Валентин Ежов - Первая Конная Страница 13

Тачанка Матвея с ходу влетела во двор.

На раскиданном семе навзничь спали бойцы.

— Подъем, братва, — крикнул Матвей. — Проспите царствие небесное.

Казаки вскинули лохматые головы…

…Артиллерист Добров поднялся с лафета.

— Подъем! — доносилось отовсюду.

Повозочный Грищук безмятежно сопел в бричке, его кобылёнка застыла над ним с клоком сена в мягких губах, и от ее задумчивых и тяжелых вздохов вздымались на голове старика редкие волосы. Его толкнули, он проснулся и вдруг заорал:

— Товарищ начальник, когда кобылу домой отпустишь?

— После победы революции, — ответил Добров.

Бойцы цепляли лафеты к передкам…

…Скатившись с сеновала, боец в буденовке и очках подошел к своему коню. Тот лежал на боку и храпел, разметав ноги. Боец потянул повод, но конь и ухом не повел.

— Дай мне другого коня, — обратился очкарик к эскадронному.

— На тебя не напасешься! — недовольно пробурчал тот. — А твой-то что?

— Спит.

— Будил?

— Будил.

— Ну и что?

— Спит.

— Ну, нехай поспит, бедолага… Его тоже понять надо.

— Да пьяный он, — сказала Дуська. — Мордой в бутыль со спиртом ткнул и мокрого сена нажрался.

— Они это дело любят, — смеялись бойцы.

— А кто не любит? — соглашались другие.

— А мне-то что теперь делать? — спросил очкарик.

— Поди в обоз, — сказал эскадронный, — есть гам один. Бесхозный..

…На улицах слышался глухой конский топот, голоса, громыхание артиллерийских упряжек. Эскадроны в ожидании строились на улицах и на площади, у храма.

Боец с льняными волосами сунул очкарику ополовиненную банку консервов.

— Поешь.

— Где взял? — спросил тот.

— Где взял, там уже нету. Ешь!

Бойцы оправляли седловку, разбирали поводья, садились.

К эскадронному подлетел посыльный. Что-то зашептал с седла и умчался дальше.

— Становись, — подал команду эскадронный.

Бойцы съезжались в ряды.

Светя в тумане фарами, шла машина в плотном окружении всадников резервного эскадрона. В ней ехали члены РВС. Буденный и Ворошилов ехали верхом.

Вслед за ними шли сигналисты и казак с кумачовым значком командарма на пике.

— Какого полка? — спросил Буденный. — Чего топчетесь на месте?.. А, это Тимошенко, — узнал он начдива.

— Третья бригада задерживается, — ответил тот.

— Так подтолкни их, — весело сказал командарм. — Погода благоприятствует.

Начдив молча поднял руку к папахе, блеснул темными глазами.

— Ничего, — сказал Егоров. — Двадцать минут, армия в строю.

Ворошилов посмотрел на часы. Было без четверти пять.

Растянувшись по улице, шли бригады.

— Ну, что там видно? — крикнул Буденный и поднял голову вверх.

Начальник штаба сидел на колокольне и смотрел в бинокль.

— Ничего не видно, — ответил он. — Туман. Что-то движется, а что — неясно.

— Понятно… — кивнул Буденный и вернулся к машине.

На берегу столпились ожидающие эскадроны. Внезапно откуда-то раздались кри-ки «Ура!».

Алеша Зорин, молоденький «гусар», стоявший впереди своего пехотного взвода, увидел, как со стороны города, окружив автомобиль, на коротком галопе скакала группа всадников.

— Буденному — ура!

— Ворошилову — ура! — волной катился крик бойцов.

Буденный был в тонко перехваченной серебряным поясом черной черкеске с блестящими газырями, между которыми полыхал на груди алый бешмет. Ворошилов — во френче и защитной фуражке.

Комфронта Егоров поднялся в машине и, приветствуя армию, взял под козырек. Сталин и Щаденко встали за его спиной.

— Ур-р-а-а!..

Подхваченный общим порывом молоденький «гусар» восторженно размахивал кивером.

Автомобиль остановился возле передовых шеренг армии. Буденный и Ворошилов сдержали коней.

Комфронта Егоров поднялся в полный рост.

— Товарищи бойцы и командиры! Революционный военный совет Южного фронта послал командованию белых радио с предложением сдаться в двадцать четыре часа. Мы обеспечиваем сдавшимся врагам жизнь и желающим — свободный выезд за границу. Нам не ответили! Вся вина за кровь русских людей, которая сегодня прольется, ложится на офицеров белой армии… РВС Южного фронта приказывает вам щадить сдающихся и пленных. Красноармеец страшен только для врага. По отношению к побежденным он — рыцарь.

Над рядами стояла тишина.

Сталин, склонив голову набок, неторопливо раскуривал короткую трубку. Оглядев строй, не спеша начал:

— Как вы думаете, товарищи, что вы сделали под Воронежем, уничтожив лучшую конницу белых? Разбили противника? Не так все просто. Владамир Ильич Ленин считает, что тогда вы спасли революцию. Не окажись вы под Воронежем, Деникин мог войти в Москву. Республика была в опасности. От вас требуется еще одно усилие. ЦК партии и лично товарищ Ленин просят вас принять все меры, не останавливаясь перед героическими. ЦК партии и Советское правительство поздравляют вас с одержанными победами над армиями контрреволюции и награждают, согласно вашему представлению, триста наиболее отличившихся бойцов и командиров орденами Красного Знамени, а отдельные части — почетными Красными знаменами!

И вновь над рядами прошел восторженный гул.

— За успешное командование Конной Армией, за разгром конницы Мамонтова и Шкуро ВЦИК РСФСР особым постановлением награждает командующего Первой Конной армией Семена Михайловича Буденного золотым боевым оружием — шашкой и орденом Красного Знамени на ней. РВС фронта награждает его золотым портсигаром.

Раздались крики «Ура!».

Ординарцы поднесли Сталину награды.

Буденный встал.

— Спасибо! — сказал он. — Только прошу награды вручить мне после боя, как и всем бойцам.

— Ур-р-а-а-а!..

— Ребята, — повернулся к бойцам командарм. — Революция дала вам оружие. Не для форсу перед бабами взяли вы его в руки, а для того, чтобы врага победить и быстрее вернуться к детям нашим, в станицы родные, где земля непаханая тоскует, а в домах ваших разоренных жены нутро свое бабье сушат, вас дожидаючись! А для этого нужно одно — победа!

— Ура! — ответили ему сомкнутые ряды. — Даешь победу!

Автомобиль тронулся к мосту.

Почерневшая река шумела и закручивалась в пенистые узлы между опор шаткого моста. Лошади, похрапывая, косились на бежавшую внизу темную воду.

Стоявший у перил Сурков кричал молодому ездовому в расстегнутом шлеме:

— Куда ты прешь? Куда?! У тебя ж колеса по краю. Держи к середке.

Парень ударил приседавшую лошадь плетью, и она, зло прижав уши, катая клубки мускулов на широкой, мокрой от пота груди, потянула орудие на середину моста. Мост скрипел и шатался.

Тогда эскадроны развернули штандарты и, не дожидаясь команды, вплавь пошли через реку. Вода вспенилась и закипела между тысячами лошадиных ног.

Река усеялась черными квадратами тачанок.

Вслед за лавиной конницы пошли батареи.

Бойцы пехоты несли в руках орудийные и пулеметные замки, тяжелые снаряды.

Гул, свист, ржанье лошадей и звонкая ругань неслись в плотном тумане. Погода благоприятствовала.

Уже на другом берегу, на спусках и подъемах балок, артиллерия, пулеметные тачанки, повозки с боеприпасами и санитарные фургоны вязли в густой цепкой грязи.

Лошади батарейных упряжек выбивались из сил.

Плотный туман закрывал серой пеленой притихшие перед атакой полки.

Машина реввоенсовета фронта стояла на пригорке.

— Скажите, — спросил Сталин, опуская бесполезный бинокль, — вам бывает страшно?

— Нет, — ответил Буденный.

В стороне от них сосредоточился командный состав армии. Все курили, шел тихни разговор, и только командарм не опускал бинокля.

— Храброму легче, — усмехнувшись, добавил командарм. — Храбрый умирает один раз, а трус — столько раз, сколько пугается. Вы бы уехали, — предложил он.

— Нет, — ответил Сталин. — Я хочу увидеть бой.

— Интересного мало.

И тут к ним подъехал казак — Пашка Тихомолов. Он сошел с коня и пошел к командарму, тронул за стремя. Буденный склонился к нему, о чем-то тихо и коротко переговорили.

— Нету у меня, — распрямившись, громко сказал командарм.

Но Пашка не уходил.

— Офицера привезу… — сказал он.

— Сказано — нету! — отмахнулся Буденный и пожаловался Егорову: — Как ни бой, так патроны с-под нагана канючит. А где их взять, патроны? У меня на две обоймы всего.

— Зачем они ему? — спросил Егоров.

— Да он за офицерами охотник, — пояснил Буденный. — Таскает их из рубки, как чертей из омута.

— Так я дам, — сказал Егоров и протянул Пашке вощеную коробку.

— Благодарствую, — Пашка сунул коробку в карман. — Офицера привезу… — снова пообещал он и пошел к коню.