Дмитрий Мережковский - Символы. Песни и поэмы Страница 6

Тарелку супа принесет…

И съест она две ложки, стоя,

И хлеба корочку возьмет, —

Но уж пора: ей нет покоя…

Она спешит на казнь, и вновь

Со смертью борется любовь!

Подымет очи со слезами

И на коленях в уголке

Стоит, закрыв лицо руками.

Порой, в безвыходной тоске

Молиться бедная пыталась…

Но вся душа в ней возмущалась:

«Ты благ и милостив, Господь, —

Зачем, зачем же эти муки?..»

Негодованье побороть

Не может и ломает руки.

Потух в душе последний свет,

И шепчет Ольга: «Бога нет».

Теперь Борис лежал безмолвный.

Затих усталый, слабый крик…

Но он не мог, тревоги полный,

Остановиться ни на миг, —

Уже с закрытыми глазами,

Все время шевелил руками

И то к лицу их подымал,

То снова, молча без сознанья

К груди с тоскою прижимал.

«Ах, лучше б прежние стенанья

И крик, чем эта тишина!» —

Невольно думает она.

Но четырех ночей усталость

Ее сломила. В глубине

Души беспомощная жалость

Еще томительней во сне:

Чрез полчаса в слезах проснулась,

Открыла очи, встрепенулась

И посмотрела на него…

И что ж? Ни боли, ни испуга —

Не оставалось ничего

От побежденного недуга:

И тих, и светел бледный лик;

Покой в нем — ясен и велик.

Она почувствовала радость…

Он пробужденья Ольги ждал;

В нем дух неведомую сладость

Отдохновения вкушал.

В смиренье Ольга преклонилась:

Любовь со смертью примирилась:

И бесконечно далеко

От прежних ужасов и муки,

Он дышит ровно и легко,

Глядит, сложив покорно руки,

На Ольгу пристально, в упор;

И новой мыслью полон взор.

Он тихо шевелил губами:

Для слов уж не хватало сил,

Но детски ясными глазами

О чем-то Ольгу он просил.

Она приникла к изголовью

И сразу поняла любовью,

Чего пред смертью он хотел:

Взяла Евангелье, открыла, —

И взор больного заблестел.

Тогда весь мир она забыла

И, вдохновенна и светла,

Слова великие прочла:

«Я жизни хлеб, сходящий с неба.

И возалкавший человек,

Вкушая истинного хлеба,

Лишь Мной насытится навек.

Я жизнь даю: возжаждет снова

Кто пил из родника земного, —

Но утоляет навсегда

Лишь Мой источник тех, кто страждет.

Я жизни вечная вода, —

Иди ко Мне и пей, кто жаждет!»

Она умолкла, и полна —

Великой тайны тишина.

И то, чему не верил разум,

Что не могла она в словах

Ему сказать, — он понял разом:

Она прочла в его глазах,

Что он уж знает все. А тело

В ее руках похолодело.

И долго ни одна слеза

Земного горя не упала,

И друга мертвые глаза

Спокойно Ольга закрывала.

В ее душе — любовь и свет,

И нет разлуки, смерти нет.

Когда же в окна посмотрела

На тусклый день, на мокрый снег,

Внезапно Ольга побледнела

И одиночество навек

Тогда лишь поняла, проснулась…

Но вместе с жизнью смерть вернулась…

Как будто вспомнила она,

Что нет его… И вдруг сознаньем —

Ее душа озарена.

Без слез, убитая страданьем,

Упала, обнимая труп,

Касаясь мертвых бледных губ…

…………………………………..

…………………………………..

…………………………………..

О век могучий, век суровый

Железа, денег и машин,

Твой дух промышленно-торговый

Царит, как полный властелин.

Ты начертал рукой кровавой

На всех знаменах: «В силе — право!»

И скорбь пророков и певцов,

Святую жажду новой веры

Ты осмеял, как бред глупцов,

О, век наш будничный и серый!

Расчет и польза — твой кумир,

Тобою властвует банкир,

Газет, реклам бумажный ворох,

Недуг безверья и тоски,

И к людям ненависть, и порох,

И броненосцы, и штыки.

Но вождь не пушки, не твердыни,

Не крик газет тебя доныне

Спасает, русская земля!

Спасают те, кто в наше время

В родные, бедные поля

Кидает вечной правды семя,

Чье сердце жалостью полно, —

Без них бы мир погиб давно!..

Кладите рельсы, шахты ройте,

Смирите ярость волн морских,

Пустыни вечные покройте

Сетями проволок стальных,

И дерзко вешайте над бездной

Дугою легкий мост железный,

Зажгите в ваших городах

Молниеносные лампады, —

Но если нет любви в сердцах —

Ни в чем не будет вам отрады!

Но если в людях Бога нет, —

Настанет ночь, померкнет свет…

………………………………

………………………………

Как в древних стенах Колизея

Теперь шумит лишь ветер, вея,

Растет репейник и полынь, —

Так наши гордые столицы

И мрамор сумрачных твердынь —

Исчезнет все, как луч зарницы,

Чуть озарившей небосклон,

Пройдет — как звук, как тень, как сон!

О, трудно жить во тьме могильной,

Среди безвыходной тоски!

За пессимизм, за плачь бессильный

Нас укоряют старики:

Но в прошлом есть у вас родное,

Навеки сердцу дорогое,

Мы — дети горестных времен,

Мы — дети мрака и безверья!

Хоть на мгновенье озарен

Ваш лик был солнцем у преддверья

Счастливых дней… Но свет погас —

Нет даже прошлого у нас!

Вы жили, вы стремились к цели,

А мы томимся, не живем,

Не видя солнца с колыбели!..

Paзyвеpeние во всем

Вы нам оставили в наследство,

И было горько наше детство!

Мы гибнем, и стремимся к ней,

К земле родимой, на свободу, —

Цветы, лишенные корней,

Цветы, опущенные в воду,

Объяты сумраком ночным,

Мы умираем и молчим!..

Мы бесконечно одиноки,

Богов покинутых жрецы.

Грядите, новые пророки!

Грядите, вещие певцы,

Еще неведомые миру!

И отдадим мы нашу лиру

Тебе, божественный поэт…

На глас твой первые ответим,

Улыбкой первой твой рассвет,

О, Солнце будущего, встретим

И в блеске утреннем твоем,

Тебя приветствуя, умрем!

«Salutant, Caesar Imperator,

Те morituri!»[6] Весь наш род,

Как на арене гладиатор,

Пред новым веком смерти ждет.

Мы гибнем жертвой искупленья.

Придут иные поколенья,

Но в оный день, пред их судом

Да не падут на нас проклятья:

Вы только вспомните о том,

Как много мы страдали, братья!

Грядущей веры новая свет,

Тебе — от гибнущих привет!

Лето 1890 — зима 1891

ФРАНЦИСК АССИЗСКИЙ

Легенда

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Это было в Сpeдние века.

На высотах Умбрии лесистой,

Где смолою пахнет воздух чистый,

И в затишье сонном городка

Только ласточки поют в карнизе

Вековых бойниц, поросших мхом, —

Бернадоне Пьетро жил в Ассизи,

Торговал он шелком и сукном.

У него был сын. Веселый, нежный,

В темной лавке старого купца

Мальчик рос, мечтательный, небрежный

К деньгам, счетам строгого отца.

Он не мог понять его заботы

О товарах, ценах, и в тоске

Все следил, как Пьетро сводит счеты

С важным видом мелом на доске.

Скучно! Он глядит из-за прилавка,

Улыбаясь, в глубину небес…

Поскорей бы за город и в лес,

На поля, где зеленеет травка!..

Иногда про сына своего

Думал Пьетро хитрый, скопидомный:

«Мой Франческо — мальчик добрый, скромный,

Но купца не выйдет из него:

Слишком нежен, слишком ручки белы.

Все б ему наряды и духи,

Все б ему романы да новеллы

И стихи, проклятые стихи!

Ох, уж эти мне поэты — манят

Грезы славы. Признавался сам,

Что однажды, глупой рифмой занят,

Он едва не продал господам

Из Кремоны мне в убыток полку

Лучших свитков голубого шелку.

Надо меры строгие принять!»

И на сына Пьетро негодует.

А меж тем его, как прежде, мать

Потихоньку от отца, балует.

Мальчик вырос; деньгам не узнал

Он цены: чтоб только видеть вечно

Радостные лица, он бросал

Золото пригоршнями беспечно.

Он любил веселье, жизнь, людей

И родную зелень сосен, воду,

Пиршеств шумную свободу.

За столом, когда в кругу гостей