Константин Лопушанский - На исходе ночи Страница 13

— Теперь надо ее нарядить. Как же мы будем ее наряжать?

Дети переводят взгляд с елки на Ларсена, словно пытаясь понять, чего от них требуют.

— Что ж это мы, совсем забыли про игрушки, — спохватывается Ларсен. — Сейчас поищем что-нибудь… Ну, давайте придумаем игрушки!

Ларсен достает из кармана две звездочки, вырезанные из крышек от консервных банок. Прикрепляет их к картону.

Дети встают, подходят ближе. Только старший мальчик продолжает сидеть, демонстративно отвернувшись.

Мальчик с родинкой на щеке вдруг отрывает от своей курточки последнюю уцелевшую пуговицу и протягивает ее Ларсену.

— Умница! — восклицает тот. — Замечательная пуговица! Посмотрите, какую красивую игрушку нам подарили!

Мальчик чуть-чуть, едва заметно улыбается.

Ларсен достает из кармана булавку и, зацепив пуговицу, прикалывает ее к картону.

Мальчик, оторвавший пуговицу, тщательно осматривает свою одежду, но больше ничего не может найти. Другие дети следуют его примеру, но не находят ничего подходящего. Тогда Ларсен достает большой блестящий шпиль, сделанный из скрученных консервных банок, надевает его на верхний край картона, прямо над верхушкой нарисованной елки.

— Смотрите, — говорит он, — у нас совсем настоящая елка! А теперь мы будем сидеть в тепле и разговаривать. Нам надо сегодня все решить, правда? Сегодня у нас очень важный день.

Он садится за стол. Дети смотрят на него и тоже садятся.

— С утра идет снег. Он чистый, не активный, я вечером снова замерил. — Ларсен внимательно и тревожно вглядывается в лица детей: понимают ли они его? — К тому же, фон сильно упал за последние дни. Ведь вы знаете, что такое радиоактивный фон… Все это может означать только одно — война не началась. Понимаете?.. Это доказательство. Прекрасное, замечательное доказательство того, что мир не погиб… Мы с вами, конечно, не знаем, какой он, этот мир, сегодня, что происходит там. Но можно надеяться на лучшее, правда?.. Я думаю, нужно собраться сегодня вечером и утром снова идти. Осталось совсем немного. Всего один день пути. Ведь мы уже почти подошли к Южной косе… Но вам теперь придется идти самим. Вы понимаете, почему… Я думаю, вы справитесь… Я уверен.

Дети поворачивают головы к старшему мальчику.

— Мы никуда не пойдем, — говорит он.

Ларсен вздрагивает от неожиданности. Он впервые слышит ответ на свои слова. Впервые за последние дни.

— Здесь уже все кончилось и больше не повторится, — продолжает мальчик. — А там еще только начнется. Не завтра, так через месяц. Мы знали, что фон упал еще неделю назад. Мы замеряли… Но только это ничего меняет.

— Что ты говоришь? Нет! Ты не прав. Ты просто повторил сейчас то, что говорили в центральном бункере! Они считали, что война начнется с минуты на минуту. Но видите, прошло две недели, а этого не случилось. Они просчитались, как и те, кто изолировал остров и хотел начать войну. Она не началась. 3начит, все очень просто — раз не смогли победить те, кто хотел войны, значат, победили те, кто против войны, кто боролся за мир! И я думаю, это уже произошло или происходит сейчас, в эти дни. Я просто вижу, как тысячи… Да, тысячи! Миллионы людей во всем мире сейчас вышли на улицы! Они уже не отступят, они добьются того, чтобы любое оружие было запрещено навеки, во всех странах! Я уверен, я убежден, что началось всеобщее разоружение. Иначе быть не может! Поймите, есть какой-то предел веры в плохое… Больше уже нельзя. Пора поверить в хорошее. Ну как вам объяснить… Вот представьте… Ночь, темная, тревожная, но она ведь должна когда-нибудь кончиться. И неизбежно должно наступить утро! Понимаете? Сейчас, в эти дни, может быть, кончается ночь человечества, начинается новая, прекрасная история! Мир может быть другим! Я верю в это! Веками люди мечтали о таком мире и должны же когда-то начать сбываться эти мечты! Шесть тысяч лет нашей истории — это очень мало. Впереди еще тысячелетия подлинного расцвета. Только единицы пока поднимались на те вершины духа, на которые должен, обязан подняться каждый! Запомните: каждый! Я верю в человека! Верю, что он может быть прекрасным, гармоничным; добрым. Что мир может быть добрым и справедливым, без угнетения и надругательства над достоинством человека. Это будет замечательный мир, в котором никогда уже не будет войны, не будет жестокости и голода, ненависти и насилия. Это будет мир свободных, прекрасных людей, достойных того могущества, которое откроется разуму человека. Я верю в такой мир! Идите!.. И вы увидите его, обязательно увидите!

Ларсен умолк, перевел дыхание, затем с тревогой посмотрел на детей.

— Почему вы молчите? — с отчаянием прошептал он. — Вы что, не верите мне? Отвечайте!

Дети посмотрели на старшего мальчика.

— Все взрослые врут, — зло сказал тот. — И ты врешь. Очень красиво врешь! Только зачем, а? — Он помолчал, торжествующе глядя на растерянных товарищей. — А вот зачем! У нас осталось очень мало продуктов. И если мы уйдем, ему как раз хватит. То-то он так старается…

Ларсен, задыхаясь, словно ему не хватает воздуха, пытается произнести что-то, но не может, только нелепо размахивает руками.

— Ты смеешь мне говорить такое? — наконец произносит он, поворачивается и идет к выходу.

Ларсен сидит в развалинах, прислонившись к стене. Идет снег, покрывая его голову, руки, одежду. Неподалеку, за его спиной, темнеют фигурки детей. Они смотрят на Ларсена, но не подходят. Ларсен поднимает голову, смотрит наверх. Дети повторяют его движение, тоже поднимают головы. Сквозь сгоревшие перекрытия видна часть неба. Там одиноко сияет далекая звезда.

Ночь. Ларсен, одетый, лежит на постели. Он тяжело дышит. Ему виден потолок бункера, трещины, сквозь которые сыплется лесок. Слышны осторожные шаги. Мальчик с родинкой на щеке подходит к постели, садится на край. В полутьме комнаты видны за его спиной лица других детей.

— Ты умрешь скоро? — спрашивает мальчик.

— Похоже на это…

— Я тогда подожду… Когда ты начнешь умирать…

— Зачем тебе? — вздрогнув, спрашивает Ларсен.

— Я хочу тебе задать вопрос.

— Спроси сейчас.

— Heт. — Мальчик смотрит испытующе на Ларсена. — Я знаю… Человек всю жизнь врет, но перед смертью говорит правду… Я подожду…

— Послушай, я очень скоро умру, я чувствую. Лучше спрашивай сейчас…

Мальчик оглядывается на детей. Они кивают. Тогда он поворачивается к Ларсену:

— Ты правду сказал сегодня?

— Да, — выдыхает Ларсен.

— Я… хочу увидеть такой мир, о котором ты говорил, — доносится из полутьмы голос другого мальчика. — Ведь у нас, у меня… — Он замялся. — Есть еще время?

— Есть, — говорит Ларсен. — Идите! Вы непременно увидите его. Я верю в это!

По обожженной земле, покрытой снегом и пеплом, идут дети, тесно сбившись в небольшую колонну. В снежной пелене, в порывах жестокого ветра мелькают их лица. Они решительны и серьезны. Они идут, утопая в снегу, обходят горы вздыбленной земли и обугленные руины. Они идут, и ничто их теперь не может остановить.

С высокого холма, на который поднялись дети, сразу открылась Южная коса: санитарные машины, вертолеты, флажки ООН и Красного Креста.

Дети стоят и смотрят вниз на бегущих к ним людей, на поспешно разворачивающиеся машины. Но впереди всех бежит высокий человек, на ходу сдернувший противогаз, мешающий ему. За ним, едва поспевая, еще один — грузный, немолодой.

— Спроси про Ларсена, — кричит он вслед высокому. — Может, они знают…

Ларсен очнулся в вертолете, когда земля начала удаляться и открылось яркое утреннее солнце, встающее из-за облаков. Он увидел постаревшее лицо Ульфа над собой. Ларсен чуть шевельнул губами.

Ульф тут же склонился над ним.

— Ты не знаешь, случайно, — с трудом произнес Ларсен. — Почему… так называется… наша планета… Земля?

— Все хорошо, все хорошо, Ларсен, — улыбаясь, сказал Ульф, не расслышав сказанное за гулом мотора. — В мире потрясающие перемены! Ты даже представить себе не можешь…

Ларсен чуть повернул голову. Сквозь иллюминатор видны солнечные лучи, идущие полосами из легких белых облаков. За ними открывалась бесконечная голубизна утреннего неба.

— Земля, — прошептал Ларсен и улыбнулся: — Наша Земля…