Александр Галич - Когда я вернусь (Полное собрание стихов и песен) Страница 8

Посвящается памяти А. А. Ахматовой.

«…а так как мне бумаги не хватило, я на твоем пишу черновике…»

Анна Андреевна очень боялась и не любила месяц август и считала этот месяц для себя несчастливым, и имела к этому все основания, поскольку в августе был расстрелян Гумилев, на станции Бернгардтовка, в августе был арестован ее сын Лев, в августе вышло известное постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград» и т. д.

«Кресты» – ленинградская тюрьма.

Пряжка – район в Ленинграде.

В той злой тишине, в той неверной,В тени разведенных мостов,Ходила она по Шпалерной,Моталась она у «Крестов».

Ей в тягость?Да нет, ей не в тягость –Привычно, как росчерк пера,Вот если бы только не август, Не чертова эта пора!

Таким же неверно-нелепым[11]Был давний тот август, когдаНад черным бернгардтовским небомСтрельнула, как птица, беда,

И разве не в августе снова,В еще неотмеренный год,Осудят мычанием слово,Последнюю совесть – в расход!

Но это потом, а покудаКоторую ночь – над Невой,Уже не надеясь на чудо,А только бы знать, что живой!

И в сумраки вписана четко,Как вписана в нашу судьбу,По-царски небрежная челка,Прилипшая к мокрому лбу.

О, шелест финских сосен,Награда за труды,Но вновь приходит осень –Пора твоей беды!

И август, и как будтоВсе то же, как тогда,И врет мордастый Будда,Что горе – не беда!

Но вьется, вьется челкаКолечками на лбу,Уходит в ночь девчонкаПытать свою судьбу.

Следят, следят из оконЗа нею сотни глазА ей плевать, что поздно,Что комендантский час.

По улице бессветной,Под окрик патрулей,Идет она бессмертнойПоходкою своей.

На праздник и на плахуИдет она, как ты!По Пряжке, через Прагу –Искать свои «Кресты»!

И пусть судачат вздорные соседи,Пусть кто-то обругает не со зла,Она домой вернется на рассветеИ никому ни слова – где была…

Но с мокрых пальцев облизнет чернила,И скажет, примостившись в уголке:«Прости, но мне бумаги не хватило,Я на твоем пишу черновике…»

КРЕСТЫ

(Более ранний вариант предыдущей песни)

Той лютой порой, что невернойВ тени разведенных мостовМоталась она по Шпалерной,Ходила она у «Крестов»

Ей в тягость… Да нет ей не в тягость!Привычно, как росчерк пера.Вот если бы только не август,Не чертова эта пора.

Когда-то, когда-то, когда-тоТакой же был август, когдаНад черной водою КронштадтаСтрельнула, как птица, беда

И разве не в августе сноваВ еще не отмеренный годОсудят мычанием словоИ совесть отправят в расход.

Но это потом, а покудаВ которую ночь – над Невой,Уже не надеясь на чудо,А только бы знать, что живой!

И в сумерки вписана четкоТакая, как после, в строфуСедая девчоночья челкаПрилипшая к мокрому лбу

Ай сени мои, сени,Кленовы ворота,На кой тебе спасенние –Ты та или не та.

Без счета и без краяПойдут пылить годаТакая – не такая,А прежняя беда.

Коротенькая челкаКолечками на лбуСтупай, гуляй девчонка,Пытай свою судьбу

А ночь опять бессветна,Разведены мосты.Я знал, что ты бессмертна,Что и другая – ты…

И все еще случится,И снова, как теперьНевзгода постучитсяВ незапертую дверь.

И будет ночь, и челкаИ ветер, и мосты,Ступай, гуляй, девчонкаИщи свои «Кресты».

И не устав ни капельки как будто,Задумчива, тиха и веселаОна придет, озябшая под утроИ никому ни слова, где была.

Но с мокрых пальцев облизнет чернилаИ скажет, притулившись в уголке:Прости, но мне бумаги не хватило,Я на твоем пишу черновике.

НА СОПКАХ МАНЧЖУРИИ

Памяти М. М. Зощенко

В матершинном субботнем загуле шалманчикаОбезьянка спала на плече у шарманщика,А когда просыпалась, глаза ее жуткиеВыражали почти человечью отчаянность,А шарманка дудела про сопки манчжурские,И Тамарка-буфетчица очень печалилась…

Спит Гаолян,Сопки покрыты мглой…

Были и у Томки трали-вали,И не Томкой – Томочкою звали,Целовалась с миленьким в осоке,И не пивом пахло, а апрелем,Может быть, и впрямь на той высоткеСгинул он, порубан и пострелян…

Вот из-за туч блеснула луна,Могилы хранят покой…

А последний шарманщик – обломок империи,Все пылил перед Томкой павлиньими перьями,Он выламывал, шкура, замашки буржуйские –То, мол, теплое пиво, то мясо прохладное,А шарманка дудела про сопки манчжурские,И спала на плече обезьянка прокатная…

Тихо вокруг,Ветер туман унес…

И делясь тоской, как барышами,Подпевали шлюхи с алкашами,А шарманщик ел, зараза, хаши,Алкашам подмигивал прелестно –Дескать, деньги ваши – будут наши,Дескать, вам приятно – мне полезно!

На сопках Манчжурии воины спят,И русских не слышно слез…

А часов этак в десять, а может и ранее,Непонятный чудак появился в шалмане,Был похож он на вдруг постаревшего мальчика.За рассказ, напечатанный неким журнальчиком,Толстомордый подонок с глазами обманщикаОбъявил чудака всенародно – обманщиком…

Пусть ГаолянНам навевает сны…

Сел чудак за стол и вжался в угол,И легонько пальцами постукал,И сказал, что отдохнет немного,Помолчав, добавил напряженно, –«Если есть „боржом“, то ради Бога,Дайте мне бутылочку «Боржома…»

Спите герои русской земли,Отчизны родной сыны…

Обезьянка проснулась, тихонько зацокала,Загляделась на гостя, присевшего около,А Тамарка-буфетчица – сука рублевая,Покачала смущенно прическою пегою,И сказала: «Пардон, но у нас не столовая,Только вы обождите, я за угол сбегаю…»

Спит Гаолян,Сопки покрыты мглой…

А чудак глядел на обезьянку,Пальцами выстукивал морзянку,Словно бы он звал ее на помощь,Удивляюсь своему бездомью,Словно бы он спрашивал – запомнишь? –И она кивала – да, запомню. –

Вот из-за туч блеснула луна,Могилы хранят покой…

Отодвинул шарманщик шарманку ботинкою,Прибежала Тамарка с боржомной бутылкою –И сама налила чудаку полстаканчика,(Не знавали в шалмане подобные почести),А Тамарка, в упор поглядев на шарманщика,Приказала: «играй, – человек в одиночестве».

Тихо вокруг,Ветер туман унес…

Замолчали шлюхи с алкашами,Только мухи с крыльями шуршали…Стало почему-то очень тихо,Наступила странная минута –Непонятное, чужое лихо –Стало общим лихом почему-то!На сопках Манчжурии воины спят,И русских не слышно слез…Не взрывалось молчанье ни матом, ни брехами,Обезьянка сипела спаленными бронхами,И шарманщик, забыв трепотню свою барскую,Сам назначил себе – мол, играй, да помалкивай, –И почти что неслышно сказав, – благодарствую, –Наклонился чудак над рукою Тамаркиной…

Пусть ГаолянНам навевает сны…

И ушел чудак, не взявши сдачи,Всем в шалмане пожелал удачи…Вот какая странная эпоха –Не горим в огне – и тонем в луже!Обезьянке было очень плохо,Человеку было много хуже!

Спите герои русской земли,Отчизны родной сыны…

ЛЕГЕНДА О ТАБАКЕ

Посвящается памяти замечательного человека, Даниила Ивановича Ювачева, придумавшего себе странный псевдоним

– Даниил Хармс – писавшего прекрасные стихи и прозу, ходившего в автомобильной кепке и с неизменной трубкой в зубах, который действительно исчез, просто вышел на улицу и исчез. У него есть такая пророческая песенка:

«Из дома вышел человекС веревкой и мешкомИ в дальний путь, и в дальний путь,Отправился пешком.Он шел, и все глядел вперед,И все вперед глядел,Не спал, не пил,Не спал, не пил,Не спал, не пил, не ел,И вот однажды, поутру,Вошел он в темный лес,И с той поры, и с той поры,И с той поры исчез…»

Лил жуткий дождь,Шел страшный снег,Вовсю дурил двадцатый век,Кричала кошка на трубе,И выли сто собак.И, встав с постели, человекУвидел кошку на трубе,Зевнул и сам сказал себе –Кончается табак!Табак кончается – беда,Пойду куплю табак,И вот…, но это ерунда,И было все не так.

Из дома вышел человекС веревкой и мешкомИ в дальний путь,И в дальний путьОтправился пешком…И тут же, проглотив смешок,Он сам себя спросил –А для чего он взял мешок?Ответьте, Даниил!Вопрос резонный, нечем крыть,Летит к чертям строка,И надо, видно, докуритьОстаток табака…

Из дома вышел человекТа-а-та с посошком…И в дальний путь,И в дальний путьОтправился пешком.Он шел, и все глядел вперед,И все вперед глядел,Не спал, не пил,Не спал, не пил,Не спал, не пил, не ел…А может, снова все начать,И бросить этот вздор?!.Уже на ордере печатьОттиснул прокурор…

Начнем вот эдак – пять зайчатРешили ехать в Тверь…А в дверь стучат, а в дверь стучат –Пока не в эту дверь.

Пришли зайчата на вокзал,Прошли зайчата в зальце,И сам кассир, смеясь, сказал –Впервые вижу зайца!

Но этот чертов человекС веревкой и мешком,Он и без спроса в дальний путьОтправился пешком,Он шел, и все глядел вперед,И все вперед глядел,Не спал, не пил,Не спал, не пил,Не спал, не пил, не ел…И вот однажды поутру,Вошел он в темный лес,И с той поры, и с той поры,И с той поры исчез.

На воле – снег, на кухне – чад,Вся комната в дыму,А в дверь стучат,А в дверь стучат,На этот раз – к нему!

О чем он думает теперь,Теперь, потом, всегда,Когда стучит ногою в дверьЧугунная беда?!

И тут ломается строка,Строфа теряет стать,И нет ни капли табака,А там – уж не достать!И надо дописать стишок,Пока они стучат…И значит, все-таки – мешок,И побоку зайчат,(А в дверь стучат!)В двадцатый век!(Стучат!)Как в темный лес.Ушел однажды человекИ навсегда исчез!..Но Парка нить его тайкомПо-прежнему прядет,А он ушел за табаком.Он вскорости придет.

За ним бежали сто собак,И кот по крышам лез…Но только в городе табакВ тот день как раз исчез.И он пошел в Петродворец,Потом пешком в Торжок…Он догадался, наконец,Зачем он взял мешок…Он шел сквозь светИ шел сквозь тьму,Он был в Сибири и в Крыму,А опер каждый день к немуСтучится, как дурак…И много, много лет подрядСоседи хором говорят –Он вышел пять минут назад,Пошел купить табак…

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ИТАКУ