Константин Вагинов - Стихотворения и поэмы Страница 7

3

Но пестрою, но радостной природойИ башнями колоколов не соблазнен.Восток вдыхаю, бой и непогодуПод мякотью шарманочных икон.

Шумит Москва, широк прогорклый говорНо помню я александрийский звонОгромных площадей и ангелов янтарных,И петербургских синих пустырей.

Тиха луна над голою поляной.Стой, человек в шлафроке! Не дыши!И снова бой румяный и бахвальныйНад насурмленным бархатом реки.

4

И пестрой жизнь моя былаПод небом северным и острым,Где мед хранил металла звон,Где меду медь была подобна.

Жизнь нисходила до меня,Как цепь от предков своенравных,Как сановитый ход коня,Как смугломраморные лавры.

И вот один среди болот,Покинутый потомками своими,Певец-хранитель город бережетОрлом слепым над бездыханным сыном.

1923

Мы рождены для пышности, для славы…

Мы рождены для пышности, для славы.Для нас судьба угасших родников.О, соловей, сверли о жизни снежнойИ шелк пролей и вспыхивай во мгле.

Мы соловьями стали поневоле.Когда нет жизни, петь нам сужденоО городах погибших, о надеждеИ о любви, кипящей, как вино.

4 ноября 1923

Не человек: все отошло, и ясно…

Не человек: все отошло, и ясно,Что жизнь проста. И снова тишина.Далекий серп богатых Гималаев,Среди равнин равнина яНеотделимая. То соберется комом,То лесом изойдет, то прошумит травой.Не человек: ни взмахи волн, ни стоны,Ни грохот волн и отраженье волн.И до утра скрипели скрипки, —Был ярок пир в потухшей стороне.Казалось мне, привстал я человеком,Но ты склонилась облаком ко мне.

Ноябрь 1923

Я воплотил унывный голос ночи…

«Я воплотил унывный голос ночи,«Всех сновидений юности моей.«Мне страшно, друг, я пережил паденье,«И блеск луны и город голубой.«Прости мне зло и ветреные встречи,«И разговор под кущей городской».Вдруг пир горит, друзья подъемлют плечи,Толпою свеч лицо освещено.«Как странно мне, что здесь себя я встретил,«Что сам с собой о сне заговорил».А за окном уже стихает пенье,Простерся день равниной городской.

Хор

«Куда пойдет проснувшийся средь пира,«Толпой друзей любезных освещен?»Но крик горит:«Средь полунощных сборищ«Дыханью рощ напрасно верил я.«Средь очагов, согретых беглым спором,«Средь чуждых мне проходит жизнь моя.«Вы скрылись, дни сладчайших разрушений.«Унылый визг стремящейся зимы«Не возвратит на низкие ступени«Спешащих муз холодные ступни.«Кочевник я среди семейств, спешащих«К безделию. От лавров далеко«Я лиру трогаю размеренней и строже,«Шатер любви простерся широко.«Спи, лира, спи. Уже Мария внемлет,«Своей любви не в силах превозмочь,«И до зари вокруг меня не дремлет«Александрии башенная ночь».

Июль 1923

Под гром войны тот гробный тать…

Под гром войны тот гробный татьСвершает путь поспешный,По хриплым плитам тело волоча.Легка ладья. Дома уже пылают.Перетащил. Вернулся и потух.Теперь одно: о, голос соловьиный!Перенеслось:«Любимый мой, прощай».Один на площади среди дворцов змеистыхОстановился он – безмысленная мгла.Его же голос, сидя в пышном доме,Кивал ему, и пел, и рвался сквозь окно.И видел он горящие волокна,И целовал летящие уста,Полуживой, кричащий от боязниСоединиться вновь – хоть тлен и пустота.Над аркою коням Берлин двухбортный снится,Полки примерные на рысьих лошадях,Дремотною зарей разверчены собаки,И очертанье гор бледнеет на луне.И слышит он, как за стеной глубокойОтъединенный голос говорит:«Ты вновь взбежал в червонные чертоги,«Ты вновь вошел в веселый лабиринт».И стол накрыт, пирует голос с другом,Глядят они в безбрежное вино.А за стеклом, покрытым тусклой вьюгой,Две головы развернуты на бой.Я встал, ополоснулся; в глухую ночь,О друг, не покидай.Еще поля стрекочут ранним утром,Еще нам есть кудаБежать.

Ноябрь 1923

Вблизи от войн, в своих сквозных хоромах…

Вблизи от войн, в своих сквозных хоромах,Среди домов, обвисших на полях,Развертывая губы, простоналаВозлюбленная другу своему:«Мне жутко, нет ветров веселых,«Нет парков тех, что помнили весну,«Обоих нас, блуждавших между кленов,«Рассеянно смотревших на зарю.«О, вспомни ночь. Сквозь тучи воды рвались,«Под темным небом не было земли,«И ты восстал в своем безумье тесном«И в дождь завыл о буре и любви.«Я разлила в тяжелые стаканы«Спокойный вой о войнах и волках,«И до утра под ветром пировала,«Настраивая струны на уа.«И видел домы ты, подстриженные купы,«Прощальный голос матери твоей,«Со мной, безбрежный, ты скитался«И тек, и падал, вскакивал, пенясь».

Ноябрь 1923

Один средь мглы, среди домов ветвистых…

Один средь мглы, среди домов ветвистыхВолнистых струн перебираю прядь.Так ничего, что плечи зеленеют,Что язвы вспыхнули на высохших перстах.

Покойных дней прекрасная Селена,Предстану я потомкам соловьем,Слегка разложенным, слегка окаменелым,Полускульптурой дерева и сна.

Ноябрь 1923

II. Стихи 1924–1926 гг

И лирник спит в проснувшемся приморье…

И лирник спит в проснувшемся приморье,Но тело легкое стремится по струнамВ росистый дом, без крыши и без пола,Где с другом нежным юность проводил.И голос вдруг во мраморах рыдает:«О, друг, меня побереги.«Своим дыханием расчетным«Мое дыханье не лови».

Январь 1924

Как хорошо под кипарисами любови…

Как хорошо под кипарисами любовиНа мнимом острове, в дремотной тишинеСтоять и ждать подруги пробужденье,Пока зарей холмы окружены.Так возросло забвенье. Без тревоги,Ясней луны, сижу на камне я.За мной жена, свои простерши косы,Под кипарисы память повела.

Январь 1924

Психея

Спит брачный пир в просторном мертвом граде,И узкое лицо целует Филострат.За ней весна цветы свои колышет,За ним заря, растущая заря.И снится им обоим, что приплылиХоть на плотах сквозь бурю и войну,На ложе брачное под сению густою,В спокойный дом на берегах Невы.

Январь 1924

Григорию Шмерельсону

Но знаю я, корабль спокоен,Что он недвижим средь пучины,Что не вернуться мне на берег,Что только тень моя на нем.Она блуждает ночью темной,Она влюбляется и пляшет…

5 марта 1924

О, сделай статуей звенящей…

О, сделай статуей звенящейМою оболочку, Господь,Чтоб после отверстого пленаСтояла и пела онаО жизни своей ненаглядной,О чудной подруге своей,Под сенью смарагдовой ночи,У врат Вавилонской стены.Для вставшего в чреве могилыСпокойная жизнь не страшна,Он будет, конечно, влюблятьсяВ домовье, в жену у огня.И ложным покажется ухо,И скипетронощный прибой,И золото черного шелкаЛохмотий его городов.

Апрель 1924

Из женовидных слов змеей струятся строки…

Из женовидных слов змеей струятся строки,Как ведьм распахнутый кричащий хоровод,Но ты храни державное спокойство,Зарею венчанный и миртами в ночи.И медленно, под тембр гитары темной,Ты подбирай слова, и приручай и пой,Но не лишай ни глаз, ни рук, ни ног зловещих,Чтоб каждое неслось, но за руки держась.И я вошел в слова, и вот кружусь я с ними,Танцую в такт над дикой крутизной,Внизу дома окружены зарею,И милая жена, как темное стекло.

Апрель 1924

Под лихолетьем одичалым…

Под лихолетьем одичалым,Среди проулков городскихОн еле видной плоской теньюВдруг проскользнул и говорит:«Мне вспыхивать, другим – сиянье.«Но вспыхиванье – суета.«Я оборвался средь зияний,«До вас разверзлась жизнь моя».И тихий шепот плыл под дубом,И семиградный встал слепец,Заговорил в домашнем кругеО друге юности своей:«Он необуздан был средь бдений«Под сновиденьем городским,«Не жизнь искал он – сладкой доли«Жизнь проводить среди ночей».

Апрель 1924

В одежде из старинных слов…

В одежде из старинных словНа фоне мраморного хораСвой острый лик я погрузил в партер,Но лилия явилась мне из хора.В ее глазах дрожала глубинаИ стук сиял домашнего вязанья,А на горе фонтана красный блеск,Заученное масок гоготанье.И жизнь предстала садом мне,Увы, не пышным польским садом.И выступаю из колоннМоих ночей мрачноречивых.Но как мне жить средь людных очагов,В плаще трагическом героя,С привычкою все отступать назадНа два шага, с откинутой спиною.

Апрель 1924