду предметов, ассоциирующихся с небом, — луна, облака, звезды и т. п.; «нубатама-но» (черная, как ягоды тута) — эпитет к «ночи», «асибики-но» (с широким подножьем) — эпитет к «горам» и т. п. Иногда макуракотоба путем сложных и не всегда понятных ассоциаций соотносятся с понятиями, казалось бы, очень далекими. Например, «адзуса-юми» (как лук из дерева катальпы) служит определением к «весне». Видимо, свежесть молодой зелени, порыв пробуждающейся природы как-то связывается в воображении поэта с натянутым луком. Чаще всего макуракотоба выполняют чисто декоративную функцию и в перевод никак не вписываются, хотя кое-где их присутствие придает колорит старины.