Юрий Нагибин - Гардемарины, вперед! Страница 20

Лесток хмыкнул, достал табакерку, сунул табак в нос, чихнул.

— Сейчас у тебя появится привилегия рассказывать от собственного имени.

Дверь за спиной Саши стремительно распахнулась, он оглянулся. На пороге стоял де Брильи и в упор смотрел на Сашу, словно раздумывал, входить или не входить в кабинет Лестока. Потом решительно закрыл дверь и прошел к окну.

— Живуч… — услыхал Саша его злобный шопот. Лесток небрежно взмахнул рукой, и Бергер, тараща от усердия глаза, прошагал к двери. Де Брильи проводил его брезгливым взглядом.

— Ну?! — опять повторил Лесток, откровенно насмехаясь над Сашей. — Так где твой дружок? Курсант навигацкой школы… Алеша?

— С родинкой, — де Брильи мизинцем коснулся щеки.

— Почему — дружок? — Саша изо всех сил старался не выказать охвативший его страх, только бы «увести» их от Алешки. — Учились в одной школе… и только. Он в театре у маменьки Анастасии Ягужинской играл, со всем их семейством знакомство имел. Я как о нем услыхал… там… в особняке на болотах, решил, что он с Анастасией Павловной приехал… А больше о нем ничего не знаю.

— Врешь! — с ненавистью крикнул де Брильи.

Лесток улыбнулся плотоядно, ему приятна была злость француза.

— Как фамилия Алеши-то? — спросил он почти благодушно.

— Запамятовал… — наморщил лоб Саша.

— Корсак его фамилия, — сам же ответил Лесток. Саша с отвлеченным видом пожал плечами.

— А скажи, Белов, за каким чертом вы устроили нападение на дом де Брильи с этим… долговязым? Его ты тоже запамятовал?

— Отчего же? Помню. Никита, сын князя Оленева.

— Пащенок князя Оленева, — жестко уточнил Лесток. — Ну?

— О, ваше сиятельство, я уже говорил вам однажды, что движимый высокими чувствами… — пролепетал Саша и смешался.

Лесток расхохотался.

— Если не желаешь стать недвижимым, — сказал он, смакуя последнее слово и удовлетворенно наблюдая за мрачным лицом француза, — забудь про Ягужинскую. Это птица не твоего полета. — Он перешел на серьезный тон. — Что у Оленева поселился — хорошо. Коли нападешь на след Корсака, — он задумчиво поскреб щеку, — не исключено, что он явится к твоему Никите — сообщить немедля. На!

Лесток протянул кошелек, Саша с поклоном принял деньги, но вместо того, чтобы поцеловать холеную руку, а именно этого ждал от него Лесток, испуганно попятился, глядя в пол.

— Местожительства не менять! — крикнул Лесток и махнул рукой.

Как только Саша вышел из кабинета, де Брильи обрушил на Лестока свое негодование.

— Я вас не понимаю, Лесток! Неужели вы ему верите?

— А вы ревнивы, — Лесток рассмеялся. — Если быть точным, я никому не верю. Мальчишка что-то знает, но молчит.

— Неужели у вас нет способов заставить его говорить? — задохнулся от возмущения де Брильи. — Для заговорщиц вы применяли совсем другие методы и получали нужную информацию.

— Сейчас нам нужна не информация, а бестужевские бумаги, те, которые были у вас в руках! — голос Лестока зазвенел, — Не завтра, так послезавтра этот мальчишка наведет нас на след. Что не удалось вам, удастся мне. А вам я советую…

— Вы хотите сказать?.. — спесиво вскинулся де Брильи.

— Вот именно… Забирайте свою милую и катите в Париж. Ах, как бы я хотел быть на вашем месте! — он притворно вздохнул. — И не забудьте передать Шетарди, что мне очень не хватает его общества. Он отличный игрок, — взбешенный де Брильи хлопнул дверью, — за карточным столом…

И Лесток откровенно расхохотался.

Когда Саша вернулся домой, он застал там удивительную картину. Поперек двора стояла золоченая карета с гербами, ржали кони, вокруг сновали люди в белых камзолах и орали на все голоса:

— Гаврилу! Живого или мертвого!

Из окон второго этажа валил бурый дым.

— Что это значит, Лука? — строго допрашивал дворецкого Никита.

— А это значит, — дрожащим голосом ответил тот, — что Гаврила ваш убийца и колдун.

Саша бросился к друзьям.

— Алешка здесь?

— А где ж мне быть? — удивился Алешка. — Ты-то как? К Никите, угадывая в нем хозяина, бросился огромный гайдук.

— Их сиятельство Аглая Назаровна Черкасская требует к себе парфюмера Гаврилу!

— Сумасшедший дом! — Никита бросился к «Гавриловым апартаментам», за ним поспешили Алеша и Саша. Из-за закрытой двери раздавался громкий голос Гаврилы:

— В апартаменты не входить! Понеже идет реакция! Все на воздух взлетим!

— Гаврила, это я! — крикнул Никита под дверью, она немедленно распахнулась.

Гаврила отступил в глубь комнаты и рухнул на колени.

— Никита Григорьевич, невиновен я! Я могу румяны с закрытыми глазами делать! Это Санька-казачок, дурак пустопорожний, взялся мне помогать и все напутал. А теперь у княгини Черкасской всю рожу прыщами закидало!

— Да кто она такая, эта Черкасская?

— Аглая Назаровна — весьма важная дама, супруга их сиятельства Ивана Матвеевича Черкасского. А знаком я с ней через ихнюю карлицу Прошку, а с карлицей меня познакомила мамзель госпожи Урюпиной, а мамзель я знаю через дочь пекаря… — тараторил Гаврила, размазывая сажу по лицу.

— Гаврила — ты ловелас, — сказал Никита с глубоким изумлением. — Ты бабник.

— Химик я, — Гаврила с достоинством изогнул лохматую бровь.

— И что теперь, химик, делать? Гайдуки сейчас разнесут дом.

— Отбиваться, — вздохнул Гаврила.

— Ни в коем случае, — вмешался в разговор Саша. — Будем лечить рожу Аглаи Назаровны! — и, видя недоуменные лица друзей, расхохотался. — Сейчас я вам все объясню…

Аглая Назаровна, грузная дама с болезненно красным лицом, восседала в кресле на крытом ковром возвышении. Вокруг стояла одетая в белые одежды свита: гайдуки, приживалки, пажи, и вся эта публика гневливо взирала на Гаврилу и Алешу, стоящих в центре зала на коленях.

Алеша был в крестьянской одежде, на боку у него висела огромная сумка. Гаврила был заметно испуган, но храбрился.

— Мерзавец, потрох свиной! Колесовать тебя мало! Из дома не вылущу, пока ланиты прежнего вида не примут! А не вылечишь — засеку! — вопила княгиня, и дворня вторила ей пронзительно: «В Сибирь! В кандалы!»

Потом все разом смолкло, и княгиня вполне спокойно спросила:

— Почему сразу не приехал?

— Узнав о великой беде вашего сиятельства, — слегка дрожащим, но значительным голосом начал Гаврила, — я с помощником, — небрежный кивок в сторону Алеши, — сразу углубился в научные занятия, дабы найти противоядие от вашей хвори.

Он встал, снял сумку с плеча Алеши, встряхнул ее выразительно.

— Здесь мы найдем все необходимые компоненты. А теперь извольте спуститься вниз. Тяжелые одежды эти надлежит снять и в спаленку. Лечиться будем…

Лядащев лежал на кушетке в своей комнате и равнодушно смотрел, как капает с потолка вода в подставленный таз. За окном шумел дождь. Перед Лядащевым стоял Саша Белов.

— Вы меня искали, Василий Федорович? Я вам нужен?

Лядащев зорко на него глянул.

— Зачем-то был нужен… Я уж забыл.

— А откуда вы узнали, что я к Оленеву переехал?

— Марта сказала. Помнишь Марту? Дочку хозяина в гостином дворе?

— Ах, Марта… — радостно воскликнул Саша и сел за стол, ответ Лядащева полностью развеял его подозрения. — А у меня к вам дело… Во-первых, спасибо за крест. Я был на казни.

— Ну и помалкивай об этом, — строго сказал Лядащев, зажигая спиртовку и ставя на нее небольшой чайник.

— Понятно, — Саша с готовностью кивнул головой. — И еще… У меня есть девушка. Я должен ей помочь. Вернее не ей, а ее отцу.

Лядащев внимательно посмотрел на Сашу.

— Вряд ли покойному кабинет-министру Ягужинскому нужна моя помощь.

— Вы меня не поняли. Это другая девушка, — не моргнув глазом сказал Саша. — Она сирота. Ее отец был арестован десять лет назад, и с тех пор о нем ничего не известно. Узнайте у себя в тайной канцелярии, а? Жив ли он, куда сослан. Зотов его фамилия.

— Ты думаешь я всех по фамилии помню? — прищурившись, спросил Лядащев. — По какому делу он арестован? Заговорщик, католик, раскольник? А может, о делах царского дома разговоры вел?

— Да разве за это судят? О царском доме все разговаривают.

— А «всех» и арестовывали — болтливых. Поинтересовался человек, чем великая княжна недужит, да куда великий князь гулять любит… А любопытство тоже вещь подсудная…

Лядащев с раздражением посмотрел на полный таз, открыл окно, вылил на улицу скопившуюся воду и опять поставил пустой таз под капель.

— А размножением пашквилей наш подследственный не баловался? — спросил он Сашу строго.

— Каких пашквилей?

— Подметных тетрадей. Тех, что от руки переписывали в обход типографии и цензуры?

— Не знаю. Я ведь этого Зотова не видел никогда… А могли эти тетради попасть в Смоленск?