Татьяна Вольтская - Избранное Страница 8

«Мальчик мой в рубашке голубой…»

Мальчик мой в рубашке голубой,Старых джинсах, укротитель слова,Тонкий, будто первый лед, – постой,Мне тебя, как неба голубого,

Мало – под которым только слухОт меня остался, только зренье,И пространство согнуто, как лук,И заострено, трепещет время.

Нет у нас ни завтра, ни вчера,Общей чашки чаю на рассвете,На снегу бумажном – след пера,И до самой смерти – ветер, ветер.

Под окном кусты в одном бельеСбились – погляди, зима настала.На двоих одно небытиеМожно натянуть, как одеяло.

Тень

Среди зданий, крошащихся, будто зубы,Среди черного хлеба, остатков супа,Сигарет, за квартиру и свет квитанций,Среди желтых снегов, голубиных танцевНа карнизе под порыжелой башней,Деревянных, зеленых и прочих башлей,Распускающихся, несмотря на климат,И гостей, и пола, который вымытВ воскресенье, обеда, который позже,Чем на час, не начнется, детей и – Боже! —Даже внуков, фуршетов, кагора, виски,Похорон, рождений, родных и близких(Где их только берут!), и врачей, и нежныхВзглядов прямо в глаза – и пониже, грешных,Среди ветра, гудящего, словно месса, —Я есть тень, которая знает место.

Все очень просто: сначала те,Кто тебя породили, извергли горячей лавой,Застывают в глинистой темноте —Ты для них уже долго не будешь главной.Для остальных, естественно, никогда.Шевелится райское древо на кухонной занавеске:В окна дует. В ванной течет вода.Светит чайник – хотя не греет – стеклянным блеском;Тот, кто может, коснувшись, воскликнуть: «Будь!» —Чтоб из мрака возникли твоя голова, колени —Не восклицает. Облака в окне продолжают путь,Так становишься тенью.

Чтобы существовать – мало существовать.Надо, чтоб кто-нибудь, на ночь или вставаяПоутру, представлял тебя целиком, боясь потерятьХоть частицу и веря, что ты живая.Так вода сама по себе – еще не река,А рекой ее делают берега,Горстка звуков – еще не слово,И уж точно не имя – пока услыхать нельзя:Оживить его могут, произнося,Только губы Другого.Но Другой молчит. Может быть, потому,Что с ним говорят другие.Только несчастье, как снег, проницая тьму,Открывает глаза тебе, точно Вию:Видишь – Тени бормочущий язычок(Кто отбросил ее – подобрать не смог, —То ли сердце болит, то ли село солнце),Возле Тени – торшера горячий круг,Что очерчен движеньем дрожащих рук, —Где она спасается. Не спасется.

Мимо леса, болота, заброшенных деревень,Мимо свалки, где роется ветер в куче цветного хлама,Бог проходит по свету, роняя теньВ виде Адама. —Беспокойная, ступит на воду – тянет ее глубина,Глянет в небо – и закрывает очи,Как она беспомощна; словно изба, темна;Тусклым окошком теплится в ней вина,Спать не хочет.Как она суетлива – вдевает в иголку нить,Едет в поезде, раскрывает книгу – и все ей мало —Быть мужчиной, женщиной, модный пиджак носить —Чтоб забыть,Кого она потеряла.

Чтоб остаться неузнанной, Тень должнаОдеваться ярко, смотреть свысока – короче,Соблюдать известные правила – не отказываться от вина,Сигареты, и если плакать, так только ночью;Юбку носить поуже – тогда под нейПомерещится тело; обязательно красить губы;Так смотреться в зеркало, словно в его глубинеОна видит свое отражение, а не клубыМокрого снега, кривых тропинок лучи,Желтою свечкой оплывший поселок дачный,Не пугаться звука; не говорить «молчи»,Не бывать на солнце – чтобы не стать прозрачной.И не помнить, не помнить, не помнить жаркой пчелы —                               «люблю»,Острого, словно стрела, душного, словно мускус;Если вдруг повторят – замереть в углу —И – чтоб не дрогнул уже ни единый мускул.

Больно, больно Тени ходить одной:Что она ни наденет – а все босая,Каждый лучик колет ее иглой,Воздух голые локти кусает,Звук царапает до крови, за верстуСлышен вздох ее – точно сохлых листьев,И дорога жалит ее в пяту,Если вдруг, забывшись, она помыслитХоть на вечер спрятаться за спиной… —Всё вокруг – дружнее смычков оркестра —Лай собаки, музыка за стеной,Слово, шаг, звонок – ей укажут место.Всякий ей напомнит, кому не лень,Что ее счастливей любой калека:Даже тот чудак, потерявший тень, —Лучше Тени, теряющей человека.

Зима уже скрывает под водойКостей и жил своих состав непрочный.Чем меньше слов ты говоришь со мной,Тем я прозрачней.

Ты здесь еще, а я – уже почтиРастаявший, в беспамятстве зажатыйКлок облака у дерева в горсти,Листок измятый,

Неистово швыряемый туда —Сюда – туда, – где не найти, похоже,Ни выхода, ни входа, ни стыда.Ни глаз. Ни кожи.

Как ты, приоткрываются ручьи,В их уголках – желтеющая пена,В них мутные снега – уже ничьи —Умрут мгновенно.

Чем реже вспоминаешь обо мне,Чем тише ночь соскальзывает на пол,Тем я сильней колеблюсь на стене,Пугаясь лампы.

«Между Рождественской звездою…»

Между Рождественской звездоюИ медною звездой Полынь —Пространство белое, пустое,Зимы скрипучие полы,

Где, становясь попеременноСкамьями, кончиками век,Автобусом, стеной тюремной,На цыпочках проходит снег.

Он тонкий воздух надувает —На прочной нитке бледный шар,И, как перчатку, надеваетДырявый вязаный бульвар.

Стучат сухих кустов суставы,И ангел спит на проводах,Тускнеет ледяное «Аvе!»На плотных смерзшихся губах.

И кажется, что смерть не скоро,А вот она – белым-бела,И узловатого собораДымится черная скала.

В каком еще краю, о Боже,Так мало нужно для хвалы? —Щепоть рассыпчатой пороши,Растаявшей во рту халвы —

Чтобы не слышать визг полозьевС горы, шипенье ржавых труб,Шаги, – не чуять, заморозивЖизнь, воспаленную, как зуб.

И хоть не вырвешь, не ускоришь,Но вишню снежную сорви —И все ж на миг стихает горечьДыханья, мысли и любви.

«С теченьем времени в зиме…»

С теченьем времени в зиме,Как в женщине, все меньше тайны,Всё резче росчерки тенейЗа вывернутыми кустами,И каждый жгучий луч и звукЕе слепит, крошит, калечит,И, словно статуе без рук,Грудь и лобок прикрыть ей нечем.

Сон

Ты мне снился всю ночь. Ты читал мне газету, и текстРос, как черный кустарник в одном из болотистых местВозле дома, – царапая горло торчащей строкой,Извивалась бумага, шипела, жила под рукой.А потом мы кружили дорогами сна, за столом,Вкось накрытым потертой клеенкой, сидели, потомСон сложил нас так крепко – как будто бы книгу закрыл,И под влажной обложкой твердели, ходили бугры,Ты же, смяв меня в быстрой ладони – обрывком листа(По прочтении сжечь!), – с виноватой улыбкою встал,И оделся, и вышел. А я, подождав у дверей,Вновь вишневой помадою мазала губы, темнейПодводила ресницы и брови, дорогами снаЗа тобою кружила – и в этом, я знаю, вина.И напрасно побьет меня стража, напрасно елейС пальцев капает, – нет, аромат твоих лилий острей,Ты, услышав шаги мои, верно, подумаешь: «Дождь!»И наморщенный лоб беспокойной рукою потрешь,Пожимая плечами: тому, кто наденет печальКамнем внутрь,           точно перстень, – нужна ли на сердце печать?!Даже если во сне, даже если мягка, будто шерсть,Даже если близка,           как рука,                     и крепка, будто смерть.

Две зимние элегии

Навешав круглых гроздьев невпопадНа сад, что располнел и опустился, —Снег обвивает всё, как виноград,Столбы и ветки превращая в тирсы.

Вот провода, провиснув, расцвели,Оплыли окна, вывески припухли,С косыми парусами корабли,Поплывшие вдали, видны из кухни.

Живешь, в чужие сны вторгаясь. ЖирНа сковородке тает. Сосны в беломСтоят у входа. Неподвижный мирЛежит, сраженный холодом, как хмелем.

Как будто жизнь ошибкою, грехиСвои неся, – сюда шагнула шире,Чем велено. И хочется стихиРаздвинуть, словно стены или ширмы.

Гроздь ледяная, с крыши до земли,В окне сверкнув, когда идешь из ванной, —Крупнее той, что, сгорбясь, принеслиЛазутчики земли обетованной.

И разведен некрепкий голубойРай на стекле – фонтан, фазаны, лани.И даже боль, входящая с тобой,Любой случайной радости желанней.

Зима горит, как белая свеча,И плоский силуэт ствола, собакиМне виден из-за твоего плеча,И редкие снежинки из бумаги.

Дома. Соседа красное лицо.Кто спит в метро, кто мочится в парадной.С шипением и ревом колесоКолотится на грязи шоколадной.

И кажется, уже границы нетМежду рукой, столом и краем рамы,Откуда можно выйти, наконец.И льется свет, густой, как кровь из раны.

Течет зеленоватое виноВ стакан, на пальцах намерзает ласка,И обнажает грубое зерноХолста           от рук отбившаяся краска.

Вдали, равно страшась наград и кар,Смешней и меньше, чем чужое горе,Душа летит, как Брейгелев Икар,Вниз головой, роняя перья в море.

«Фасад в зеленой паутине…»