Наталия Грудинина - Двоевластие Страница 9

«Итак, не поняла твоей красы я…»

Итак, не поняла твоей красы я,Не выучила оканья твои,Сермяжная, кондовая Россия,Молочная сестра моей любви.

Не кланялась звезде твоей падучей,Не плакала царевной в терему,И не вняла в тоске моей дремучейЯзыческому зову твоему.

Суди меня за дерзость и кощунство,На песнь мою опалу наложи,Надев старообрядческий шушун свой,Неверием алтарь мой окружи.

Я обучалась плотницкому делу,В гудящих доках у чужой воды,Не убоявшись той, осатанелой,Раскольничьей боярской бороды.

Читала вольнодумного Вольтера,Пока из городского тупикаЗапоминал лицо мое и веруТяжелый глаз жандармского шпика.

И в дни, когда на стыке всех историйУчились пули разным языкам,Мой пепел бухенвальдский крематорийРазмел по всем шести материкам.

И если сквозь оптические линзыГлядел зрачок над пропастью во ржи,Не дай ты мне, великая Отчизна,Сусолить слюдяные витражи.

Старый рояль

А ты, как видно,Душой не сник,Умершей фирмыРояль-старик.Хранит и прочность,И оптимизмНесовершенныйТвой механизм.Давно уценкаТебе дана,Но старой мощьюЗвенит струна,И на пюпитре,Здоров и жив,Санкт-ПетербургаОпальный шифр.

Скажи-ка, сударь,Чего ты ждешь?Какой надеждоюВсё живешь?Почто от сердцаВручить мне радТвой дар бесценныйГлядеть назад?А, может, знаешь,Что вечно живВ душе РоссииОпальный шифр:Лорнет и веер,Гербы карет,И на СенатскойМолчит каре,Бряцание лирыУ невских вод,И Черной речкиРазверстый лед…

Париж, которого я не видела

Когда по ночам выхожу на Неву яРифмованно чествовать лунную тишь,Со мною по-мирному сосуществуяНа краешек строчки садится Париж.На что он мне сдался, и что ему нужно?Нам нечего, вроде, друг другу сказать…Какую такую политику дружбыОн хочет искусственно мне навязать?Не просит ли он словоблудных интрижек,Где пылкая близость случится с того,Что я никогда не видала ПарижаИ, ах! – никогда не увижу его?Проваливай, слышишь? – на свой перепуток,И радуйся, брат, что остался в живых,Я слишком тупа для двусмысленных шутокИ слишком стара для твоих мостовых.Верна дисциплине, работой негромкойЖиву обстоятельней день ото дня…Откуда ты знаешь меня, незнакомку?Зачем ты по имени кличешь меня?Зачем запрокинуто к лунному светуТвое молодое больное лицо?И медленно бьется Нева в парапеты,Свиваясь у ног в золотое кольцо.Когда мы слюбились и где распростились,Мой старый товарищ, святой гражданин…Мой единоверец по взятью Бастилий,По темному бешенству гильотин?И красный и черный, и робкий и ратный,От кресел Версаля и до кабакаТы кровью невинной на время запятнанИ кровью виновной отмыт на века.Ровесник, палач и разведчик свободы,Доныне по воле святых праотцовИнстинкт продолжения знатного родаВладеет покоями старых дворцов.Еще и сейчас, перекрашены в хиппи,Твои утописты над веком корпят,И долго в углы твои смотрит по-рыбьиТвой нищий, в остротах и струпьях до пят.Да как же один ты несешь это бремя?Родимый, возьми на подмогу меня…Я тоже раздором пятналась на время,Мой город двуликий, моя западня…Не я ль распевала надменные песни,И в жертвенном счастье тревог и потерьИ глупо, и долго стучался к невестеМой кроткий жених в безответную дверь?Когда же обуглилось сердце в окопах,С пустым автоматом в обмякших рукахНе я ли в твою заходила Европу,По-русски болтая на всех языках?Париж, я не знаю печальней обузы,Чем вечную ярость под сердцем носить.Позволь мне с моею заплаканной музойНа светлых бульварах твоих погостить.Красивый, послушай! Лукавый, не слушай!Не делай, притворщик, рассеянный вид…Зачем ворошишь мою русскую душу,Ее окаянный, смурной динамит?Скольких честолюбцев незнаемой дальюСманил и сгубил ты надеждой пустой?Талант с ностальгической поздней печальюРыдал перед рампой твоей золотой…Здесь злоба и месть пониманья просили,И кто-то юродствовал, гол и бесстыж,И кто-то божился, что верен России,А ты им не верил, не верил, Париж!Герои и трусы, слепцы и пролазы!Но, плевел сумев отделить от зерна,Ты прятал лишь тех от жандармского глаза,Кому безоглядно Россия верна.Ну что ж, коли так, моя вещая небыль,Гости, сколько хочешь, в моей стороне…Вот шпиль золотой упирается в небо,И вечный кораблик плывет по луне.Здесь сфинкс загадает загадки простыеИ сказку расскажет тебе перед сном,А бронзовый всадник, чье имя – Россия,Попотчует, что ли, французским вином.

Донный свет

В ночь на 9 мая 1945 года

Накануне конца той великой войныБыли вешние звезды видны – не видныЗа белёсою дымкою ночи.В полусне бормотал настороженный дом,И морзянкой стучала капель за окном:Вопросительный знак, многоточье…Ветер в трубах остылых по-птичьи звучал,Громыхал ледоход о щербатый причал,Пахло сыростью из подворотен,А луна, словно сталь, и темна и светла,По небесной параболе медленно шлаИ была, как снаряд на излете.

«Портрет, сухим бессмертником увенчанный…»

Портрет, сухим бессмертником увенчанный,За окнами – вечерняя река.Мне старая рассказывала женщинаПро мужа своего, фронтовика.– Обманутый он жил, да не обманутый,Не охнувший ни в яви, ни во сне;И грех мой был, да сплыл, не упомянутый,Как лунная дорожка на волне.Ответа от неверной не потребовал,Простил меня прощеньем непростым.Ох, знал родной, луна была серебряной,Венчальное колечко – золотым.

«Прощённое грехопадение…»

Прощённое грехопадение.Двузначная доброта.Не более и не менее,Как слабый удар хлыста.Не крикнуть осатанелоИ к милости не воззвать.Ударь побольнее тело,Чтоб душу уврачевать!

В чужой избе

Избу чужую на сезонСнимаю нынче летом,Жену когда-то выгнал вонМужик из хаты этой.

С тех пор он малость не в себе,Весь год живет в сарае.Одно понятье об избе —Изба моя сырая.

Стоит погода черт-те что,И ветер у колодцаДеревья гнет и ломит то,Которое не гнется.

Когда же молния в окнеЗапляшет бесновато,Идет непрошено ко мнеСмурной хозяин хаты.

Чинит пристрастный мне допрос,Честит гулящей бабой,И красный свет с его волосДождем стекает на пол.

Велик и грозен, словно Бог,Стучит сукастой палкой,И вдруг осядет на порог,Беспомощный и жалкий.

Я не гоню его взашей,Терплю его приходы.Из перекошенных траншейЕго безумье родом,

Из немудреного враньяВ ее коротких письмах,Да из неждущего жилья,Да из уверток лисьих.

Иной зажил – не затужил,Иные что ж – простили…А этот вот заспинной лжиРассудком не осилил.

На всё ему достало сил,На всё, а на такое —И разлюбить не разлюбил,И не махнул рукою…

Полнеба залито войной,Ее трескучим светом.Все лето я чужой винойБолею в хате этой,

А за окном потоп, потоп,И ветер у колодцаДеревья гнет и ломит то,Которое не гнется.

Баллада о весах

МичманС подводной лодкиЖенеПисьма писал такие:«Живем, как словно не на войне.Стучим в бильярдной кием.В сводках неточность.Давно тишинаНа нашем участке фронта».

Чтоб не заглядывала женаЗа линию горизонта,Чтобы в тылу, седом, как зола,Могло ей украдкой петься,Когда субмарина в атаку шла,Стуча реактивным сердцем.

Потом был всплеск, и донный свет,И рваный сигнал короткий.И в штабе знали: спасенных нет.И точными были сводки.

Но письма женщины шли, как часы,С бестрепетной верой в завтра.И в звездном небе качались Весы,Взвешивая ложь и правду.

Туманом плавал и ел глазаРазборчивый почерк тонкий…И чей-то язык нескладно сказал:«Отставить ей похоронку».И кто-то свирепо куснул перо,В растерянности моргая,И вывел на бланке: «Мичман здоров,Но у него другая.Утешьтесь и вспомните: жизнь одна,

Конец ознакомительного фрагмента.