Александр Галич - Когда я вернусь (Полное собрание стихов и песен) Страница 9

ЛЕГЕНДА О ТАБАКЕ

Посвящается памяти замечательного человека, Даниила Ивановича Ювачева, придумавшего себе странный псевдоним

– Даниил Хармс – писавшего прекрасные стихи и прозу, ходившего в автомобильной кепке и с неизменной трубкой в зубах, который действительно исчез, просто вышел на улицу и исчез. У него есть такая пророческая песенка:

«Из дома вышел человекС веревкой и мешкомИ в дальний путь, и в дальний путь,Отправился пешком.Он шел, и все глядел вперед,И все вперед глядел,Не спал, не пил,Не спал, не пил,Не спал, не пил, не ел,И вот однажды, поутру,Вошел он в темный лес,И с той поры, и с той поры,И с той поры исчез…»

Лил жуткий дождь,Шел страшный снег,Вовсю дурил двадцатый век,Кричала кошка на трубе,И выли сто собак.И, встав с постели, человекУвидел кошку на трубе,Зевнул и сам сказал себе –Кончается табак!Табак кончается – беда,Пойду куплю табак,И вот…, но это ерунда,И было все не так.

Из дома вышел человекС веревкой и мешкомИ в дальний путь,И в дальний путьОтправился пешком…И тут же, проглотив смешок,Он сам себя спросил –А для чего он взял мешок?Ответьте, Даниил!Вопрос резонный, нечем крыть,Летит к чертям строка,И надо, видно, докуритьОстаток табака…

Из дома вышел человекТа-а-та с посошком…И в дальний путь,И в дальний путьОтправился пешком.Он шел, и все глядел вперед,И все вперед глядел,Не спал, не пил,Не спал, не пил,Не спал, не пил, не ел…А может, снова все начать,И бросить этот вздор?!.Уже на ордере печатьОттиснул прокурор…

Начнем вот эдак – пять зайчатРешили ехать в Тверь…А в дверь стучат, а в дверь стучат –Пока не в эту дверь.

Пришли зайчата на вокзал,Прошли зайчата в зальце,И сам кассир, смеясь, сказал –Впервые вижу зайца!

Но этот чертов человекС веревкой и мешком,Он и без спроса в дальний путьОтправился пешком,Он шел, и все глядел вперед,И все вперед глядел,Не спал, не пил,Не спал, не пил,Не спал, не пил, не ел…И вот однажды поутру,Вошел он в темный лес,И с той поры, и с той поры,И с той поры исчез.

На воле – снег, на кухне – чад,Вся комната в дыму,А в дверь стучат,А в дверь стучат,На этот раз – к нему!

О чем он думает теперь,Теперь, потом, всегда,Когда стучит ногою в дверьЧугунная беда?!

И тут ломается строка,Строфа теряет стать,И нет ни капли табака,А там – уж не достать!И надо дописать стишок,Пока они стучат…И значит, все-таки – мешок,И побоку зайчат,(А в дверь стучат!)В двадцатый век!(Стучат!)Как в темный лес.Ушел однажды человекИ навсегда исчез!..Но Парка нить его тайкомПо-прежнему прядет,А он ушел за табаком.Он вскорости придет.

За ним бежали сто собак,И кот по крышам лез…Но только в городе табакВ тот день как раз исчез.И он пошел в Петродворец,Потом пешком в Торжок…Он догадался, наконец,Зачем он взял мешок…Он шел сквозь светИ шел сквозь тьму,Он был в Сибири и в Крыму,А опер каждый день к немуСтучится, как дурак…И много, много лет подрядСоседи хором говорят –Он вышел пять минут назад,Пошел купить табак…

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ИТАКУ

Памяти Осипа Эмильевича Мандельштама

…в квартире, где он жил, находились он, Надежда Яковлевна и Анна Андреевна Ахматова, которая приехала его навестить из Ленинграда. И вот они сидели все вместе, пока длился обыск, до утра, и пока шел этот обыск, за стеною, тоже до утра, у соседа их, Кирсанова, ничего не знавшего об обыске, запускали пластинки с модной в ту пору гавайской гитарой…

«И только и света,Что в звездной колючей неправде,А жизнь промелькнет Театрального капора пеной,И некому молвить Из табора улицы темной…»

Всю ночь за стеной ворковала гитара,Сосед-прощелыга крутил юбилей,А два понятых, словно два санитара,А два понятых, словно два санитара,Зевая, томились у черных дверей.

И жирные пальцы, с неспешной заботой,Кромешной своей занимались работой,И две королевы глядели в молчаньи,Как пальцы копались в бумажном мочале,Как жирно листали за книжкою книжку,А сам-то король – все бочком, да вприпрыжку,Чтоб взглядом не выдать – не та ли страница,Чтоб рядом не видеть безглазые лица!А пальцы искали крамолу, крамолу…А там за стеной все гоняли «Рамону»:«Рамона, какой простор вокруг, взгляни,Рамона, и в целом мире мы одни».

«…А жизнь промелькнетТеатрального капора пеной…»

И глядя, как пальцы шуруют в обивке,Вольно ж тебе было, он думал, вольно!Глотай своего якобинства опивки!Глотай своего якобинства опивки!Не уксус еще, но уже не вино!

Щелкунчик-скворец, простофиля-Емеля,Зачем ты ввязался в чужое похмелье?!На что ты истратил свои золотые?!И скучно следили за ним понятые…А две королевы бездарно курилиИ тоже казнили себя и корили –За лень, за небрежный кивок на вокзале,За все, что ему второпях не сказали…

А пальцы копались, и рвалась бумага…И пел за стеной тенорок-бедолага:«Рамона, моя любовь, мои мечты,Рамона, везде и всюду только ты…»

«…И только и света,Что в звездной, колючей неправде…»

По улице черной, за вороном черным,За этой каретой, где окна крестом,Я буду метаться в дозоре почетном,Я буду метаться в дозоре почетном,Пока, обессилев не рухну пластом!Но слово останется, слово осталось!Не к слову, а к сердцу приходит усталость,И хочешь, не хочешь – слезай с карусели,И хочешь, не хочешь – конец одиссеи!

Но нас не помчат паруса на Итаку:В наш век на Итаку везут по этапу,Везут Одиссея в телячьем вагоне,Где только и счастья, что нету погони!

Где, выпив «ханжи», на потеху вагону,Блатарь-одессит распевает «Рамону»:«Рамона, ты слышишь ветра нежный зов,Рамона, ведь это песнь любви без слов…»

«…И некому, некому,Некому молвитьИз табора улицы темной…»

ЦЫГАНСКИЙ РОМАНС

Повстречала девчонка бога,Бог пил горькую в монопольке,Ну, и много ль от бога прока,В чертовне и чаду попойки?Ах, как пилось к полночи!Как в башке гудело, Как цыгане, сволочи,Пели «Конавэлла»!

«Ай да Конавэлла, гран традела»,Ай да йорысака палалховела»!

А девчонка сидела с богом,К богу фасом, а к прочим боком,Ей домой бы бежать к папане,А она чокается шампанью.Ай елки-мочалочки,Сладко вина пьютсяВ серебряной чарочкеНа золотом блюдце!

Кому чару пить?! Кому здраву быть?!Королевичу Александровичу!

С самоваров к чертям полуда,Чад летал над столами сотью,А в четвертом часу под утро,Бог последнюю кинул сотню…

Бога, пьяного в дугу,Все теперь цукали,И цыгане – ни гу-гу,Разбрелись цыгане,И друзья, допив до дна, –Скатертью дорога!Лишь девчонка та однаНе бросала бога.А девчонка эта с Охты,И глаза у ней цвета охры,Ждет маманя свою кровинку,А она с богом сидит в обнимку.И надменный половойШваркал мокрой тряпкой,Бог с поникшей головойГорбил плечи зябко.И просил у цыган хоть слова,Хоть немножечко, хоть чуть слышно,А в ответ ему-жбан рассола:Понимай, мол, что время вышло!Вместо водочки – вода,Вместо пива – пена!…И девчоночка тогдаТоненька запела:

«Ай да Конавелла, гран-традела,Ай да йорысака палалховела…»

Ах, как пела девчонка богу!И про поле и про дорогу,И про сумерки и про зори,И про милых, ушедших в море,Ах, как пела девчонка богу!Ах, как пела девчонка Блоку!И не знала она, не знала,Что бессмертной в то утро стала.

Этот тоненький голос в трактирном чадуБудет вечно звенеть в «Соловьином саду».

САЛОННЫЙ РОМАНС

Памяти Александра Николаевича Вертинского

«…Мне снилось, что потом

В притонах Сан-Франциско,

Лиловый негр Вам подает пальто…»

И вновь эти вечные троеИграют в преступную страсть,И вновь эти греки из ТроиСтремятся Елену украсть.А сердце сжимается больно,Виски малярийно мокрыОт этой игры треугольной,Безвыигрышной этой игры.

Развей мою смуту жалейкой,Где скрыты лады под корой,И спой, как под старой шинелькойЛежал «сероглазый король»В беспамятстве дедовских креселГлаза я закрою, и вот –Из рыжей Бразилии крейсерВ кисейную гавань плывет.

А гавань созвездия множит,А тучи – летучей грядой!Но век не вмешаться не может,А норов у века крутой!Он судьбы смешает, как фанты,Ему ералаш по душе,И вот он враля-лейтенантаНазначит морским атташе.

На карте истории нектоВозникнет подобный мазку,И правнук «лилового негра»За займом приедет в Москву.И все ему даст непременноТот некто, который никто,И тихая «пани Ирена»Наденет на негра пальто.

И так этот мир разутюжен,Что черта ли нам на рожон?!Нам «ужин прощальный» – не ужин,А сто пятьдесят под боржом.

А трое? Ну, что же, что трое!Им равное право дано.А Троя? Разрушена Троя!И это известно давно.Все предано праху и тлену,Ни дат не осталось, ни вех.А нашу Елену – ЕленуНе греки украли, а век!

ПЕСНЯ ПРО НЕСЧАСТЛИВЫХ ВОЛШЕБНИКОВ, ИЛИ ЭЙН, ЦВЕЙ, ДРЕЙ!