Михаил Лермонтов - Демон Страница 9

10

Лампада в келье чуть горит.Лукавый с девою сидит.И дрожь и страх ее объемлет,Она, как смерть бледнея, внемлет.

Она

Земные страсти позабытьЯ поклялась давно, ты знаешь.К чему ж теперь меня смущаешь?Чего ты хочешь получить?О! кто ты? – речь твоя опасна!Чего ты хочешь?..

Дух

Ты прекрасна!

Она

Кто ты?

Дух

Я демон, не страшись:Святыни здешней не нарушу.И о спасеньи не молись,Не искусить пришел я душу.К твоим ногам, томясь в любви,Несу покорные моленья,Земные первые мученьяИ слезы первые мои!Не расставлял я людям сетиС толпою грозной злых духов:Брожу один среди мировНесметное число столетий.Не выжимай из груди стон,Не отгоняй меня укором:Несправедливым приговоромЯ на изгнанье осужден.Не зная радости минутной,Живу над морем и меж гор,Как перелетный метеор,Оставлен всеми, бесприютный…И слишком горд я, чтоб проситьУ бога вашего прощенья.Я полюбил мои мученьяИ не могу их разлюбить.Но ты, ты можешь оживитьСвоей любовью непритворнойМою томительную леньИ жизни скучной и позорнойНепролетающую тень!..

11

В часы суровой непогодыВ осенний день, когда меж скалПенясь, крутясь, шумели воды,Восточный ветер бушевал,И тучи серыми рядамиПеребегали небесами;Зловещий колокола звон,Как умирающего стон,Раздался глухо над волнами.К чему манит отшельниц он?..Не на молитву поспешалиВ обширный и высокий храм,Не двум счастливым женихамСвечи дрожащие пылали:В средине церкви мех звучал,И катафалк блестел прекрасный,На нем богатый гроб стоял,В гробу мертвец лежал безгласный;Зачем не слышен плач родныхИ не видать во храме их?И кто мертвец? Едва приметныйОстаток прежней красотыЯвляют мертвые черты.Уста закрытые бесцветны.И в сердце томной страсти ядЕе глаза не поселят,Хотя еще весьма недавноОни владели над душой,Неугомонной, своенравной,В борьбе безумной и неравнойНе знавшей власти над собой.

За час до горестной кончиныДуховника на миг единыйМладая дева призвала:Желанья, добрые делаИ запрещенные деяньяОткрыть с слезами покаянья.Пришел исповедник. Но вдругЕго безумный хохот встретил.Он на лице ее заметилБорение последних мук,Припадки судорог ужасных.Он разобрал в речах неясных:«Ты!.. Демон!.. о!.. коварный друг!..Своими сладкими речами…Ты… бедную… заворожил…Ты был любим и не любил,Ты б мог спастись, а погубил…Проклятье сверху, мрак под нами!»Но кто безжалостный злодей,Тогда не понял старец честный,И жизнь монахини моейОсталась людям неизвестной.

12

С тех пор промчалось много лет.Пустела тихая обитель,И время, общий разрушитель,Смывало постепенно следВысоких стен. И храм священныйДобычей бури и дождейСоделался. Между дверейВздыхая ходит ветр не пленный.Внутри на ликах расписных,На утвари позолоченнойИ средь расселин стен седыхБольшой паук, пустынник новый,Кладет нитей своих основы.Сбегаючи со скал крутых,Ища приют от непогоды,Случалось, лань, дитя свободы,Входила в кельи; – и – поройСтола нескромное паденьеСреди развалины глухойВдруг приводило в удивленьеЕе – но нынче ничемуНельзя встревожить тишину.Что может падать, то упало,Что мрет, то умерло давно;Что живо, то бессмертно стало;Но время вживе удержалоВоспоминание одно…

И море пенится и злится,И сильно плещет и шумит,Когда волнами устремитсяОбнять береговой гранит;Он вдался в море одиноко;На нем чернеет крест высокой;Всегда скалой отражены,Струи белятся пеной вольной,Волна теснится у волны,И слышен ропот своевольный,И удаляются толпой,Другим предоставляя бой.

13

Над тем крестом, над той скалоюОднажды утренней пороюС глубокой думою стоялДитя Эдема, ангел мирный;И слезы молча утиралСвоей одеждою сапфирной.И кудри мягкие как ленС главы венчанной упадали,И крылья легкие как сонЗа белыми плечьми сияли;Стан тонкий свеж и прям: таковЗеленый кипарис садов.

. . . . . . . . . .. . . . . . . . . .Вот тихо над крестом склонился.Казалось, будто он молилсяЗа душу девы молодой.Увы! Напрасные моленья,Ее страстям уж нет прощенья…

Тогда над синей глубинойДух гордости и отверженьяЛетел с вершины диких гор,Как будто прелести твореньяНепозволительный укор.Как свод безлучный в день осенний,Был мрачен искуситель гений.Он близ могилы промелькнулИ, тусклый, мертвый взор кидая,Посла потерянного раяУлыбкой горькой упрекнул…

Примечания

Печатается по автографу – ИРЛИ, оп. 1, № 4 (тетрадь IV), лл. 2—10 об. Текст «Демона» в тетради IV представляет собою два слоя, из которых ранний дает II редакцию, а поздний, явившийся в результате поправок, – III редакцию. Здесь печатается нижний, первоначальный его слой, являющийся беловым текстом II редакции (начала 1830 года). Переработанный Лермонтовым в 1831 году, этот текст со всеми изменениями и наслоениями, возникшими в результате его переработки, является уже черновиком III редакции поэмы (см. примечания и варианты к тексту III редакции). Стих 16, отсутствующий в тексте 1830 года и, вероятно, пропущенный при переписке поэмы, вставлен из текста 1831 года.

II редакция «Демона» впервые опубликована Н. Ф. Бабушкиным, с неточностями, по тетради IV в «Трудах Самаркандского Гос. педаг. института им. А. М. Горького», т. 4 (Самарканд, 1942, стр. 112–122); им же, в более исправном виде – в «Ученых записках Томского Гос. университета им. В. В. Куйбышева», вып. 16 (Томск, 1951, стр. 41–48). См. также примечания к III редакции.

В автографе – позднейшая помета Лермонтова в скобках, относящаяся к тексту II редакции: «Писано в пансионе в начале 1830 года».

Редакция III

Демон (поэма)

1831 год

Посвящение

Прими мой дар, моя мадона!С тех пор как мне явилась ты,Моя любовь мне оборонаОт порицаний клеветы.

Такой любви нельзя не верить,А взор не скроет ничего:Ты не способна лицемерить,Ты слишком ангел для того!

Скажу ли? – предан самовластьюСтрастей печальных и судьбе,Я счастьем не обязан счастью,Но всем обязан я – тебе.

Как демон, хладный и суровый,Я в мире веселился злом,Обманы были мне не новы,И яд был нá сердце моем;

Теперь, как мрачный этот Гений,Я близ тебя опять воскресДля непорочных наслаждений,И для надежд, и для небес.

–

Cain. Who art thou?

Lucifer. Master of spirits.

Cain. And being so, canst thou

Leave them, and walk with dust!

Lucifer. I know the thoughts

Of dust, and feel for it, and with you.

Печальный демон, дух изгнанья,Блуждал под сводом голубым,И лучших дней воспоминаньяЧредой теснились перед ним;Тех дней, когда он не был злым,Когда глядел на славу бога,Не отвращаясь от него,Когда заботы и тревогаЧуждалися ума его,Как дня боится мрак могилы;И много, много… и всегоПрипомнить не имел он силы.

Уныло жизнь его теклаВ пустыне Мира. БесконечностьЖилище для него была.Он равнодушно видел вечность,Не зная ни добра, ни зла,Губя людей без всякой нужды.Ему желанья были чужды.Он жег печатью роковойВсё то, к чему ни прикасался!..И часто демон молодойСвоим злодействам не смеялся.Страшась лучей, бежал он тьму;Душой измученною болен,Ничем не мог он быть доволен,Всё горько сделалось ему;И, всё на свете презирая,Он жил, не веря ничемуИ ничего не признавая.

. . . . . . . . . .Однажды, вечером, меж скалИ над седой равниной моря,Без дум, без радости, без горя,Беглец Эдема пролеталИ грешным взором созерцалЗемли пустынные равнины,И зрит: белеет под горойСтена обители святойИ башен странные вершины.Меж бедных келий тишина;Встает багровая луна;И в усыпленную обительВступает мрачный искуситель.Вдруг тихий и прекрасный звук,Подобный звуку лютни, внемлет,И чей-то голос. Жадный слухОн напрягает: хлад объемлетЧело. Он хочет прочь тотчас:Его крыло не шевелится;И – чудо! – из померкших глазСлеза свинцовая катится.Поныне возле кельи тойНасквозь прожженный виден каменьСлезою жаркою, как пламень,Нечеловеческой слезой.

Как много значил этот звук!Века минувших упоений,Века изгнания и мук,Века бесплодных размышлений,Всё оживилось в нем опять.Но что ж? Ему не воскресатьДля нежных чувств. Так, если мчитсяПо небу летнему поройОтрывок тучи громовой,И луч случайно отразитсяНа сумрачных краях, онаТот блеск мгновенный презираетИ путь неверный продолжаетХладна, как прежде, и темна.

Проникнул в келью дух смущенный.Со страхом отвращает взор,Минуя образ позлащенный,Как будто видя в нем укор.Он зрит божественные книги,Лампаду, четки и вериги;Но где же звуки? где же та,К которой сильная мечтаЕго влечет?Она сиделаНа ложе, с лютнею в руках,И песню гор играя пела.И, мнилось, всё в ее чертахЗемной беспечностью дышало;И кольцы русые кудрейСбегали, будто покрывало,На веки нежные очей.Исполнена какой-то думойМладая волновалась грудь…Вот поднялась; на свод угрюмыйОна задумала взглянуть:Как звезды омраченной дáли,Глаза монахини сияли;Ее лилейная рука,Бела, как утром облака,На черном платье отделялась,И струны отвечали ейЧто дальше, то сильней, сильней.Тоской раскаянья, казалось,Была та песня сложена!Меж тем, как путник любопытный,В окно, участием полна,На деву, жертву грусти скрытной,Смотрела ясная луна!..

Окован сладостной игроюСтоял злой дух. Ему любитьНе должно сердца допустить:Он связан клятвой роковою;(И эту клятву молвил он,Когда блистающий СионОставил с гордым сатаною).Он искушать хотел, – не мог,Не находил в себе искусства;Забыть? – забвенья не дал бог;Любить? – недоставало чувства!Что делать? – новые мечтыИ чуждые поныне муки!Так, демон, слыша эти звуки,Чудесно изменился ты.Ты плакал горькими слезами,Глядя на милый свой предмет,О том, что цепь лежит меж вами,Что пламя в мертвом сердце нет;Когда ты знал, что не принудитЕго минута полюбить,Что даже скоро, может быть,Она твоею жертвой будет.

И удалиться он спешилОт этой кельи, где впервыеНарушил клятвы неземныеИ князя бездны раздражил;Но прелесть звуков и виденьяОсталась на душе его,И в памяти сего мгновеньяУж не изгладит ничего.

. . . . . . . . . .Спустя сто лет пергамент пыльныйМежду развалин отыскалКакой-то странник. Он узнал,Что это памятник могильный;И с любопытством прочиталОн монастырские преданьяО жизни девы молодой,И им поверил, и поройЖалел об ней в часы мечтанья.Он перевел на свой языкРассказ таинственный, но светуНе передам я повесть эту:Ценить он чувства не привык!

. . . . . . . . . .Печальный демон удалилсяОт силы адской с этих пор.Он на хребет далеких горВ ледяный грот переселился,Где под снегами хрусталиКорой огнистою легли —Природы дивные творенья!Ее причудливой игрыОн наблюдает измененья.Составя светлые шары,Он их по ветру посылает,Велит им путнику блеснутьИ над болотом освещаетОпасный и заглохший путь.Когда метель гудет и свищет,Он охраняет прошлеца;Сдувает снег с его лицаИ для него защиту ищет.И часто подымая прахВ борьбе с летучим ураганом,Одетый молньей и туманомОн дико мчится в облаках,Чтобы в толпе стихий мятежнойСердечный ропот заглушить,Спастись от думы неизбежнойИ незабвенное – забыть!Но всё не то его тревожит,Что прежде. Тот железный сонПрошел. Любить он может, может,И в самом деле любит он;И хочет в путь опять пускаться,Чтоб с милой девой повидаться,Чтоб раз ей в очи посмотретьИ невозвратно улететь!. . . . . . . . . .. . . . . . . . . .

Едва блестящее светилоНа небо юное взошлоИ моря синее стеклоЛучами утра озарило,Как демон видел пред собойСтену обители святой,И башни белые, и келью,И под решетчатым окномЦветущий садик. И кругомОбходит демон; но весельюОн недоступен. Тайный страхВ ледяных светится глазах.Вот дверь простая перед ними.Томяся муками живыми,Он долго медлил, он не могПереступить через порог,Как будто бы он там погубитВсё, что еще не отнял рок.О! как приметно, что он любит!Всё тихо – вдруг услышал онДавно знакомой лютни звон;Слова певицы вдохновеннойЛились, как светлые струи;Но не понравились ониТому, кто с думой дерзновеннойИскал надежды и любви.

Песнь монахини