Николай Асеев - Я не могу без тебя жить (стихотворения, поэмы) Страница 6

2

Какой многолетний пожар мы:сведенные мужеством брови,и – стены тюрьмы и казармызатлели от вспыхнувшей крови.

И кровь эта смелых и робких!И кровь эта сильных и слабых!О, жизнь на подрезанных пробках,в безумия скорченных лапах!

И кровь эта мечется всюду,и морем ее не отмоют,и кровь эта ищет Иуду,идущего с серебром тьмою.

И вы, говорившие: «Пуль им!» —и вы, повторявшие: «Режь их!» —дрожите, прильнувши к стульям,увидев поход этих пеших.

Кто жаждет напиться из лужиц,тот встретит преграду потока, —сумейте же будущий ужаспознать во мгновение ока!

Ведь если пощады в словах нет,ведь если не выплыть из тины —припомните: ржавчиной пахнетзатупленный нож гильотины.

1916

Охота

1

Где скрыт от взоров любопытныхмороза цвет – белокопытник, —я – выбран осени в хорунжиевесны холодной – свежей волейнесу последнее оружиена огневые крики боли.

На выкрики клювов утиных,гремящих от тихой реки,летят на своих паутинахсквозь синюю даль пауки.

Охотник! Напрасно ты целишьв летящую дикую прелесть:прозрачный ломается шерешь,и – песня со смертью расстрелись,и смерть, посидевши на мушке,рассыплет по берегу смушки.

2

Этот лес еще не оченьобожжен и позолочен,этот день еще не такполон бегством птиц и птах, —но, грубостью боли терзаясь,кричит человечески заяц;и леса невидную убыльобрежут косые дробины:и – падает с дерева дупельсквозь красные капли рябины;и тлеют поляны от лая,от хриплого желтого смеха,где мчатся лисицы, пылаялетающим пламенем меха;и воют пришедшие с Волгивеселые сивые волки!

1917

* * *

Когда качнется шумный поршень,и небеса поголубеют,и пронесется низко коршуннад голубиной колыбелью, —какой немеющей ладоньюсберут небесные одонья?

Владения осеннего тепла,где смерти сон – приветливый шабер,и если ты – осенний лист, – не плачь:опрятен дней расчесанный пробор.

И гребешок из солнечных зубцов,распутывая кудри облаков,откроет вдруг холодное лицо.И это – даль уснула глубоко.

И ветра в сияющем свистеосыплются звездные листья,и кисти сияющих ягодна пальцы берущие лягут.

1917

Небо революции

Еще на закате мерцали…Но вот – почернело до ужаса,и всё в небесном Версалегорит, трепещет и кружится.

Как будто бы вечер дугоюсвободу к зениту взвез: с неба —одна за другоюслезают тысячи звезд!

И как над горящею Франциейглухое лицо Марата, —среди лихорадящих в транселуна – онемевший оратор.

И мир, окунувшись в мятеж,свежеет щекой умытенькой;потухшие звезды – и тепослов прислали на митинги.

Услышьте сплетенный в шар шумшагов без числа и сметы:то идут походным маршемк земле – на помощь – планеты.

Еще молчит тишина,но ввысь —мечты и желания,и вот провозглашенаВеликая Океания.

А где-то, как жар валюты,на самой глухой из орбит,солнце кровавым Малютойотрекшееся скорбит!

1917

Приглашение к пляске

Зеленый лед залива скользкий…Давай пропляшем танец польский?Но нет! Он сумрачен и сух,он не звенит, как стертый пенязь:поблек кунтуш, оплыл кожух,наш лед обломится, запенясь,и в зажурчавшую каймуоденется напрасно весь он,и этой песни не поймут,как всех прекрасных, нежных песен.

Еще правдивей и корочеи лучше длинных пустяковплясать под музыку ороча,под детский голос остяков.

Тебе же сосны надоели,пускай свою нам бросит перс теньи повернет вокруг недели,как сказочный волшебный перстень,чтобы тебе могла приснитьсянебес сияющая кротость,чтоб снова Будда сел на лотос,склонив гремящие ресницы.

Пока же здесь – пока мы здесь,пока стоим в оленьей шкуре,пока сияет Север весь, —давай пропляшем танец бури!

1918

* * *

Еще и осени не близко,еще и свет гореть, – не связан,а я прочел тоски записку,потерянную желтым вязом.

Не уроню такого взора,который – прах, который – шорох.Я не хочу земного сора,я никогда не встречу сорок.

Когда ж зевнет над нами осень,я подожгу над миром косы,я посажу в твои зеницытакие синие синицы!

1919

Заржавленная лира

1

Осень семенами мыла мили,облако лукавое блукало,рощи черноручье заломили,вдалеке заслушавшись звукала.

Солнце шлялось целый день без дела.Было ль солнца что светлей и краше?..А теперь – скулой едва прордело,и – закат покрылся в красный кашель.

Синий глаз бессонного заливавпился в небо полумертвым взглядом.Сивый берег, усмехнувшись криво,с ним улегся неподвижно рядом…

Исхудавший, тонкий облик мира!Ты, как тень, безмочен и беззвучен,ты, как та заржавленная лира,что гремит в руках морских излучин.

И вот —заводстальных гибчайших песен;и вот —зевотосенних мир так пресен,и вот —реветветров крепчайших рев…И вот —гавотна струнах всех дерев!

2

Не верю ни тленью, ни старости,ни воплю, ни стону, ни плену:вон – ветер запутался в парусе,вон – волны закутались в пену.

Пусть валится чаек отчаянье,пусть хлюпает хлябями холод —в седое пучины качаньебросаю тяжелый стихов лот.

А мы на волне покачаемся,посмотрим, что будет, что станет.Ведь мы никогда не кончаемся,мы – воль напряженных блистанья!

А если минутною робостьюскуют нас сердца с берегами —вскипим! И над синею пропастьюзапляшем сухими ногами.

3

И, в жизнь окунувшийся разом,во тьму жемчуговых глубин,под шлемом стальным водолазадыши, и ищи, и люби.

Оксана! Жемчужина мира!Я, воздух на волны дробя,на дне Малороссии вырыли в песню оправил тебя.

Пусть по дну походка с развальцем,пусть сумрак подводный так сыр,но солнце опалом на пальцесияет на синий мир.

А если не солнцем – медузойты станешь во тьме голубой, —я все корабли поведуза бледным сияньем – тобой.

4

Тысячи верст и тысячи днейстановятся всё видней…Тысячи душ и тысячи тел…Рой за роем героев взлетел.

В голубенький небесный чепчикс прошивкой облачного кружевцаодевшись,малый мирвсё крепчезажать в ручонки землю тужится.

А —старый мирсквозь мертвый жемчугугасших звезд, что страшно кружатся,на малыша глядит и шепчетслова проклятия и ужаса.

1920

Россия издали

Три года гневалась весна,три года грохотали пушки,и вот – в России не узнатьпера и голоса кукушки.

Заводы весен, песен, дней,отрите каменные слезы:в России – вора голоднейземные груди гложет озимь.

Россия – лен, Россия – синь,Россия – брошенный ребенок,Россию, сердце, возносируками песен забубённых.

Теперь там зори поднял май,теперь там груды черных пашен,теперь там – голос подымай,и мир другой тебе не страшен.

Теперь там мчатся ковыли,и говор голубей развешан,и ветер пену шевелитвосторгом взмыленных черешен.

Заводы, слушайте меня —готовьте пламенные косы:в России всходят зеленяи бредят бременем покоса!

1920

Владивосток

Игра

За картой убившие карту,всё, чем была юность светла,вы думали: к первому мартуя всё проиграю – дотла.Вы думали: в вызове глупомя, жизнь записав на мелок,склонюсь над запахнувшим супом,над завтрашней парой чулок.Неправда! Я глупый, но хитрый.Я больше не стану считать!Я мокрою тряпкою вытрувсю запись твою, нищета.Меня не заманишь ты в клерки,хоть сколько заплат ни расти,пусть все мои звезды померкли —я счет им не буду вести.

Шептать мне вечно, чуть дыша,шаманье имя Иртыша.В сводящем челюсти ознобесклоняться к телу сонной Оби.А там – еще синеют снеги,светлейшие снега Онеги.Ах, кто, кроме меня, вечор имповедал бы печаль Печоры!Лишь мне в глаза сверкал, мелькал,тучнея тучами, Байкал.И, играя пеною на вале,чьи мне сердце волны волновали?

Чьи мне воды губы целовали?И вот на губах моих – пена и соль,и входит волненье, и падает боль,играть мне словами с тобою позволь!

1921