Ольга Берггольц - Голос блокадного Ленинграда Страница 8

1939

Ласточки

над обрывом

…О, домовитая ласточка,

О, милосизая птичка!

Пришла к тому обрыву,судьбе взглянуть в глаза.Вот здесь была счастливойя много лет назад…

Морская даль синела,и бронзов был закат.Трава чуть-чуть свистела,как много лет назад.

И так же пахло мятой,и плакали стрижи…Но чем свои утраты,чем выкуплю — скажи?

Не выкупить, не вымолитьи снова не начать.Проклятия не вымолвить.Припомнить и — молчать.

Так тихо я сидела,закрыв лицо платком,что ласточка заделаплечо мое крылом…

Стремясь с безумной высоты,задела ласточка плечо мне.А я подумала, что тырукой коснулся, что-то вспомнив.

И обернулась я к тебе,забыв обиды и смятенье,прощая все своей судьбеза легкое прикосновенье.

Как обрадовалась ятвоему прикосновенью,ласточка, судьба моя,трепет, дерзость, искушенье!

Точно встала я с земли,снова миру улыбнулась.Точно крылья пророслитам, где ты           крылом коснулась.

1940

Ирэне Гурской

Им снится лес — я знаю, знаю!Мне тоже снилась год подряддорога дальняя лесная,лесной узорчатый закат.

Мне снилось — я иду на в о л е,в живой и мудрой тишине.Ольха колдует, никнут ели,струится солнце по сосне…А всех милей — листва березы.И вот — не властны над душойни гнев, ни счастие, ни слезы,но только в о л я  и  п о к о й.

Им снится лес — зеленый, мудрый,березовый и молодой,родник безродный, мостик узкий,замшелый камень над водой…

Им снится лес — я знаю, знаю!Вот почему, считая дни,я так же по ночам стенаюи так же плачу, как они.

Весна 1940

Песня

Знаю, чем меня пленилажизнь моя, красавица,—одарила страшной силой,что самой не справиться.

Не скупилась на неени в любви, ни в бедах я,—сердце щедрое моеосуждали, бедные.

Где ж им счастье разгадатьни за что, без жалостивсе, что было, вдруг отдатьдо последней малости.

Я себя не берегла,я друзей не мучила…Разлетелись сокола…Что же, может, к лучшему?

Елка, елка, елочка,вершинка — что иголочка,после милого осталасьтолько поговорочка.

Знаю, знаю, чем пленилажизнь моя, красавица,—силой, силой, страшной силой.Ей самой не справиться.

1940

" Что я делаю?! Отпускаю "

Что я делаю?! Отпускаюзавоеванного, одного,от самой себя отрекаюсь,от дыхания своего…

Не тебя ль своею судьбоюназывала сама, любя?Настигала быстрой ходьбою,песней вымолила тебя?

Краем света, каменной кромкойподнебесных горных хребтов,пограничных ночей потемкаминас завязывала любовь…

Так работали, так скиталисьнеразлучные — ты да я,что завистники любовалисьи завидовали друзья…

1940

" Это все неправда. Ты любим. "

Это все неправда. Ты любим.Ты навек останешься моим.Ничего тебе я не прощу.Милых рук твоих не отпущу.А тебе меня не оттолкнуть,даже негодуя и скорбя.Как я вижу твой тернистый путь,скрытый, неизвестный для тебя.Только  мне  под  силу,  чтоб  идти —мне — с тобой по твоему пути…

1940

«Не может быть,

чтоб жили

мы напрасно!..»

..Врубелевский Демон год от

года тускнеет, погасает, так

как он написан бронзовыми

красками, которые трудно

удержать…

Не может быть, чтоб жили мы напрасно!Вот, обернувшись к юности, кричу:— Ты  с  нами!  Ты  безумна!  Ты  прекрасна!Ты, горнему подобная лучу!

. . .

Так — далеко, в картинной галерее,—тускнеет Демон, сброшенный с высот.И лишь зари обломок, не тускнея,в его венце поверженном цветет.И чем темнее бронзовые перья,тем ярче свет невидимой зарикак знак Мечты, Возмездья и Доверьянад взором несмирившимся горит…

1940

Молодость

…Вот когда я тебя воспою,назову дорогою подругою,юность канувшую мою,быстроногую, тонкорукую.О, заставских черемух плен,комсомольский райком в палисаде,звон гитар у кладбищенских стен,по кустарникам звезды в засаде!Не уйти, не раздать, не избытьэтот гнет молодого томленья,это грозное чувство судьбы,так похожее на вдохновенье.Ты мерещилась всюду, судьба:в порыжелом военном плакате,в бурном, взрывчатом слове «борьба»,в одиночестве на закате.Как пушисты весной тополя,как бессонницы неодолимы,как близка на рассвете земля,а друзья далеки и любимы.А любовь? Как воздух и свет,как дыхание — всюду с тобою,нет конца ей, выхода нет,—о, крыло ее голубое!Вот когда я тебя воспою,назову дорогою подругою,юность канувшую мою,быстроногую, тонкорукую…

1940

Борису Корнилову

…И все не так, и ты теперь иная,

поешь другое, плачешь о другом…

О да, я иная, совсем уж иная!Как быстро кончается жизнь…Я так постарела, что ты не узнаешь.А может, узнаешь? Скажи!

Не стану прощенья просить я,                           ни  клятвы —напрасной — не стану давать.Но если — я верю — вернешься обратно,но если сумеешь узнать,—давай о взаимных обидах забудем,побродим, как раньше, вдвоем,—и плакать, и плакать, и плакать мы будем,мы знаем с тобою — о чем.

1939

Перебирая в памяти былое,я вспомню песни первые свои:«Звезда горит над розовой Невою,заставские бормочут соловьи…»

…Но годы шли все горестней и слаще,земля необозримая кругом.Теперь — ты прав,                 мой первый                           и  пропащий,пою  другое,             плачу  о  другом…

А юные девчонки и мальчишки,они — о том же: сумерки, Нева…И та же нега в этих песнях дышит,и молодость по-прежнему права.

1940

Дальним друзьям

С этой мной развернутой страницыя хочу сегодня обратитьсяк вам, живущим в дальней стороне.Я хочу сказать, что не забыла,никого из вас не разлюбила,может быть, забывших обо мне.

Верю, милые, что все вы живы,что горды, упрямы и красивы.Если ж кто угрюм и одинок,вот мой адрес — может, пригодится?—Троицкая семь, квартира тридцать.Постучать. Не действует звонок.

Вы не бойтесь, я беру не многона себя: я встречу у порога,в красный угол сразу посажу.Расспрошу о ваших неудачах,нету слез у вас — за вас поплачу,нет улыбки — сердцем разбужу.

Может быть, на все хватает силы,что, заветы юности храня,никого из вас не разлюбила,никого из вас не позабыла,вас, не позабывших про меня.

Осень 1940

Аленушка