Людмила Мартьянова - Сонет Серебряного века. Сборник стихов. В 2 томах. Том 2 Страница 7

9

В садах мечты я выстроил чертог...Ведут к нему воздушные ступени,Хрустальный свод прозрачен и высок,Везде цветы, цветы и блеск весенний.

В чертог любви и чистых наслажденийЯ ухожу от скорби и тревог И вижу сны...Я в них всесильный гений,Восторженный и радостный, как бог.

Когда же день бросает алчный зов,—Мои мечты – испуганные птицыУмчатся вдаль... и снова, бледнолицый,

Блуждаю я меж стонущих рабов.И жизнь моя тоскливее темницы,Не знающей ни солнца, ни цветов.

На корабле

I

Струится зной по дремлющим волнам,И медленно проходит без возвратаГлубокий день. Горит пожар заката,И алый свет скользит по облакам.

Равнина вод молчанием объята.И облака спешат, как в дальний храм,К пурпурной мгле, в пустыню небоската,И, замерев, стоят недвижно там.

Корабль устал. Качаясь, тихо дремлет.Мертвеет зыбь, и виснут паруса.И я один в слепые небеса

Гляжу с тоской... Мой дух затишью внемлетИ жаждет бурь. Закатный меркнет свет.Уж ночь близка. Уж поздно. Бури нет...

II

Медлительно сходились туч ряды,Бросая в тьму гудящие зарницы,И прыгали, как яростные львицы,Соленых волн вспененные гряды.

Корабль стонал в предчувствии беды...Но ликовал я, смелый, бледнолицый.Я пел. И крик морской полночной птицыМне отвечал из неба и воды.

А на заре настала тишина.Лениво нас баюкала волна.Но день пылал. И, бурей утомленный,

Благословлял я солнечный восходИ синеву золотопенных вод,И край мечты, безвестный, отдаленный.

У моря

Полночь. У моря стою на скале.Ветер прохладный и влажно-соленыйТрепетно обнял меня, как влюбленный,Пряди волос разметал на челе.

Шумно разбилась на камни волна —Брызнула пеной в лицо мне обильно...О, как вздымается грудь моя сильно,В этом раздолье предбурного сна!

Я одинок и свободен. СтоюПолный желаний и думы широкой.Море рокочет мне песню свою...

В гавани темной, затихшей, далекойКрасное пламя на мачте высокойВ черную полночь вонзает струю.

Рим и варвары

Восстали варвары на исступленный Рим.Безумный цезарь пьян средь ужаса и стона,Рабы-сенаторы трепещут перед ним,И кровь народная дошла к ступеням трона.

Продажный дух льстецов бессильно-недвижимПозор и ложь царят под сводом Пантеона.О, родина богов! – твое величье – дым...И бойся грозного дыхания циклона.

Спеши! Из пьяных урн кровавый сок допей!Уж Варвары идут от солнечной равниныС душою мощною, как веянье степей.

Свободный, новый храм воздвигнут исполиныИ сокрушат они гниющие руиныРазврата, казней и цепей.

Всадник зла

К картине Ф. Штука

Кровавый ураган затих над мертвой нивой.Холодная, как сталь, над ней синеет мгла.И ворон чертит круг зловеще-прихотливый,И страшен взмах его тяжелого крыла.

Безмолвие и смерть. Толпою молчаливой,Сплетенные борьбой, разбросаны тела...Но вот встает из мглы великий ВсадникЗла На призрачном коне, в осанке горделивой.

Свинцовый, тяжкий взор вперяет в землю он.Ступает черный конь по трупам искаженным,И слышен в тишине последней муки стон...

И всадник смотрит вдаль: потоком озлобленнымПолзут его рабы, гудит железный звон...Хохочет великан над миром исступленным.

Бессмертие

Кто из нас станет богом?

О, если ты пророк, – твой час настал. Пора!Зажги во тьме сердец пылающее слово.Ты должен умереть на пламени костраСреди безумия и ужаса земного...

Не бойся умереть. Бессмертен луч добра.Ты в сумраке веков стократно вспыхнешь снова.Для песни нет преград, – она, как меч, остра;И нет оков словам, карающим сурово...

И тусклые года томлений и тревог,Как факел, озарит, страдалец и пророк,Негаснущий костер твоей красивой смерти.

Из пламени его голодных языковНе смолкнет никогда мятежно яркий зов:«Да будет истина! Да будет правда! – Верьте!»

Женщины

Печальные, с бездонными глазами,Горевшие непонятой мечтой,Беспечные, как ветер над полями,Пленявшие капризной красотой...

О, сколько их прошло передо мной!О, сколько их искало между намиПоэзии и страсти неземной!

И каждая томилась и ждалаКрасивых мук, невысказанной неги.И каждая безгрешно отдалаСвоей весны зеленые побеги...

О, ландыши, грустящие о снеге,—О, женщины! У вас душа светлаИ горестна, как музыка элегий...

Из цикла «Старый город»

2

Есть грустная поэзия молчаньяПокинутых старинных городов.В них смутный бред забытого преданья,Безмолвие кварталов и дворцов.

Сон площадей. Седые изваяньяВ тени аркад. Забвение садов.А дни идут без шума и названья,И по ночам протяжен бой часов.

И по ночам, когда луна дозоромНад городом колдует и плывет,—В нем призрачно минувшее живет.

И женщины с наивно-грустным взоромЧего-то ждут в балконах, при луне...А ночь молчит и грезит в тишине.

Из цикла «Осень»

4

Шелест осени

Я вижу из окна: гирлянды облаковИз слитков золотых плывут по синеве.Идет их поздний блеск желтеющей листве,Печально-праздничной гармонии цветов.

Приходят сумерки. Ложатся по травеИ веют холодом покинутых углов.Деревьям жаль тепла. Небрежен их покров,Поблекший, шелковый, в причудливой канве.

И прошлого не жаль. И помнит старый садБольную девушку в тени густых ветвей.Был нежен и глубок ее печальный взгляд.

Пустынно и мертво тоскует глушь аллей.И в золоте вершин дрожит последний свет,Как память о былом, чему возврата нет.

Девственницы

Расцветших девственниц безгрешные постели, —Их свежесть, белизна, их утренний наряд, —Они весенние, святые колыбели,Где грезы о любви томятся и грустят.

Упругие черты стыдливо опьянелиИ молят о грехе томительных услад.К ним никнут юноши в невысказанной цели,Но гонит их душа смущенная назад.

И сон девический неопытен и тих.И бродят ангелы, задумавшись о них,На ложе чистое роняя снежность лилий.

Невинные сердца тоску и жажду слили.Когда же бледный день, целуя, будит их, —С улыбкой девушки припомнят, – что любили.

В  толпе

Люблю искать случайность приближений,Среди людей затерянным бродить.Мы чужды все, но призрачная нитьСвязала нас для жизни и мгновений.

И я иду намеки дня следить,Вникая в гул разрозненных движений.Одни таят безумье преступлений,Другим дано великое творить.

И нет границ меж красотой и злом.Печаль везде томится беспредельно,В улыбке глаз, в признании родном...

И сладко мне отдаться ей бесцельно.Я всех люблю и каждого отдельно,Живу душой в ничтожном и святом.

Древняя плита

На храмине, в раскопках древних ФивБыл найден стих безвестного поэта —Начертанный для вечного заветаНа каменной плите иероглиф:

«Благословляйте илистый разлив,«Плоды земли, рожденье тьмы и света,«И сладкий труд на лоне зрелых нив,«И благость Ра, и справедливость Сета»,

Давно лежит затертая плитаВ хранилище старинного музея,Глася о том, как жизнь была проста.

И человек с глазами чародеяНад ней поник, от мудрости седея.И горький смех кривит его уста.

Истукан

У древних берегов пустынно тихих рек,На голом выступе потухшего вулканаЕсть изваяние кумира-великана,—Творенье грубое, как первобытный век.

Здесь некогда стоял без лука и колчанаС кремневым топором пещерный человекИ в диком творчестве огромный камень сек.И высек из скалы урода-истукана.

И долго в ужасе лежал простертый ниц,Молясь на мертвый лик, закатом обагренный.И век за веком гас, как гаснет свет зарниц.

Вулкан ручьями лав спалил живые склоны.И только истукан для мировых страницОстался навсегда – немой и непреклонный.

Пустыня

В пустыне солнечной, песком заметены,Стоят, покорные тысячелетним думам,—Старинный обелиск, изъеденный самумом,И камни желтые разрушенной стены.

Недвижен тяжкий зной. А ночью с долгим шумомВстает песчаный вихрь. Белеет лик луны.Пустыня зыблется, вздымает валуны.И спят развалины видением угрюмым.

Блуждает возле них голодный ягуарИ царственно взойдя на светлые ступени,Ложится и следит отчетливые тени.

Молчит пустынный мир. И смотрит лунный шарНа пыль его надежд, на смерть его творений.И думает о том,– как бледен он и стар.

 Молчание