Владимир Бенедиктов - Стихотворения 1859–1860 гг. Страница 8

И ныне

Над нами те ж, как древле, небеса,И так же льют нам благ своих потоки,И в наши дни творятся чудеса,И в наши дни являются пророки.

Бог не устал: бог шествует вперед;Мир борется с враждебной силой Змия;Там зрит слепой, там мертвый восстает:Исайя жив, и жив Иеремия.

Не истощил господь своих даров,Не оскудел духовной благодатью:Он все творит, – и библия мировНе замкнута последнею печатью.

Кто духом жив, в ком вера не мертва,Кто сознает всю животворность слова,Тот всюду зрит наитье божества.И слышит все, что говорит Егова.

И, разогнав кудесничества чад,В природе он усмотрит святость чуда,И не распнет он слова, как Пилат,И не предаст он слова, как Иуда,

И брата он, как Каин не убьет;Гонимого с радушной лаской примет,Смирением надменных низведет,И слабого и падшего подымет.

Не унывай, о малодушный род!Не падайте, о племена земные!Бог не устал: бог шествует вперед;Мир борется с враждебной силой Змия.

Бессонница

Полночь. Болезненно, трудно мне дышится.Мир, как могила, молчит.Жар в голове; Изголовье колышется,Маятник-сердце стучит.Дума, – не дума, а что-то тяжелоеСтрашно гнятет мне чело;Что-то холодное, скользкое, голоеТяжко на грудь мне легло:Прочь – И как вползшую с ядом, отравоюДерзкую, злую змею,Сбросил, смахнул я рукой своей правоюЛевую руку свою,Вежды сомкну лишь – и сердце встревоженоМыслию: жив или нет?Кажется мне, что на них уж наложенаТяжесть двух медных монет,Словно покойник я. Смертной отдышкоюГрудь захватило. Молчу.Мнится, придавлен я черною крышкою;Крышку долой! Не хочу!Вскройтесь глаза, – и зрачки раздвигаются;Чувствую эти глазаШире становятся, в мрак углубляются,Едкая льется слеза.Ночь предо мной с чернотою бездонною,А над челом у меняТянутся в ряд чередой похоронноюТени протекшего дня;В мрачной процессии годы минувшие,Кажется тихо идут:«Вечная память! Блаженни уснувшие!» —Призраки эти поют;Я же, бессонный, сжав персты дрожащиеВ знаменье божья креста,Скорбно молюсь. «Да, блаженни вы спящие!!!» —Вторят страдальца уста.

Недоумение

Нет! При распре духа с телом,Между верою и знаньем,Невозможно мне быть целым,Гармоническим созданьем.

Спорных сил разорван властью,Я являюсь, весь в лоскутьях,Там и здесь – отрывком, частью,И теряюсь на распутьях.

Полн заботами с рассветаО жилище да о хлебеСлышу голос: «Брось все это!Помышляй о божьем деле!»

Там внушает мне другоеНаших знаний окаянство:Небо!.. Что оно? ПустоеБеспредельное пространство.

Там, быть может, все нелепо,Как и здесь! А тут иноеВновь я слышу: «Веруй слепоИ отвергни все земное!

Божьих птиц, что в небе реют.Кормит госпола десница:Птицы ж те не жнут не сеют».Это так – да я не птица.

Воробья хранит всевышний;Воробей на ветку сядетИ клюет чужие вишни;Клюнь-ка смертный: скажут крадет

Вот, терплю я все лишенья,Жесткой все иду дорогой,Дохожу до наслажденья —Говорят: «Грешно; не трогай!

Смерть придет – и что здесь больн,Там тебе отрадой станет».Так!.. Да думаю невольно:А как смерть меня обманет?

Недолго

Нет, – смысла жизни не постиг,Кто в ней клянет недолготечность.Один блаженства полный мигНе всю ль обхватывает вечность?Недолго держится роса,Блестя слезой, на розе алой,Но всею бездной небесаОтражены тут в капле малой.

Иной цветок живет лишь деньНо он зато – краса природы,А неизменно черный пеньСтоит бесчисленные годы.

Елка

24 декабря 1857

Елка, дикую красуСхоронив глубоко,Глухо выросла в лесу,От людей далеко.

Ствол под жесткою корой,Зелень – все иголки,И смола слезой, слезойКаплет с бедной елки.

Не растет под ней цветок,Ягодка не спеет;Только осенью грибок,Мхом прикрыт – краснеет.

Вот сочельник рождества:Елку подрубилиИ в одежду торжестваЯрко нарядили.

Вот на елке – свечек ряд,Леденец крученый,В гроздьях сочный виноград,Пряник золоченый

Вмиг плодами порослиСумрачные ветки;Елку в комнату внесли:Веселитесь, детки!

Вот игрушки вам. – А тут,Отойдя в сторонку,Жду я что – то мне дадут —Старому ребенку?

Нет играть я не горазд:Годы улетели.Пусть же кто-нибудь подастМне хоть ветку ели.

Буду я ее беречь, —Страждущий проказник, —До моих последних свеч,На последний праздник.

К возрожденью я иду;Уж настал сочельник:Скоро на моем ходуНужен будет ельник.

Упоение

Взором твоим я утешен,Жадно смотрю тебе в очи;С блеском полудня в них смешанМрак соблазнительной ночи.Пью я блаженство и муку,Слушая детский твой лепет;Страстно схватив твою руку,Чувствую жар я и трепет;Вырваться сердце готово;Грудь и томится и млеет;Хочется вымолвить слово:Сохнет язык и немеет.Нету ни воли, ни силы!Нет ни мольбы, ни заклятий!Мертвый – хочу из могилыКинуться в пламень объятий

В музеуме скульптурных произведений

Ага! – Вы здесь, мои возлюбленные боги!Здорово, старики – сатиры козлогногиИ нимфы юные! Виновник нежных мук —Амур – мальчишка, здесь, прищурясь, держит лукИ верною стрелой мне прямо в сердце метит,Да нет, брат, опоздал: грудь каменную встретитСтрела твоя; шалишь!.. над сердцем старикаБессильна власть твоя. Смеюсь исподтишкаКоварным замыслам. – А, это ты Венера!Какая стройность форм, гармония и мера!Из рук божественных одною грудь прикрыв,Другую наискось в полтела опустив,Стоишь, богиня, ты – светла, лунообразна;И дышишь в мраморе всей роскошью соблазна;А там – в углу, в тени – полуземной уродЛюбуется тобой, скривив беззубый рот,А позади тебя, с подглядкой плутоватой,Присел на корточки – повеса – фавн мохнатый.А тут крылатые, в гирлянду сплетеныМалютки, мальчики, плутишки, шалуны:Побочные сынки! прелюбодейства крошки!Ручонки пухлые и скрюченные ножки,Заброшенные вверх. – Задумчиво поникЗдесь целомудрия богини важный лик;Смотрю и думаю, – и все сомненья боле:Не зависть ли уж тут! Не девство поневоле!Вот нимфы разные от пиндовых вершин:Та выгнутой рукой склоняет свой кувшинИ льет незримою, божественную влагу;Та силится бежать – и замерла – ни шагу!Страсть догнала ее… Противиться нельзя!Покровы падают с плеча ее скользя,И разъясняются последние загадки, —И мягки, нежны так одежд упавших складки,Что ощупью рукой проверить я хочу,Не горный ли виссон перстами захвачу;Касаюсь: камень, – да!.. Нет все еще немножкоСомнительно. – А как прелестна эта ножка!Коснулся до нее, да страх меня берет…Вот – вижу – Геркулес! Надулись мышцы, жилы;Подъята палица… Я трус; громадной силыБоюсь: я тощ и слаб – итак, прощай, силач,Рази немейских львов! А я вприпрыжку, вскачьСпешу к другим. Прощай! – А! Вот где, вотПриманка!..Сладчайшим, крепким сном покоится вакханка;Под тяжесть головы, сронившей вязь венка,В упругой полноте закинута рука;В разбросе волосы объемлют выгиб шеиИ падают на грудь, как вьющиеся змеи;Как в чувственности здесь ваятель стал высок!Мне в мраморе сквозит и кровь, и гроздий сок.А вот стоят в кусках, но и в кусках велики,Священной пылью лет подернуты антики:Привет вам, ветхие! – Кто ж это, кто такойСтоит без головы, с отшибленной рукой?У тех чуть держатся отшибленный ноги;Там – только торс один. Изломанные боги!Мы сходны участью: я тоже изможден,Расшиблен страстию и в членах поврежден;Но есть и разница великая меж нами:Все восхищаются и в переломке вами,Тогда как мне, – Увы! – сужден другой удел:Не любовались мной, когда я был и цел.

И ты, Юпитер, здесь. Проказник! Шут потешник!Здорово, старый бог! Здорово, старый грешник!Здорово, старый чорт! – Ишь как еще могучСтаринный двигатель молниеносных туч!Охотник лакомый, до этих нимф прелестных!Любил земное ты и в существах небесных.Досель еще на них ты мечешь жадный взгляд.Я знаю: ты во всех был превращаться радДля милых – в лебедя, что верно, помнит Леда,Где надо – в юношу, в орла – для Ганимеда,И высунув рога и утучнив бока,Влюбленный ты мычал и в образе быка;Бесстыдник! Посмотри: один сатир нескрытноСмеется над тобой так сладко, аппетитно(Забыто, что в руках властителя – гроза),Смеется он; его прищурились глаза,И расплылись черты так влажно, шаловливо,В морщинке каждой смех гнездится так игриво,Что каждый раз, к нему едва оборочусь, —Я громко, от души, невольно засмеюсь.Но – мне пора домой; устал я ноют ноги…Как с вами весело, о мраморные боги!

Люцерн