Николай Асеев - Я не могу без тебя жить (стихотворения, поэмы) Страница 7

1921

Жар-птица в городе

Ветка в стакане горячим следомпрямо из комнат в поля вела,с громом и с градом, с пролитым летом,с песней ночною вокруг села.

Запах заспорил с книгой и с другом,свежесть изрезала разум и дом;тщетно гремела улицы ругань —вечер был связан и в чащу ведом.

Молния молча, в тучах мелькая,к окнам манила, к себе звала:«Миленький, выйди! Не высока я.Хочешь, ударюсь о край стола?!

Миленький, вырвись из-под подушек,комнат и споров, строчек и ран,иначе – ветром будет задушенгород за пойманный мой майоран!

Иначе – трубам в небе коптиться,яблокам блекнуть в твоем саду.Разве не чуешь? Я же – жар-птица —в клетку стальную не попаду!

Город закурен, грязен и горек,шелест безлиствен в лавках менял.Миленький, выбеги на пригорок,лестниц не круче! Лови меня!»

Блеском стрельнула белее мелабелого моря в небе волна?..Город и говор – все онемело,всё обольнула пламенней льна.

Я изловчился: ремень на привод,пар из сирены… Сказка проста:в громе и в граде прянула криво,в пальцах шипит – перо от хвоста!

1922

Об обыкновенных

1

Жестяной перезвон журавлей,сизый свист уносящихся уток —в раскаленный металл перелейв словолитне расплавленных суток.

Ты гляди: каждый звук, каждый штрихчеток так – словно, брови наморщив,ночи звездный рассыпанный шрифтнабирает угрюмый наборщик.

Он забыл, что на плечи легло,он – как надвое хочет сломаться:он согнулся, ослеп и оглохнад петитом своих прокламаций.

И хоть ночь и на отдых пора б, —ему – день. Ему кажется рано.Он качается, точно арабза широкой страницей Корана.

Как мулла, он упрям и уныл,как араба – висков его проседь,отливая мерцаньем луны,не умеет прошедшего сбросить.

У араба – беру табуны,у наборщика – лаву металла…Ночь! Меня до твоей глубиныникогда еще так не взметало!

2

Розовея озерами зорь,замирая в размерных рассказах,сколько дней на сквозную лазорьвынимало сердца из-за пазух!

Но – уставши звенеть и синеть,чуть вращалось тугое кормило…И – беглянкой блеснув в вышине —в небе вновь трепетало полмира.

В небе – нет надоедливых пуль,там, не веря ни в клетку, ни в ловлю,ветку звезд нагибает бюль-бюльна стеклянно звенящую кровлю.

Слушай тишь: не свежа ль, не сыра ль?..Только видеть и знать захотим мы —и засветится синий серальпод зрачками поющей Фатимы.

И – увидев, как вьется фатана ликующих лицах бегоний, —сотни горло раздувших ватагударяют за нею в погоню.

Соловей! Россиньоль! Нахтигалль!Выше, выше! О, выше! О, выше!Улетай, догоняй, настигайту, которой душа твоя дышит!

Им – навек заблудиться впотьмах,только к нам, только к нам это ближе,к нам ладонями тянет Фатьмаи счастливыми росами брызжет.

1922

Птичья песня

Борису Пастернаку

Какую тебе мне лесть сплестькривее, чем клюв у клеста?И как похвалить тебя, еслидождем ты листы исхлестал?

Мы вместе плясали на хатахбезудержный танец щегла…И всех человеческих каторгнам вместе дорога легла.

И мне моя жизнь не по нраву:в сороку, в синицу, в дрозда, —но впутаться в птичью оравуи – навеки вон из гнезда!

Ты выщелкал щекоты счастья,ты иволгой вымелькал степь,меняя пернатое платьена грубую муку в холсте.

А я из-за гор, из-за сосен,пригнувшись, – прицелился в ночь,и – слышишь ли? – эхо доноситна нас свой повторный донос.

Ударь же звончей из-за лесу,изведавши все западни,чтоб снова рассвет тот белесыйокрасился в красные дни!

1922

* * *

Совет ветвей, совет ветров,совет весенних комиссаровв земное черное нутроударил огненным кресалом.

Губами спеклыми поляхлебнули яростной отравы,завив в пружины тополя,закучерявив в кольца травы.

И разом ринулась земля,расправив пламенную гриву,грозить, сиять и изумлятьне веривших такому взрыву.

И каждый ветреный посылза каждым новым взмахом громалетел, ломал, срывал, косил —что лед зальдил, что скрыла дрема.

И каждый падавший ударбыл в эхе взвит неумолканном:то – гор горячая рудапо глоткам хлынула вулканным.

И зазмеился шар земнойво тьме миров – зарей прорытой…«Сквозь ночь – со мной,сквозь мир – за мной!» —был крик живой метеорита.

И это сталось на земле,и это сделала страна та,в которой древний разум летвзмела гремящая граната.

Пускай не слышим, как летим,но если сердце заплясало, —совет весны неотвратим:ударит красное кресало!

1922

Наигрыш

От Грайворона до Звенигородаэта песня была переигрывана.В ней от доньего дня до поволжьинакрики «стронь-старина» в струны вложены.Всё, что было твердынь приуральных,все лежат, как скирды, пробуравлены.Изломи стан, гора, хребет Яблоновый,утекай, Ангара, от награбленного!Ветер, жги, ветер, рви, ветер, мни-уминай,разбирай семена, раздирай имена,раскромсай, разбросай города в города,вей, рей, пролетай, свою жизнь коротай!

1922

Собачий поезд

1

                 Стынь,                 стужа,                 стынь,                 стужа,                 стынь,                 стынь,                 стынь!                 День —                 ужас,                 день —                 ужас,                 день,                 день,                 динь!Это бубен шаманий,или ветер о льдину лизнул?Всё равно: он зовет, он заманиваетв бесконечную белизну.            Арроэ!            Аррроэ!            Арррроэ!В ушах – полозьев лисий визг,глазам темно от синих искр,упрям упряжек поиск —летит собачий поезд!            Арpoaэ            Аррроэ!            Арррроэ!            Аррррроэ!

2

На уклонах – нарты швыдче…Лишь бичей привычный щелк.Этих мест седой повытчик —затрубил слезливо волк.И среди пластов скрипучих,где зрачки сжимает свет,он – единственный попутчик,он – ночей щемящий бред.И он весь —гремящая песньнестихающего отчаяния,и над нимполыхают днивекового молчания!«Я один на белом свете воюзазвеневшей древле тетивою!»– «И я, человек, ловец твой и недруг,также горюю горючей тоскоюи бедствую в этих беззвучья недрах!»                   Стынь,                   стужа,                   стынь,                   стужа,                   стынь,                   стынь,                   стынь!                   День —                   ужас,                   день —                   ужас,                   день,                   день,                   динь!

3

Но и здесь, среди криков города,я дрожу твоей дрожью, волк,и видна опененная морданад раздольем Днепров и Волг.Цепенеет земля от краяи полярным кроется льдом,и трава замирает сыраяпри твоем дыханье седом,хладнокровьем грозящие зимызавевают уста в метель…Как избегнуть – промчаться мимовековых ледяных сетей?            Мы застыли            у лица зим.            Иней лют зал —            лаз тюлений.            Заморожен —            нежу розу,            безоружен —            нежу роз зыбь,            околдован:            «На вот локон!»            Скован, схован            у висков он.Эта песенка – синего Севера тень,замирающий в сумраке перевертень,но хотелось весне побороть в нейбезголосых зимы оборотней.И, глядя на сияние Севера,на дыхание мертвое света,я опять в задышавшем напеве радраззвенеть, что еще не допето.

4

Глаза слепит от синих искр,в ушах – полозьев зыбкий свист,

упрям упряжек поиск —летит собачий поезд!..Влеки, весна, меня, влекитуда, где стынут гиляки,где только тот в зимовья вхож,кто в шерсти вывернутых кож,где лед ломается, звеня;где нет тебя и нет меня,где всё прошло и сталоблестящим сном кристалла!

1922