Владимир Бенедиктов - Стихотворения 1859–1860 гг. Страница 9

Люцерн

Дыша безмятежно и мерно,Храня светло – зеркальный вид,Под сению башен ЛюцернаЗеленое озеро спит.Блестят его струек узоры,Светла его мелкая рябь,И нежит и радует взорыЕго изумрудная хлябь,И складки как тонко рядамиБегут по утоку воды,Как будто бы ангел перстамиВедет этих складок ряды;И крытые дымкой туманаПри озере этом стоятДва крепких земных великана;То – Риги – гора и Пилат.Меж ними, в пучину эфира,В его лучезарную высьГромады альпийского мираМогучей семьей вознеслись.Та – острой подобная крыше,Та – словно с аркадами мост.Идут они выше и выше,Как будто на спор вперерост,И гнутых и ломаных линийВолшебный, картинный надрезПодходит в дали темно-синейПод купол бездонных небес.Чем дальше – тем больше означенИх очерк; их дымчатый вид

Чем дальше, тем больше прозраченИ с небом загадочно слит.Иные, средь гордого взбегаСияя денницы в лучах,Покровы из вечного снегаНесут на широких плечах;И снег так легко разметался,Так бережно лег на хребты,Как будто измять их боялсяСвятых изваяний черты.А те – облаками пушатсяИ дымно парят в вышине,Как будто кадильно курятсяВ безмолвной молитве оне.И с ними молюсь я умильноИ с ними тону в небесах,И крупные слезы обильноВ моих накипают глазах.Для чувства ищу выраженийИ слов… Но одетый в лучиПрироды невидимый генийМне шепчет: не порти! молчи!

Чортов мост

Страшно! Небо мглой объято,И скала скалу гнетет.Меж скалами круто сжатаХлещет пена водоската,Прыщет, воет и ревет.Ветер рвет в ласкутья ризу,Что туман горам соткал;Я леплюсь по их карнизу,Тучи сверху, тучи снизу,Сверху, снизу – ребра скалМуза! Дай мне голос барда —Голос в божью высоту!Я без крыл здесь на лету:Я – на высях Сен-Готарда,Я – на Чортовом мосту!

Ночью

Ночь темна и тепла;Благодатная мглаНа долины легла.

Горы в дымке ночнойВосстают предо мнойНеобъятной стеной.

Вышина! Тишина!Люди… Ночь их полнаОбаянием сна.

Но где шум их заглох, —Принимают мой вздохИ природа и бог.

Утром

Солнечный свет, как сквозь сито просеян,Сыплет мелко сквозь частые ветки,И на тропинку мне падают с небаСветлые сетки и темные сетки:Словно опутан, иду я. Прохладно.В чаще сокрытая птичка щебечет,И ручеек через камешки змейкойВьется и шопотно что – то лепечет.Так хорошо тут. Отрадная свежестьЛьется и в грудь мне и, кажется, в душу…Так и боюсь я, что грешным дыханьемЧистого утра святыню нарушу.

Добрый совет

Что думать? Покоряйся,Лиза, участи своей!Время дорого: решайсяВыйти замуж поскорей!

Благо, есть жених маститый.Старым смотрит он хрычом;Он подагрик знаменитыйИ разбит параличом.

Он восторгам не научит,Но, по – старчески любя,Ведь не долго ж он помучитДряхлой нежностью тебя.

А пока на ладан дышит,Скорчен жизненным трудом,В дар тебе он свой запишетТрехэтажный славный дом.

Ты ж свой жар, которым пишешь,В благодарность обратя,В дар ему свое запишешьБогом данное дитя.

И старанья, и участьяТвоего приемля плод,Он от радости и счастьяК разрушенью вмиг пойдет,

И умрет, оставив пряжку —Знак служебной чистоты,И за мертвого бедняжкуПенсион получишь ты.

И за сборной колесницейТы пойдешь – хвала творцу! —Интересною вдовицей:Траур так тебе к лицу!

Все люди

Все люди, люди, человеки!А между тем и в нашем веке,В широкой сфере естества,Иной жилец земли пространнойПодчас является нам страннойХодячей массой вещества.Проводишь в наблюденьях годыИ все не знаешь, как расчесть:К которому из царств природыТакого барина отнесть?Тут есть и минерала плотность,И есть растительность – в чинах,И в разных действиях – животность,И человечность – в галунах.Не видно в нем самосознанья;Он только внешность сознает:С сознаньем чина, места, званьяОн смотрит, ходит, ест и пьет.Слова он внятно произносит,А в слове мысли нет живой, —И над плечами что – то носит,Что называют «головой»,И даже врач его клянетсяВ том честью званья своего,Что нечто вроде сердца бьетсяМеж блях подгрудных у него,Что все в нем с человеком схоже…А мы, друзья мои, вздохнемИ грустно молвим: боже! боже!Как мало человека в нем!

Светлые ночи

Не все – то на севере худо,Не все на родном некрасиво:Нет! Ночь наша майская – чудо!Июньская светлая – диво!

Любуйтесь бессонные очи!Впивайтесь всей жадностью взглядаВ красу этой северной ночи!Ни звезд, ни луны тут не надо.

Уж небо заря захватилаИ алые ленты выводит,И, кажется ночь наступила,И день между тем не проходит.

Нет, он остается, да толькоНе в прежнем пылающем виде:Не душен, не жгуч, и нисколькоЗемля от него не в обиде.

Он долго широким разгаромВ венце золотом горячился,Да, видно, уж собственным жаромИ сам наконец утомился.

Не стало горячему мочи:Он снял свой венец, распахнулся,И в ванну прохладную ночиВсем телом своим окунулся, —

И стало не ярко, не мрачно,Не день и не темень ночная,А что – то, в чем смугло – прозрачноСквозит красота неземная.

При свете, проникнутом тенью,При тени пронизанной светом,Волшебному в грезах виденьюПодобен предмет за предметом.

Весь мир, от (вчера) на (сегодня)Вскрыв дверь и раскинув ступени,Стоит, как чертога господня,Сквозные хрустальные сени.

Ты мне все

Воздуха чистого в легком дыханииМне твоей поступи веянье слышится;На море, белой волны колыханииВсе мне волна твоих персей колышется,Тополя стройного в лиственном шелестеЧудится топот твой нежный, таинственный, —В целой природе твои только прелестиЯ созерцаю, о друг мой единственный.Ты – мое сердце в полудне высокое,Месяц серебряный, звездочка скромная;Ты – моя радость и горе глубокое,День мой блестящий и ночь моя темная.

Песня

Ох, ты – звездочка моя ясная!Моя пташечка сизокрылая!Дочь отецкая распрекрасная!Я любил тебя, моя милая.

Но любовь моя сумасбродная,Что бедой звалась, горем кликалась,Отцу – батюшке неугодная, —Во слезах, в тоске вся измыкалась.

Где удачу взять неудачному?Прировняется ль что к неровному?Не сошлись с тобой мы по – брачномуИ не сведались по – любовному.

Суждена тебе жизнь дворцовая,Сребром – золотом осиянная;А моя судьба – ох! – свинцоваяМоя долюшка – оловянная.

Серебро твое – чисто золотоНе пошло на сплав свинцу – олову.Дума черная стуком молотаПростучала мне буйну голову

И я с звездочкой моей яркою,С моей пташечкой сизокрылоюРазлучась, пошел – горькой чаркоюИзводит мою жизнь постылую.

Сон

И жизнью, и собой, и миром недоволен,Я весь расстроен был, я был душевно болен,Я умереть хотел – и, в думы был углублен,Забылся, изнемог – и погрузился в сон.И снилось мне тогда, что, отрешась от телаИ тяжести земной, душа моя летелаС полусознанием иного бытия,Без форм, без личного исчезнувшего «я»,И в бездне всех миров, – от мира и до мира —Терялась вечности в бездонной глубине,Где нераздельным все являлось ей вполне;И стало страшно ей, – и, этим страхом сжата,Она вдруг падает, вновь тяжестью объята,На ней растет, растет телесная кора,Паденье все быстрей… Кричат: «Проснись! пора!»И пробудился я, встревоженный и бледный,И как был рад, как рад увидеть мир свой бедный!

Казалось

Когда с тобою встречался я,Вуаль с твоей шляпки срывал,К ланитам твоим наклонялсяИ очи твои целовал, —

Казалось: я с небом встречалсяПокров его туч разрывал,И с алой зарею сближалсяИ солнца лучи целовал.

Перевороты

Когда – то далеко от нашего векаНе зрелось нигде человека;Как лес исполинский, всходила трава,И высилась палима – растений глава,Средь рощ тонкоствольных подъемлясь престольно.Но крупным твореньем своим недовольна,Природа земною корой потрясла,Дохнула вулканом морями плеснулаИ, бездна разверзнув, наш мир повернулаИ те организмы в морях погребла.

И новый был опыт зиждительной силы.В быту земноводном пошли крокодилы,Далеко влача свой растянутый хвост;Драконов, удавов и ящериц ростБыл страшен. С волнами, с утесами споря,Различные гады и суши и моряЯвлялись гигантами мира тогда…И снова стихийный удар разразился,А сверху вновь стали земля и вода.

И твари живые в открытых им сферахОпять начинали в широких размерах:Горы попирая муравчатый склон,Там мамонт тяжелый, чудовищный слон —Тогдашней земли великан толстоногой —Шагал, как гора по горе; но тревогойСтихий возмущенных застигнутый вдруг,В бегу, на шагу, вдруг застыл, цепенеет…Глядь! жизни другая эпоха яснеет,И новых живущих является круг.

И вот при дальнейшей попытке природы,Не раз обновляющей земли и водыИ виды менявшей созданий своих, —Средь мошек, букашек и тварей иных,В мир божий вступил из таинственной двери,Возник человек – и попятились звери.И в страхе потомка узнав своегоИ больше предвидя в орехах изъяна,Лукаво моргнула, смеясь, обезьяна,Сей дед человека – предтеча его.

И начал он жить поживать понемногу,Сквозь глушь, чрез леса пролагая дорогу,Гоня всех животных. Стрелок, рыболов,Сдиратель всех шкур, пожиратель волов,Взрыватель всех почв – он в трудах землекопныхДорылся до многих костей допотопных,Отживших творений; он видит могилы,Где плезиозавры, слоны, крокодилы,Недвижные, сном ископаемым спят.

Он видит той лестницы темной ступени,Где образ былых, первородных растенийНа камне оттиснут; в коре ледянойТруп мамонта найден с подъятой ногой;Там мумии древних фантазий природы —Египет подземного мира; там – сводыКряжей известковых и глинистых глыбС циклоповой кладкой из черепов плотных,Из раковин мелких, чуть зримых животныхИ моря там след с отпечатками рыб.

Над слоем там слой и пласты над пластамиЯвляются книгой с живыми листами.Читает ее по складам геолог.Старинная книга! Не нынешний слог!Иные страницы размыты, разбиты,А глубже под ними – граниты, граниты,А дальше – все скрыто в таинственной мглеИ нет ни малейших следов организма;Один указует лишь дух вулканизмаНа жар вековечный в центральном котле

И мнит человек: вот – времен в переходе,Как много работать досталось природе,Покуда, добившись до светлого дня,С усильем она добралась до меня!И шутка ль? Посмотришь – ее же созданьеГосподствует, взяв и ее в обладанье!Природа ж все вдаль свое дело ведет,

И втайне день новый готовит, быть может,Когда и его в слой подземный уложит,А сверху иной царь творенья пойдет.

И скажет сын нового, высшего века,Отрыв ископаемый труп человека:«Вот – это музею предложим мы в дар —Какой драгоценный для нас экземпляр!Зверь этот когда – то был в мир нередок,Он глуп был ужасно, но это – наш предок!Весь род наш от этой породы идет».И древних пород при образе отчетом,Об этом курьезном двуногом животномНам лекцию новый профессор прочтет.

Не надо