Юрий Терапиано - «Тревожимые внутренним огнем…»: Избранные стихотворения разных лет Страница 9

VI. «Еще назвать тебя не смею…»

Еще назвать тебя не смею,Смерть — лучезарная краса,Еще осилить не умеюВзлёт рокового колеса.

Перед тобой в изнеможеньиЕще готов склониться я,— И вдруг является виденьеСовсем иного бытия.

Над временем, над всем, что зримо,Над гробом, над подобьем сна,Огнём страстей неопалимаЖизнь навсегда утверждена.

«О Человеке, образе Его…»

О Человеке, образе Его,И о Лице, средь этих лиц печальных,Так страшно думать. В сердце — никогоИ нет сегодня близких мне и дальних.

Качнулась ось земли. Земля в огне,Стихия ворвалась для зла и мщеньяИ все-таки — на каждом и на мнеТень от креста и свет его крещенья.

«От ненависти, нежности, любви…»

От ненависти, нежности, любвиОстанется в мозгу воспоминанье,Желчь в печени, соль мудрости в крови,Усталость в голосе, в глазах — сиянье.

Когда-нибудь — придут такие дни —Я жизнь пойму, мной взятую невольно,Совсем один, вдали от всех, в тени,И станет мне так ясно, пусто, больно.

И я почувствую себя без сил,И будет тайное мое открыто:Всё, для чего я лгал, молчал, грешил,Что про себя таил. Моя защита,

Любовь моя, окажется жалка —Какое ей придумать оправданье?Как в воздухе просеять горсть песка?Жизнь — лишь обманутое ожиданье.

Да, часто к Богу я в слезах взывал,Преображенья ждал, добра и чуда,Но не пришел никто, не отвечалНи с неба, ни из праха, ниоткуда.

«Отплывающие корабли…»

Отплывающие корабли,Уносящиеся поезда,Остающиеся вдали,Покидаемые навсегда!

Знак прощанья — белый платок,Замирающий взмах руки,Шум колёс, последний свисток —Берега уже далеки.

Не видать совсем берегов;Отрываясь от них, посмейПолюбить — если можешь — врагов,Позабыть — если можешь друзей.

«Под музыку шла бы пехота…»

Под музыку шла бы пехота,Несли б на подушке кресты,А здесь — на заводе работа,Которой не выдержал ты.

Бестрастную повесть изгнанья,Быть может, напишут потом,А мы, под дождя дребезжанье,В промокшей земле подождём.

«По утрам читаю Гомера…»

По утрам читаю Гомера —И взлетает мяч Навзикаи,И синеют верхушки деревьевНад скалистым берегом моря,Над кремнистой узкой дорогой,Над движеньями смуглых рук.

А потом выхожу я в город,Где, звеня, пролетают трамваи,И вдоль клумб Люксембургского садаНе спеша и бесцельно иду.Есть в такие минуты чувствоОдиночества и покоя,Созерцания и тишины.Солнце, зелень, высокое небо,От жары колеблется воздух,И как будто бы все совершилосьНа земле, и лишь по привычкеЛюди движутся, любят, верят,Ждут чего-то, хотят утешенья,И не знают, что главное было,Что давно уж Архангел БожийНад часами каменной башниОпустился — и вылилась чашаПрошлых, будущих и небывшихСлез, вражды, обид и страстей,Дел жестоких и милосердных,И таких же, на полуслове,Словно плеск в глубоком колодце,Обрывающихся стихов…Полдень. Время остановилось.Солнце жжет, волны бьются о берег.Где теперь ты живешь, Навзикая?Мяч твой катится по траве.

«Поднимись на высокую гору…»

Поднимись на высокую горуИ с вершины её посмотриВниз, навстречу земному просторуИ сиянью осенней зари.

Там безмолвная музыка. ЕюВся природа под вечер полна.Тихо. Горные цепи темнеютВ ожиданье покоя и сна.

«Помолимся о том, кто в тьме ночной…»

Помолимся о том, кто в тьме ночнойКлянет себя, клянет свой труд дневной,Обиды вспоминает, униженьяВ постели смятой лежа без движенья,И перед ним — два призрачных пятна —Окно и дверь, холодная стена…Больнее нет обиды — униженья.

Помолимся о том, кто в час забвеньяИ отдыха, без отдыха, без снаВсю ночь перед бутылкою винаНад грубой незапятнанной бумагойСклоняется и дышит грустной влагойМорей незримых, слышит шум времен:Пусть к небу темное лицо поднимет он,Пусть свет увидит он, пусть будет так, как надо.

Помолимся о том, кто у оградыИль в опустевшем доме у окнаЗаране знает — не придет она.Еще помолимся мы о страданьи,О радостях, о горе, о желаньи,О звездах, о Венере, о луне,О грешниках, пылающих в огне,Помолимся о подлых и преступных,О нераскаянных и недоступных,О самых гордых гордостью земной.Но как молиться о душе такой,Ни с кем в своем несчастьи несравнимой —О том, кто знает, что в глазах любимойБезвыходная скрыта пустота,Кто ранен совестью, в ком нищета,Кто мог бы все, и заградил уста —Такое горе — неисповедимо.

«Почему я не убит, как братья…»

Почему я не убит, как братья —Я бы слышал грохот пред концом.Я лежал бы в запыленном платьеС бледным и восторженным лицом.

Кровь ручьем бы на траву стекалаИ, краснея на сухой траве,Преломляла бы и отражалаСолнце в бесконечной синеве.

Я молчал бы, и в молчанье этомБыл бы смысл, значительней, важнейНеба, блещущего ясным светом,Гор и океанов и морей.

Бог сказал бы: «Вот лежит, убитый,В грудь принявший легкий лет свинца,Сын мой младший, на земле забытый,Преданный и верный до конца».

И лежал бы я среди бурьяна,Звезды б разгорались в тишине,Падала б роса, и средь туманаСтрашно было б и спокойно мне.

«Пролетит над полем тёплый ветер…»

Памяти Александра Гингера

Пролетит над полем тёплый ветер,В розовых лучах взойдёт заря —Это Бог на твой призыв ответил,Языком бессмертья говоря.

А душа твоя — в преддверье рая,В свете несказанно голубом,В пламени как Феникс не сгорая,Помнит ли о нашем, о земном?

«Проснёшься глубокою ночью…»

Проснёшься глубокою ночьюИ слушаешь тишинуИ странно увидеть воочьюНежданную эту весну.

Вся в звёздах и в лунном сияньеИ счастьем безмерным полнаПриходит опять на свиданьеЛетейскою тенью она.

ПСИХЕЯ

1. «Когда ты на землю летела…»

Когда ты на землю летела,Полётом и счастьем горда,Вечернее небо темнело,В реке замерзала вода.

И сдержанность музыки пленной,Что в звёздах звучала тебе,И ропот стихий вдохновенныйВ твоей отразился судьбе.

Ищи же разгадку несчастья,Не плачь и не спрашивай нас,Не надо ни мира, ни счастьяВ последний оставшийся час!

2. «Ах, эта сказка так известна …»

Ах, эта сказка так известнаИ столько раз повторена:«В земном кругу, скупом и тесном,В тюрьме душа заключена».

Но, может быть, не униженье,А весть блаженная землеТвое чудесное сниженье,Твоё скитание во мгле?

Скользи же странницей слепою,Лети сюда под тёмный свод,Где звёзды радостной толпоюСестры приветствуют полёт.

3. «Про самую скрытую тайну…»