Александр Твардовский - Как был написан Василий Теркин (ответ читателям) Страница 8

5. По виновникам, у которых на полях больше сорняков, чем колосьев.

6. По Министерству лесного хозяйства.

7. По руководителям рыбной промышленности".

И т. д.

А. И. Макаров представляет себе эту работу в виде объемистой брошюры-сборника... "Теркин в сельском хозяйстве". С иллюстрациями под отдельными заголовками (главами): "Теркин в колхозе, в совхозе, на молочной ферме, в птичнике, на плантациях табака, свеклы, во фруктовом саду, в огороде, на бахчах, на виноградниках, в "Заготзерно" - на элеваторе, на рыбных промыслах и прочее, и прочее.

Стоит, конечно, пригласить на это дело и помощников и поездить по колхозам и совхозам разных областей и по рыбопромыслам...

Помочь в этом деле вам готов во всем и всегда, в чем только смогу".

Уже само по себе такое многообразие пожеланий в отношении конкретной судьбы "послевоенного" "Теркина" ставило бы меня в крайне затруднительное положение.

Но дело, конечно, не в этом.

Я отвечал и отвечаю моим корреспондентам, что "Теркин" - книга, родившаяся в особой, неповторимой атмосфере военных лет, и что, завершенная в этом своем особом качестве, книга не может быть продолжена на ином материале, требующем иного героя, иных мотивов. Я ссылаюсь на строки из заключительной главы:

Песня новая нужна.

Дайте срок, придет она.

Однако новые и новые письма с предложениями и настоятельными советами написать "мирного" "Теркина", причем каждому корреспонденту, естественно, представляется, что он первым открыл для меня такую возможность, понуждают меня объясниться с читателями по этому поводу чуть-чуть подробнее.

"По-моему,- пишет И. В. Леньшин из Воронежской области,- Вы и сами чувствуете и Вам самим жаль, что Вы кончили писать Теркина. Надо бы еще его продолжить... написать, что делает Теркин сейчас..."

Но если бы это было даже и так, что я жалел бы о разлуке с "Теркиным", я все равно не мог "продолжать" его. Это означало бы "эксплуатировать" готовый, сложившийся и уже как-то отпечатлевшийся в сознании читателей образ, увеличивать количество строк под старым заглавием, не ища нового качества.

Такие вещи в искусстве невозможны. Приведу один пример.

В той же газете "Красноармейская правда", где печатался "Теркин", печатались "Новые похождения бравого солдата Швейка". Писал эту вещь мой товарищ по работе на фронте литератор М. Слободской. Это было "продолжение" произведения Я. Гашека, созданного на материале первой мировой войны. Успех "Новых похождений бравого солдата Швейка" объясняется, по-моему, во-первых, большой потребностью в такого рода занимательно-развлекательном чтении, во-вторых, конечно, тем, что знакомый образ был сатирически отнесен к условиям гитлеровской армии.

Но никому, я думаю, не пришло бы в голову продолжать это "продолжение" "Швейка" в послевоенное время. Более того, автор "Нового Швейка" после минувшей войны даже не нашел нужным издать его отдельной книжкой - нет такой книги, а была и есть книга Я. Гашека "Похождения бравого солдата Швейка". Потому что книга Гашека была творческим открытием образа, а работа М. Слободского в данном случае была более или менее искусным использованием готового образа, что, вообще говоря, не может быть задачей искусства. Правда, история литературы знает примеры "использования готовых образов", как это мы встречаем, например, у Салтыкова-Щедрина, переносившего грибоедовского Молчалина или гоголевского Ноздрева в условия иной действительности - из первой во вторую половину XIX века. Но это оправдывалось особыми задачами сатирико-публицистического жанра, не столь озабоченного, так сказать, вторичной полнокровной жизнью этих образов как таковых, а использующего их характеристические, привычные для читателя черты в применении к иному материалу и в иных целях... {Примерно так и можно объяснить теперь появление "Теркина на том свете", который отнюдь не есть "продолжение" "Василия Теркина", а вещь совсем иная, обусловленная именно "особыми задачами сатирико-публицистического жанра". Но об этом, возможно, впереди еще особый разговор с читателями. (Прим. автора)}

Может быть, для отдельных читателей все эти пояснения излишни, но я имею здесь в виду главным образом тех читателей, которые с неизменной настойчивостью требуют продолжения "Теркина". Между прочим, им тем более непонятно мое "молчание", что "продолжение" им представляется не таким уж трудным.

В цитированном выше послании В. Литаврина так прямо и говорится:

Где ваш Теркин, где Василий,

Вы найдете без усилий,

Так как, знаю, для поэта

Малый труд - задача эта .

И Литаврин, как и другие, думающие так, совершенно прав. "Продолжить" "Теркина", написать несколько новых глав в том же плане, тем же стихом, с той же "натурой" героя в центре - действительно "малый труд - задача эта". Но дело в том, что именно эта очевидная легкость задачи лишила меня права и желания осуществить ее. Это значило бы, что я отказался от новых поисков, от новых усилий, при которых только и возможно сделать что-нибудь в искусстве, и стал бы переписывать самого себя.

А что задача эта, очевидно, не трудная, тому доказательством служат и сами "продолжения" "Василия Теркина", которые до сих пор имеют широкое распространение.

"Я недавно прочел Вашу поэму "Василий Теркин"...- пишет мне семнадцатилетний Юрий Морятов,- и я решил написать сам поэму "Василий Теркин", только:

Вы писали о том, как Вася

Дрался с немцем на войне,

Я пишу о пятилетке

И о Васином труде.."

Другой молодой поэт, Дмитрий Морозов, пишет "Открытое письмо Василия Теркина бывшим однополчанам" в плане освещения именно послевоенной судьбы героя:

В арсенал мой автомат

Сдан под смазкой жирной.

Я по форме - не солдат,

Перешел, как говорят,

К жизни новой, мирной.

Край наш древний - глушь да лес

Весь преобразился,

Так сказать, большой прогресс

В жизни проявился.

Укрепились мы весной,

Зажили богато.

Как в атаку, словно в бой,

Шли на труд солдаты.

Демобилизован я

В первый срок Указа,

Дом отстроил, и своя

Завелась теперь семья,

Или, скажем, база.

Слава мирному труду!

Нынче будьте зорки.

Если что,- так я приду!

Шлю привет. В. Теркин.

Из "продолжений" и "подражаний" "Теркину", известных мне, можно было бы составить книгу, пожалуй, не меньшего объема, чем существующая "Книга про бойца". Мне известны случаи печатных продолжений "Теркина".

Например, в нескольких номерах газеты "Звезда" на заводе в Перми печатался "Василий Теркин на заводе" Бориса Ширшова:

В новой летней гимнастерке

(Отпуск взять пришел черед)

Фронтовик Василий Теркин

Навестить решил завод.

Говорят, Василий Теркин

Из смоленской стороны,

А другие спорят: "В сборке

Он работал до войны".

Ну, а третьи не шутейно,

А серьезно говорят:

"Вася Теркин! Да в литейном

Вместе много лет подряд

Проработали". Короче,

Чтоб не спорить, скажем так:

Теркин нашим был рабочим,

Остальное все пустяк..

Главы "Теркин в сборочном цехе", "Теркин в инструментальном цехе", "Теркин в литейном цехе" и другие рассказывают об участии приезжего солдата в заводских делах, о его встречах с рабочими; собственные имена и конкретные факты производственной жизни - фактура привычной строфики и интонации стиха "Теркина".

Спорить с читателем - дело невыгодное, безнадежное, но объясниться с ним при нужде можно и должно. В порядке этого объяснения приведу еще такой пример.

Когда я написал "Страну Муравию" и опубликовал ее в том виде, как она есть до сих пор, то не только я, по молодости, но и многие другие товарищи считали, что это "первая часть". Предполагались еще две части, в которых путешествие Никиты Моргунка распространилось бы на колхозы юга страны и районы Урало-Кузбасса. Это представлялось обязательным, а главное - и трудов-то, казалось, не составляло больших: повествование развернулось, стиль и характер его определились - давай дальше. Но эта-то очевидная легкость и обязательность задачи насторожили меня. Я отказался от "продолжения" поэмы и до сих пор не жалею об этом.

"Василий Теркин" вышел из той полуфольклорной современной "стихии", которую составляют газетный и стенгазетный фельетон, репертуар эстрады, частушка, шуточная песня, раек и т. п. Сейчас он сам породил много подобного материала в практике газет, специальных изданий, эстрады, устного обихода. Откуда пришел - туда и уходит. И в этом смысле "Книга про бойца", как я уже отчасти говорил,- произведение не собственное мое, а коллективного авторства. Свою долю участия в нем я считаю выполненной. И это никак не ущемляет мое авторское чувство, а, наоборот, очень приятно ему: мне удалось в свое время потрудиться над выявлением образа Теркина, который приобрел, как свидетельствуют письменные и устные отзывы читателей, довольно широкое распространение в народе.