Вера Камша - Герои на все времена Страница 6

В другой жизни, в прежнем теле. Задержалась в темном, отчетливом, словно на старинной гравюре городе, рассеялась в тусклом свете лампочки у подъезда, растратилась в бессильной попытке спасти чужую жизнь.

Спасти бесстрашно пришедшего на помощь.

Или нет. Она еще здесь, еще бьется в полупрозрачном подобии сердца, не желая отпускать, не желая окончательно размыкать пальцы?..

Елена плохо помнит предыдущую жизнь. Песком просочилось сквозь пальцы то, что было прежде, отсеялась ненужным хламом шелуха лет, забрав с собой все не особо важное — душный офис и сплетни коллег, нудную работу и заполненное в час пик народом метро. Даже просачивающийся сквозь решето сосновых иголок солнечный свет, тихий плеск воды и приглушенный детский смех.

Она умудрилась позабыть и собственное короткое имя, и отражение в зеркале.

Но главное сохранилось, главное уцелело.

Ободряющий возглас «Держись!», короткая мальчишеская стрижка и уверенный взгляд шальной девчонки, вдруг выступившей из темноты на освещенную софитом лампочки сцену жизни.

Может быть, именно потому необходима ей совершенно не уместная в теперешнем положении телефонная гарнитура и призрачный монитор, схожий с экраном ее рабочего ноутбука.

Ночь заполнила город. Затопила доверху темными водами, превратила в черное озеро. И словно огни маяков, островками и островами рассекли мрак прожектора высоток — высот, оставшихся непокоренными, не сдавшихся пришедшей захватчице, и пламенными мостами перекинулись друг к другу освещенные нити проспектов.

Только во дворах, укрытых стенами домов от вечной суеты, будто вода в колодце, стояла ночь.

Как ни торопись — время ушло, как ни старайся — вряд ли удастся вернуться домой к назначенному сроку. От друзей всегда так тяжело оторваться, а потом приходится спешить, тщась нагнать упущенное. И ты убыстряешь ход, срываясь на бег, покуда хватает сил и дыхания. Словно бы те несколько выигранных минут способны хоть что-нибудь изменить.

Но, возможно, именно их и не хватит в итоге, чтобы разминуться с небытием. Еще немного, и тебе бы не довелось отступать, пока не прижмешься лопатками к холодному кирпичу, понимая — это все. Что, даже если и увидят, в равнодушном черном городе никто никогда не вмешается, безучастно оставив мальчишку одного против четверых…

Где-то рядом на мгновение ярко вспыхнул и погас уличный фонарь, отогнав подальше любопытную ночь, и нарушивший тишину женский голос чуть ли не одним своим звучанием сумел разбить оковы парализующего страха:

— Что здесь происходит?

Узкое лицо, очки, коротко обрезанная челка и ненакрашенные губы. Кажется, ты будешь помнить о не побоявшейся вмешаться до самого конца жизни. Который, впрочем, похоже, близок. И ты мысленно просишь ее идти мимо, не впутываться, не рисковать. В глубине души, против воли и совести надеясь, что она останется.

— Сорок вторая слушает. — Голос спокоен, даже меланхоличен. Он призывает к откровению. К искренности.

Потому что настанет день, и однажды набатом в наушнике прозвучит смутно знакомое:

— Пожалуйста, помогите…

И память окончательно, прорвет возведенную смертью плотину забвения. Один из ангелов снова вспомнит о том, кем он был раньше. И, приняв телесное обличье, придет на помощь позвавшему.

Понимая, что участь того уже предрешена, что тонкую нить жизни вот-вот перережут ножницы стечения обстоятельств. Что отведенное обреченному время вышло, что чужую судьбу не перепишешь вот так, по прихоти.

Даже по прихоти ангела…

Но он вмешивается, вспоминая собственный страх и чье-то чужое спасительное «держись!». Заранее зная, что все напрасно. Но тем не менее надеясь: а вдруг получится? Получится в этот раз. Именно сейчас, именно здесь, именно у него.

Ради короткого мига надежды, жертвуя собой, безоглядно отказываясь от вечности.

Потому что иначе — невозможно.

Юлиана Лебединская

ДВОРНИК НА РАДУГЕ

ПОНЕДЕЛЬНИК

Дворник появился в тот же день, когда исчез Иван. Ранним понедельничным утром.

Еще вчера возле их дома не наблюдалось никаких дворников, а сегодня — прошу любить и жаловать. Высокий брюнет в потрепанном, но вполне интеллигентном пиджаке. И с метлой в руках. Будь сейчас день, народ бы очень удивился. Во-первых, тому факту, что в их дворе вообще завелся дворник. Во-вторых, что он такой… такой… В общем, совсем на дворника непохожий! Но в пять утра люди предпочитают досматривать сны, а не удивляться парням с метлами.

«Наверное, и пришел ни свет ни заря, чтобы не пялились всякие… — подумала Дарина, затянувшись сигаретой. — Если б мне вдруг пришлось подметать улицы, я бы тоже на рассвете пришла. Или вообще ночью. Одноклассники увидят — засмеют же!»

Девушка вздохнула, отправляя недокуренную сигарету в недолгий, но красивый полет со второго этажа. Распахнула шире окно. Прислушалась — не проснулись ли родители? Удобней устроилась на подоконнике. Довольно улыбнулась апрельской прохладе. Возле подъезда в предутренней темноте парень в пиджаке меланхолично сгребал уличный мусор в ведро. Из-под кустов жасмина за хозяином наблюдал едва различимый в свете фонаря пес-водолаз. Красивые кусты, хорошо, что их не вырубили. А хотели ведь. После того, как Наташку из соседнего двора там… Ох, лучше не вспоминать. Лучше псом любоваться.

«Вот, смотри! Двоечником был в школе!» — сказала бы (и, можно не сомневаться, еще скажет) мама. Про дворника, не про пса, разумеется. А потом бы последовала страшная сказка на ночь под названием «Неблагодарная дочь и ее кошмарное будущее». М-да, лучше пусть этот красавец моей маме на глаза не попадается…

— Мусорите, леди! Нехорошо!

Дарина вздрогнула.

Брюнет — а он симпатичный! — стоял под ее окном и гонял злополучный окурок кончиком метлы. Внезапно девушке стало очень стыдно. Услышь она нечто подобное от родителей или учителей, только фыркнула бы в ответ. А тут… Нахлынуло мутное, туманное. Как в детстве. Когда маленькая Даря разбила мамину вазу — самую-самую любимую. Или позже, когда потеряла ключи от классного кабинета. Или когда, не так давно, уже в новой школе, по ошибке зашла в раздевалку для мальчиков. Но там хоть было из-за чего стыдиться, а это? Сама от себя не ожидала. Тьфу! Проклиная все на свете, а в частности — дворовой фонарь (светит, окаянный, прямо в окно!) и второй этаж (ну почему мы не на восьмом живем?!), девушка соскользнула с подоконника. Резко задвинула шторы.

— …шка…р-ря!

Кажется, дворник еще что-то пытался сказать. А может, это он псу своему.

Дарина закуталась в одеяло. Свернулась клубочком на кровати. Теперь валяйся целый час без дела! И откуда только взялся этот? Вот уже полгода — практически с самого переезда — она просыпается раньше всех, часов в пять-шесть. Просто чтобы какое-то время побыть одной. Подумать о разном. Помечтать. Посочинять стихи, которые потом отправятся в самый дальний угол самого глубокого ящика. Ну и покурить, разумеется!

И за все это время ни разу не видела во дворе никаких подметальщиков, чтоб их!

Сегодня Дарина проснулась даже раньше обычного. И как не проснуться? Даря, несмотря ни на что, старалась быть хорошей дочерью. Да, она могла дымить тайком от родителей, слушать неправильную (не-ту-что-нравится-маме-папе) музыку, препираться с учителями (и это в выпускном-то классе!)… Но! Ни при каких обстоятельствах не посмела бы забыть о мамином юбилее — сорок лет сегодня исполняется.

Дарина погладила школьную сумку. Коралловые бусы и браслет, ради которых пришлось любимый рок-концерт пропустить, она припрятала еще вчера. В потайном карманчике. А декоративные гвоздики — любимые мамины цветы — должен скоро Ванька принести. Растение, пылающее алым огнем, ведь так просто в комнате не спрячешь, под подушку не засунешь. Нет, в принципе цветочный горшок можно в шкафу или тумбочке пристроить, всего на сутки-то. При одном лишь условии: что не станет любимая именинница эти самые шкафы с тумбами пять раз на дню проверять. В поисках… а пень его знает, в поисках чего! В общем, безопаснее оставить цветы у соседа и единственного друга в этом так и не ставшем родным районе. Договорились, что в шесть утра он подойдет к окну, а она спустит пакет на веревке… Хоть бы дворник к тому времени свалил!

Радуга, яркая радуга перед глазами.

Чей-то крик, то ли испуганный, то ли радостный — не разобрать.

Радуга рассыпается на сотню разноцветных искорок, летят искорки, слепят глаза и смеются, смеются…

Солнце ослепляло даже сквозь задвинутые шторы. В коридоре звенел мамин смех. Дарина подпрыгнула на кровати. Заснула! Где часы? Восемь! Ванька! Девушка метнулась к окну. Никого! То есть двор, конечно, не пустовал, но соседа с гвоздиками не наблюдалось в упор. Как, впрочем, и дворника.