Автор неизвестен - Европейская поэзия XVII века Страница 67

МСТИТЕЛЬНЫЙ СОНЕТ В ФОРМЕ СО BETA КРАСАВИЦЕ, УТРАТИВШЕЙ БЫЛУЮ ПРЕЛЕСТЬ[5]

Какая тягостная тишинатеперь, Лаура, под твоим балконом,где так недавно голосам влюбленнымгитары томной вторила струна!

Но что поделать? Бурная веснавпадает в осень, и по всем законаммертвеет свет зари в стекле оконном,а кровь и кудри метит седина.

Препоручи же зеркало Венере,красавица, сводившая с ума,и не сходи теперь с ума сама,

разглядывая в нем свои потери,—увы, весна ушла, и ныне в дверистучит не осень даже, а зима.

Я пришел к вам нынче сватом,Анхела де Мондракон.Скажем прямо: предостойныйкабальеро в вас влюблен.По порядку опишу вам,что за птица ваш жених.Он, во-первых, добрый малый,добрый лекарь — во-вторых.Добрый, ибо врачеваньемнажил множество добра(всем известно, как добреютна хворобах доктора).Ну, а ваш-то в этом делев самом деле молодец:если он вошел к больному,то больной уж не жилец.Люди врут, что трусоват он,но не верьте вы вранью:истребил он больше смертных,чем воитель Сид в бою.Из любого вынет душумановеньем он руки.Рядом с этим эскулапомостальные — сопляки.Всем известно: раз в деревнебольше мертвых, чем живых,значит, там бушует оспаили… лечит ваш жених.Вот таких бы костоправовда в гвардейский эскадрон!То-то был бы супостатусокрушительный урон!Ну, а если по оплошкевыживает вдруг больной,ваш жених просчет исправитдозой снадобья двойной.И кого б ни отпевали,под рыданья хороня,лекарь наш в тетради пишет:«Он лечился у меня…»Ни один больной доселеу него не умирал:не дает он им усопнуть —убивает наповал.Сколько раз судью просил он:«Не платите палачу!Лучше висельников вашихя задаром полечу!»Дон-Погибелъ — так в народев основном его зовут,но иные не согласны:он-де — Доктор-Страшный-Суд.Душегуб по убежденью,не проглотит он куска,не воскликнув перед этим:«Заморю-ка червячка!»Он лишь из любви к убийствуубивает время затем, что мечет кости — илирежет правду за глаза.Я портрет его рисуювам, ей-богу, без прикрас.Что же сей любитель смертинасмерть вдруг влюбился в вас?Он узнал, что красотоювы разите наповал,и сказал: «Как раз такуюпару я себе искал!»Что ж! Идите замуж смело,и ручаюсь головой,что, поскольку смерть бессмертна,вам вовек не быть вдовой.Ну, а если не по нравувсе же вам такой жених,то пе знайтесь с докторами —и останетесь в живых.

Будь кумиром у толпы,но и в миг апофеозапомни: то, что нынче — роза,завтра — голые шипы.

Роза, ты ли не красна?Только что ж красой кичиться;ведь она едва родится,как уже обречена.Так какого же рожнахвастать тем, что утром рановсех румяней в мире ты,коль с приходом темнотыосыпаются румяна,как осколки скорлупы?!

Будь кумиром у толпы,но и в миг апофеозапомни: то, что нынче — роза,завтра — голые шипы.

И какой, скажи, резонпохваляться в час рассвета,что пришла пора расцветаи раскрылся твой бутон?Тем скорей увянет он!Помни, чванная дуреха;за зарей грядет закат;краше розы во сто кратстанет куст чертополохапо капризу злой судьбы.

Будь кумиром у толпы,но и в миг апофеозапомни: то, что нынче роза,завтра — голые шипы.

ЛУИС КАРРИЛЬО ДЕ СОТОМАЙОР

Смотри, как ствол могуч и величав,он горд — сторукий! — молодым цветеньем,и, даже рухнув, он глядит с презреньемна небо, распростертый среди трав.

Но Громовержец, гордеца поправ,уже карает дерево смиреньем:цветение унижено гниеньем —где гордой кроны непокорный нрав?

Смотри, что сотворяет луч разящий,подумай о Юпитеровой власти,о том, как ствол печально наземь лег.

Умерь гордыню и для пользы вящейоткрой глаза, чтоб на чужом несчастьеусвоить жизни горестный урок.

Тот, кто Пегасом был во время оно,покорно сносит гнев хозяйских рук,дрожит, едва заслышит окрик слуг,уже на нем дырявая попона.

Он, попиравший злато, смотрит сонно,состарившись в ярме, на все вокруг,униженный — тяжелый тянет плуг,снося удары плети удрученно.

Когда-то пролетал он ветром быстрым,с дыханьем состязаясь норовистым,а ныне — самый дряхлый из коней.

Он гордым был в свое младое время,но на его хребет легло, как бремя,седое время, всех времен сильней.

О суетное время, ты как птица,как молодая лань среди полян,ты дней моих и радостей тиран,судьбой моей вершит твоя десница!

Поймать ли то, что так привольно мчится,лукаво ускользает, как туман?Приманка дивная, чья суть — обман!Мой свет, в конце которого темница!

Твой гнев изведав, я смирился разом,сбирая крохи за косой твоею,—о просветленье, горькое стократ!

Я был слепцом, стал Аргусом стоглазым,я вижу, как ты мчишь — и цепенею!Как таешь ты, утрата из утрат!

На путы в удивленье зрит Самсон,и путы в удивлении: что сталос тем, кто, как нити, их срывал, бывало?Они дрожат, но ведь дрожит и он.

Тот, что врата вознес на горный склон,гигант, неистощимых сил зерцало,—перед врагами клонится устало,коварно взятый хитростью в полон.

Судья жестокий входит, обрекаяего глаза на смерть, а он, вникаяв обман, с улыбкой молвит палачам:

«Коль я не мог увидеть, что Далиламеня, могучего, перехитрила,—я сам проклятье шлю моим очам!»

О светлый Бетис, весла пощади,не будь хрустальной кораблю препоной,остепенись, приют в тиши зеленойдай путнику и гавань для ладьи.

Поющий у Леванта на груди(он скуп на злато в щедрости хваленой),—чело укрась коралловой коронойи бисерной росою остуди.

Но только, царь с трезубцем, сделай милость —не сдерживай ладью, чтобы сравниласьс крылатою стрелою на ветру!

Коль ты не внял моей мольбе унылой,царь седовласый, внемли зову милой:он и моря смиряет поутру.

Амур, покинь меня! Да пропадетдней череда, истраченных на страсти,когда, страдая от слепой напасти,душа в слезах явленья милой ждет.

Пусть выжгло мне глаза огнем забот,пусть я все слезы истощил в несчастье,пусть сердце разрывается на части,не вынеся любовной пытки гнет,—

лишь дай восстать душе испепеленнойиз пепла, мальчик со стрелой перенной,все остальное — унеси с собой!

Дитя Амур, услышь мой голос слабый,я знаю, ты бы мне помог, когда быменя увидеть мог!.. Но ты слепой…

Когда-то, полноводный Эбро зля,ты возвышался гордым исполином —под кружевным зеленым балдахиномты нежил Бетис и его поля.

Но время сокрушило короля,и плачешь ты на берегу пустынном,и горько плачет, разлученный с сыном,широкий Бетис и его земля.

Грозила небу вздыбленная крона,но и тебя земли сокроет лоно —и в этом так похожи мы с тобой.

Тебя оплакивает Бетис ясный,но кто оплачет мой удел злосчастный?Я даже в этом обойден судьбой.

На побелевший Тисба смотрит ликлюбимого, сраженного судьбиной,она в слезах — любовь тому причиной,а он в крови — слепой любви должник

И меч в себя вонзает в тот же мигнесчастная, сочтя себя повинной,но боль не чувствует: с его кончинойиссяк обильных чувств ее родник.

Она упала, кровь ее струитсяк его, остывшей, — так отроковицав объятия любимого легла.

Так смерть свела два стылых тела властнокоторые любовь, трудясь напрасно,соединить живыми не смогла.

ХУАН ДЕ ТАССИС-И-ПЕРАЛЬТА, ГРАФ ВИЛЬЯМЕДИAHA