София Парнок - Разрыв-трава Страница 9

Валерию Брюсову

Какой неистовый покойник!Как часто ваш пустеет гроб.В тоскливом ужасе поклонникГлядит на островерхий лоб.

Я слышу запах подземелий,Лопат могильных жуткий стук, —Вот вы вошли. Как на дуэли,Застегнут наглухо сюртук.

Я слышу — смерть стоит у двери,Я слышу — призвук в звоне чаш…Кого вы ищете, Сальери?Кто среди юных Моцарт ваш?..

Как бы предавшись суесловью,Люблю на вас навесть рассказ…Ах, кто не любит вас любовью,Тот любит ненавистью вас.

Котлы кипящих бездн — крестильное нам лоно,Отчаянье любви нас вихрем волоклоНа зной сжигающий, на хрупкое стеклоСтуденых зимних вод, на край крутого склона.Так было… И взгремел нам голос Аполлона, —Лечу, но кровию уж сердце истекло,И власяницею мне раны облеклоПризванье вещее, и стих мой тише стона.Сильнее ты, мой брат по лире и судьбе!Как бережно себя из прошлого ты вывел,Едва вдали Парнас завиделся тебе.Ревнивый евнух муз — Валерий осчастливилОкрепший голос твой, стихов твоих елей,Высокомудрою приязнию своей.

Владиславу Фелициановичу Ходасевичу

Пахнет по саду розой чайной,Говорю - никому, так, в закат:«У меня есть на свете тайный,Родства не сознавший брат.

Берегов, у которых не был,Для него все призывней краса,Любит он под плавучим небомКрылатые паруса,

И в волну и по зыбям мертвымВдаль идущие издалека...»Владислав Ходасевич! Вот вамНа счастье моя рука.

Евдоксии Федоровне Никитиной

Кармином начертала б эти числаТеперь я на листке календаря,Исполнен день последний января,Со встречи с Вами, радостного смысла.

Да, слишком накренилось коромыслоСудьбы российской. Музы, не даря,Поэтов мучили. Но вновь — заря,И над искусством радуга повисла.

Delphine de Gerardin, Rachel Varnhaga,Смирнова, — нет их! Но оживленыВ Вас, Евдоксия Федоровна, сны

Те славные каким-то щедрым магом, —И гении, презрев и хлад и темь,Спешат в Газетный, 3, квартира 7.

Ни нежно так, ни так чудесноВовеки розы не цвели:Здесь дышишь ты, и ты прелестнаВсей грустной прелестью земли.

Как нежно над тобою небоПростерло ласковый покров…И первый в мире вечер не былБлаженней этих вечеров!

А там, над нами, Самый СтрогийСтарается нахмурить бровь,Но сам он и меньшие боги —Все в нашу влюблены любовь.

В те дни младенческим напевомЗвучали первые слова,Как гром весенний, юным гневомГремел над миром Егова,

И тень бросать учились кедры,И Ева — лишь успела пасть,И семенем кипели недра,И мир был — Бог, и Бог — был страсть.

Своею ревностью измаял,Огнем вливался прямо в кровь…Ужель ты выпил всю, Израиль,Господню первую любовь?

О, этих вод обезмолвленныхЗа вековыми запрудамиТяжесть непреодолимая!

Господи! Так же мне! Трудно мнеС сердцем моим переполненным,С Музой несловоохотливой.

Как музыку, люблю твою печаль,Улыбку, так похожую на слезы, —Вот так звенит надтреснутый хрусталь,Вот так декабрьские благоухают розы.

Все выел ненасытный солончак.Я корчевала скрюченные корниКогда-то здесь курчавившихся лоз, —Земля корявая, сухая, в струпьях,Как губы у горячечной больной…Под рваною подошвою ступняМозолилась, в лопату упираясь,Огнем тяжелым набухали руки, —Как в черепа железо ударялось.Она противоборствовала мнеС какой-то мстительностью древней, я жеКиркой, киркой ее — вот так, вот так,Твое упрямство я переупрямлю!Здесь резвый закурчавится горох,Взойдут стволы крутые кукурузы,Распустит, как Горгона, змеи — косыБрюхатая, чудовищная тыква.Ах, ни подснежники, ни крокусы не пахнутВесной так убедительно весною,Как пахнет первый с грядки огурец!..Сверкал на солнце острый клык кирки,Вокруг, дробясь, подпрыгивали комья,Подуло морем, по спине бежалИ стынул пот студеной, тонкой змейкой, —И никогда блаженство обладаньяТакой неомраченной полнотойИ острой гордостью меня не прожигало…А там, в долине, отцветал миндальИ персики на смену зацветали.

Вот дом ее. Смущается влюбленный,Завидя этот величавый гроб. —Здесь к ледяному мрамору колонныОна безумный прижимает лоб,

И прочь идет, заламывая руки.Струится плащ со скорбного плеча.Идет она, тоскливо волоча,За шагом шаг, ярмо любовной муки…

Остановись. Прислушайся. Молчи!Трагической уподобляясь музе,— Ты слышишь? — испускает вопль в ночиБезумная Элеонора Дузе.

Слезы лила — да не выплакать,Криком кричала — не выкричать.Бродит в пустыне комнат,Каждой кровинкой помнит.«Господи, Господи, Господи,Господи, сколько нас роспято!..»— Так они плачут в сумерки,Те, у которых умерлиСыновья.

Все отмычки обломали воры,А замок поскрипывал едва.Но такого, видно, нет запора,Что не разомкнет разрыв-трава.

Не на храненье до поры, —На жертвенник, а не в копилку, —В огонь, в огонь Израиль пылкийИздревле нес свои дары!

И дымный жертвенный пожарНоздрям Господним был приятен,Затем, что посвященный дарПоистине был безвозвратен…

Вы, пастыри Христовых стад,Купцы с апостольской осанкой!Что ваша жертва? Только вклад:Внесли и вынули из банка!

И оттого твой древний светНад миром всходит вновь, Израиль,Что крест над церковью истаялИ в этой церкви Бога нет!

И так же кичились они,И башню надменную вздыбили, —На Господа поднятый меч.

И вновь вавилонские дни,И вот она, вестница гибели, —Растленная русская речь!

О, этот кощунственный звук,Лелеемый ныне и множимый,О, это дыхание тьмы!

Канун неминуемых мук!Иль надо нам гибели, Боже мой,Что даже не молимся мы?

Алфавитный перечень стихов

31 января

А под навесом лошадь фыркает…

Агарь

Акростих

Алкеевы строфы

Без оговорок, без условий…

Безветрием удвоен жар…

Белой ночью

Будем счастливы во что бы то ни стало…

В душе, как в потухшем кратере…

В земле бесплодной не взойти зерну…

В крови и в рифмах недостача…

В полночь рыть выходят клады…

В те дни младенческим напевом…

В этот вечер нам было лет по сто…

Вал морской отхлынет и прихлынет…