Антология - В начале всех миров Страница 6

Старение

Дарья Бухарова. г. Санкт-Петербург – г. Москва

От автора:

Живу на два города. Пишу в поездах. Не верю печатному слову, не думаю о будущем. Люблю командовать, мистифицировать реальность и не спать по ночам.

© Бухарова Дарья, 2016

«В мой лингвистический паспорт вписано столько…»

В мой лингвистический паспорт вписано столькоСлов-паразитов, что к черту всякие смыслы.Скука трехглавая жрет с трех сторон без соли,Жамкает, сука, слюняво моими мыслями.К черту.Я не выбирал таблетку и не подписывалКровью, что обязуюсь – в петлю по пятницам,Хватит, свали в туман и оттуда визгамиЖалуйся, сколько хочешь, что вся жизнь катитсяК черту.Слышишь, вселенная, думаешь, я забавный?Ночью, когда мну сердце сухой ладонью,И, пока день сползает к вечеру плавно,Делаю вид, что я в норме, просто спросонья.К черту.Я не устал, я просто слегка оплавлен,Как подожженный кончик шнурка из кожи.Мне двадцать три, я уверен, что в полном правеНыть уже года два: вот я был моложе…К черту.

«Теперь я сплю на краю кровати…»

Теперь я сплю на краю кровати,Как будто ближе к дверным проемам,Как будто дальше от злых объятий —В стенных перчатках квадратов дома,Углов и гладких обоев в клетку.

Теперь я кутаюсь в одеяло,Так, чтоб дышать – словно двигать камни,И через ткань не глядеть в усталыйПроем окна, черно-бело-рамный,Закрытый плотно стеклом и сеткой.

В ушах – шуршание каждой ночью,Я, крепко жмурясь, сверяюсь с пульсом.Все пережитое – сна источник,Хотел проснуться бы – не проснулся!Полет нормальный – но путь опасный…

И в полусонном бреду рассветномЗвон истерично сознанье лижет.И: одеяло – глушить звук вредный,И: самый край – так тянуться ближе,И вся поэзия страха – сказки.

«Ой, а помнишь, никто не стоял над душой?..»

Ой, а помнишь, никто не стоял над душой?Не плевал тебе в душу. И пальцами сердце не лапал.Слышишь, помнишь? Теперь-то ты тоже, конечно, другой,И другие – другие. И страхи так приторно пахнут.Когда ты ускользаешь от всех, притворяясь больным,Ищешь чувство покоя, крутясь на постели измятой,То не веришь, что все это было когда-то другим,Это – боль, это – стыд. И чуть-чуть несмываемых пятен.

А теперь ты уже не уверен, что было, что нет.Все смешалось – и ты помешался, и ты разложилсяНа десяток историй, цветных, как изломанный светЧерез призму из лжи. И ты даже, наверно, смирился.Не смотри. И не думай. Я зря потревожил зверей,Так спокойно сопевших внутри, у лазейки наружу.Помнишь, как тебе было легко? Помнишь? Знаешь… забей.Хватит помнить. И – я умоляю тебя – хватит слушать.

Умение драматизировать

Мне не приходилось бежать за воздушным змеем,Мой китайский фонарик сгорел на взлете,На мягких подушках из ветром вырванных перьевЯ разлагаюсь, точа об обои когти.

Не строил шалаш на ветках толстого клена,Не рисовал зеленкой котов на икрах.Я жег в керосине жуков у ручья под домомИ пропустил все злые детские игры.

Мне не приходилось лежать и смотреть на звезды,Там, где я жил, у меня был Луны кусочек.А через щели Солнце пугало монстровС черной стены пунктиром рыженьких точек.

Я иногда забываю скрипеть и злиться,Я столько лет провел на листах тетрадных.Я воплощаю упадок: убью за пиццуИ за любовь. Но за пиццу – вдвойне приятней.

«Кажется, раньше – память уже не та…»

Кажется, раньше – память уже не та,Я плохо помню, но знаю наверняка —Все проблемы решались прыжком с мостаИли хотя бы жаждой того прыжка.

Нет, все, правда, было как-то легко,Раз – пожелал, и твои кошмары истлели,Даже неважно, насколько шутя, и ктоБыл свидетелем этим жалких истерик.

Ну а теперь – хочешь сорвать замки,Глянуть через перила узкой Фонтанки,Только здесь – знаешь – нет ни твоей реки,Ни веры в магию этой самообманки.

Кажется, раньше – память уже не та,Подводит, наверное, верить в такое сложно —Все проблемы решались прыжком с моста,Воображаемым плеском и мокрой кожей.

«Инспектор по делам этого мира…»

Инспектор по делам этого мира,Приезжай, пора навести порядок.На главном канале в прямом эфиреСкажи, что комиссия уже в сборе.Что всем на орехи…Зря?Но мир выглядит более чем тревожно.Даже зеркалу нужно увидеть допуск,Прежде чем отображать кислую рожу.Правда проворовалась до истощения.Стены черепа больше не держат крышу,Каждый греет сердце отросшей шерстью,Но бреется гладко.Инспектор, слышишь?Инспектор, есть там в вашей контореКто-нибудь по делам несовершеннолетних?Цивилизация впала в детствоИ верит только в безумие.Готовь клетки,Инспектор. Готовь протоколы,Больше расстрелов, больше огня,Больше внимания к миру, хватит уже проколов.Только быстрее, пока я не умер от страхаИ не отозвал эту жалобу.

«Жить: неприемлемо; жизнь: неприемлема…»

Жить: неприемлемо; жизнь: неприемлема;Тошно, и кровью пропитано небо.Знали бы раньше про риск неотъемлемый —Стали себя выбивать бы из гроба?

Трогать за горло звенящими пальцамиМожно, пока тебя слушают мышцы.Совесть закручена в жгут. Как скитальцы мы:Знаем про дом, но о нем только слышали.

Нет ощущений и нет преимущества,Только спокойствие холода дикого,И, в темноте, одиноко, могуществоШепчет: «Приди ко мне». Плачет: «Приди ко мне».

Чувствуешь в венах текущую вялуюСмесь вискаря с раскаленным металлом?Слева – направо, но… слева ли? в праве ли?Текст бы расползся, когда б нас не стало.

Жить: неприемлемо; жизнь: неприемлема;Жрешь с отвратительным хрустом стеклянныеКапсулы. И, зычным воем колеблемо,Все бытие распадается в данные.

«Половинки мозга под ударами грома…»

Половинки мозга под ударами громаДрожат, как желе, и скрылась давно луна.В предвкушении перед новым циклономРифмуются точно «наука» и «тишина».

Я давно уже сплю в обнимку с плюшевой бритвойИ больше не думаю, что из меня вырастет.Я всегда перед сном читаю одну молитву:«Выброси это, выброси это, выброси».

Мне раньше хотелось двигаться по касательной,Но я двигаюсь по кривой, метаясь мыслями.А перед самой волнойМолитва меняется, и вдруг слышишь: «Выстрели».

«Окна дышат темной пленкой…»

Окна дышат темной пленкой.Лезут в будущее руки.Скрип костей и голос звонкий.

Имена – пустые звуки.Шея в ожерелье бега —Врозь коралловые ножки.На тебе пальто из снегаИ из пластика подстежка.На тебе наряд из боли.На игле – стекляшки страхов.

Обманули. Искололи.Напугали. Чертит знакиПроповедник подзаборный.Ересь – разновидность гриппа.Окна дышат. Стонут горны.Чепуху бормочет сиплоСон,Такой пастельно-черный.

«Я выбился из сил – и высших, и подземных…»

Я выбился из сил – и высших, и подземных;Я не слагаю вирш – и даже вишлистов,Зимой бесснежной я лежу, уткнувшись в стену,И слышу, как хрустят семь шейных позвонков,И, клетчатым ковром завесив подоконник,Пытаюсь обмануть простуду и судьбу.Я составляю свой – не очень верный – сонник:Орда знакомых лиц и кто-то-там-в-гробу.Не знаю, как там вы, а я залез в бутылку:Как склизкий конденсат, ничто не красит склеп…Тут: звуковой волной – и прямо по затылку;Урон плюс пять дэ шесть, гитара-бас-бэкстэп.

«Традиций древних дело – отвечать на вопросы…»

Традиций древних дело – отвечать на вопросы,Что может быть надежней легенд?Что, съев врага печенку, станешь храбр, как опоссум,А почку – быстр, как муравьед.Но вдоволь наглотавшись этих тонких ответов,Ты все равно не можешь понять,Где грудами лежат идеи новых сюжетов,И как бы их оттуда достать.Не надо биться грудью о кинжальную совесть —Закон письма прост, как алфавит.Когда две части жизни не срастаются в повесть,Ты просто нажимаешь delete.И нет никаких спросов, никаких предложений,Лишь нечто порождает ничто.Взгляни на белый лист. Не делай резких движений.Вот видишь. Этот текст – не про то.

Категоричный сонет

Когда, проснувшись и взглянув в окно,Мы видим, что там склизко и темно,Как видели вчера – мы все равноНаивно верим, что настанет рай.

Когда меня влечет железный ритм,Я прячусь, потому что дух болитОт башен, блоков, тротуаров, плит —Я не могу так глупо проиграть.

Это наивно – верить небесам,И стройка жизни, что досталась нам, —Мой самый неудавшийся контракт.

Но если пожелавших не найдуГореть на этом свете и в аду,Я просто отменю горенья факт.

«Привычный шум воды – как древнее сказанье…»