Игорь Северянин - Том 3. Менестрель. Поэмы Страница 9

Поэза новых штрихов

— Выпьем за наших любимых-ненавистных! —

сказал мне как-то Бальмонт

Цветет сирень, благоухая,Томя, и нежа, и пьяня.Какая радость! грусть какаяСегодня в сердце у меня!

То я горю, то сладко гасну.Всем отвечаю невпопад.О, как невыносимо-страстноМеня терзает аромат!

Я в исступленьи! я до болиВ ноздрях вдыхаю целый день,Меня лишающие волиЦветы под именем — Сирень!

Как призрачно! как белолистно!Последней белой ночи мрак…Любимая! ты — ненавистна!Ты вражий друг! Ты дружий враг!

Канцона («О, водопады Aluojа…»)

О, водопады Aluojа —Пятиуступная стремнина,Пленительные падуны!Паденье ваше — удалое!Вы, кем овлажнена ложбина,Вы, кто над скалами звучны, —Краса эстийской стороны, —Я вас пою, о водопадыРеки извилистой и бурной,В орешник, в густоте сумбурнойЗапрятанные! Край прохладыВ полдневный изумрудный зной,Отныне вы воспеты мной!

Aluoja

Два цветка

От Aluojа до Pühajõgi  Нет ни вершка:Одна с другой сомкнулись в беге  С рекой река.

Какой он быстрый! какой он шустрый  Хрусталь — приток!А при слияньи, в затоне, грустный  Речной цветок.

Он в Pühajõgi  иль в Aluoja  Узнаешь, какКогда ни доброе и ни злое,  А просто так!

Ведь влага — влагой, река — рекою,  Водой — вода.Так наше чувство — призыв к покою, —  Цветет всегда.

Оно твое ли? оно мое ли?  Никто тогоИз нас не знает. Но нет в том боли, —  Лишь торжество.

Алая монахиня

Алая монахиня.Очи — изумруд.Дерзость в них и ласковость.Нрав капризен. Крут.

Льдяная. Надменная.Едкая. Кому,Богу или Дьяволу, —Служит — не пойму.

Нежно-милосердная.Жестока и зла.Сколько душ погублено!Сколько душ спасла!

Помолись за грешника,С чистым согреши…О, душа безгранная,Дева без души!

Любовь — жертва

И есть любовь, но жертвы нет.

Слова без песен есть, и песниБез слов, но вот что улови:Любви без жертвы нет, и еслиНет жертвы, значит — нет любви.

Любовь и жертва, вы — синоним,И тождественны вы во всем:Когда любовь мы окороним,Мы Богу жертву принесем.

Любовь светла и жертва тоже:Ведь жертвы вынужденной нет.И-а всем, что с принужденьем схоже,Лежит клеймо, позор, запрет.

Любви без жертвы не бывает.Неизменимо, вновь и вновь,Упорно сердце повторяет:Любовь без жертвы — не любовь!

Tartu (Dorpat)

Kevade

Проворная, просторная бежала по весне вода.Ты, черная, позорная зима-мертвунья, сгинь.Амурная, задорная, шалила дева Кеvаde.Лазорно-иллюзорная, сияла небосинь.

Узорная, озерная трава на пряже невода.Минорная подгорная растительность болот.Фаворная, вся флерная смеюнья-струнья Kevade.Упорная бесспорная забота от работ.

Сонет студёный

Мы с ней идем над морем вдоль откоса:Лазурен штиль в лучистом серебре,И вкус прессованного абрикосаТаит шиповник прелый на горе.

Студеный день склоняется к заре.Четвертый солнца час прищурен косо.Щетиною засохшего покосаМы с ней идем над морем в октябре.

Мучительно представить город нам, —Ведь он нанес удар тем самым снам,Которыми у моря мы томимы.

Но не могли забыть его совсем:Еще вчера мы были в нем, — меж тем,Как с нашим морем часто разлучимы.

Valaste 21.Х

Поэза влияний

Créme d'Epinne Vinete

Соловьи поют сиреньи мотивыИз бокалов зеленых весны,И гудящие локомотивыНа ажуре весны так грузны…

Вся весна соловьится, пьянея,Как и я, как и ты, как и все.И у жертвенника ГименеяМир, брачуясь, приникнул к росе…

На душе так светло соловьисто, —Вся она — аромат, звон и свист!И от этого вешнего свистаСоловьится сирень — аметист…

Jarve

Вечеровая

Серебряно — зелено — голубою  ЛуноюОсвещен ноябрьский снег.В тиши, в глуши заброшен я с тобою.  Со мноюТы, чарунья нежных нег.

Ночь так тиха, как тихи ночи моря  Без бури.Лунно-лучезарен лед.Мир бьется в политической уморе,  ПонуривСвой когда-то гордый лет.

Нам дела нет до чуждого нам мира —  КошмараЗла враждующих людей.Лишь лунные лучи поют, как лира.  В них — чара,Символ в них любви моей.

Tuü и Jukku

Тüu ночью внемлет стуку:  Тук-тук-тук.— «Это ты, мой милый Jukku,  Верный друг?

Это ты, невоплотимый?  Дон ли, ГангТы покинул для любимой?  Иль ты — Ванг?

Vang и Jukku! вас ведь двое…  Общий лик…В нем единство роковое:  Вечный миг». —

Протянула Тüu руку  И окноРаспахнула настежь: Jukku  Нет давно.

Да и был ли? Сыро. Бело.  Стынет сон.Где-то тьма и мирабелла.  Где-то он.

Существует все же Jukku  Где-то там.Vang к окну приносит муку  По ночам.

И рыдает без слезинок:  «Я — не он».Помысл Tüu в глушь тропинок  Устремлен.

И целуя Vang'a в губы  Чрез окно,Тüu шепчет: «Пьют инкубы  Кровь давно»…

— «Не инкубы, — отвечает  Vang, — мечты»…Вместе с Tüu упадает  На цветы.

И берет ее, умело  ПретворяВ явь виденье, чтоб не смела  Встать заря.

И не внемлет Tüu стуку…  Посмотри:Воплотился в Vang'e Jukku  …До зари.

II. Что значит — время?

Мирре Лохвицкой

(1905 — 27 августа — 1920)

Что значит время? Что значат годы?Любовь и верность сильнее их!Пятнадцать весен слагает одыИ славословит Ее мой стих.

Пятнадцать весен — пятнадцать маев!Сирень раскрылась пятнадцать раз!И лед, пятнадцатый раз растаяв,Открыл для глаз голубой атлас…

Пятнадцать весен — романов главы,Успехов пламя, цветы удач…А сколько счастья! а сколько славы!Блестяще вырешенных задач!

Так что мне годы! ОбезвопросенИх тайный облик. Ее словаВсегда бессмертны. Пятнадцать весенВ могиле лежа, Она жива!

На смерть Александра Блока

Мгновенья высокой красы!Совсем незнакомый, чужойВ одиннадцатом годуПрислал мне «Ночные часы».Я надпись его приведу:«Поэту с открытой душой».

Десятый кончается годС тех пор. Мы не сблизились с ним.Встречаясь, друг к другу не шли:Не стужа ль безгранных высотСмущала поэта земли?…Но дух его свято хранимРаздвоенным духом моим.

Теперь пережить мне даноКончину еще одногоСобрата — гиганта. О РусьСогбенная! горбь, еще горбьБолящую спину. КогоТеряешь ты ныне? Боюсь,Не слишком ли многое? НоУдел твой — победная скорбь.

Пусть варваром Запад зоветЕму непосильный Восток!Пусть смотрит с презреньем в лорнетНа русскую душу: глубокСтраданья очищенный взлет,Какого у Запада нет.Вселенную, знайте, спасетНаш варварский русский Восток!

Сонет Бальмонту