Контакт - Голованов Ярослав Страница 6

- Сколько? - переспросил отец.

- Семь миллионов. Да. Заплатим, говорит, раз нужно.

- А ты убежден, что нужно?

- Убежден. Один анализатор фотосинтеза стоит...

- Погоди. Ты представляешь, что такое 7 миллионов?

- Представляю. Я же объясняю тебе: анализатор...

- Нет, не представляешь! - Вахтанг Георгиевич повысил голос, Анзор замахал на него руками, и тот опять зашептал: - Вас, молодых, избаловал, нет, развратил социализм. Да, да, именно развратил! Своих денег у вас не было и нет, и считать вы их, понятно, не научились. А народные для вас тьфу, трава, бумажки! Миллион, миллиард! Вы умеете произносить эти числа и не содрогаться. А при слове "тысяча" порядочный человек обязан содрогаться.

- Почему "содрогаться"?! Пусть жулик содрогается. Что я их краду?

- Нет, вы их не крадете. Хуже: вы их не чувствуете. Вот ваши коллеги, он кивает в темноту комнат, где спят американцы, - они чувствуют потрохами каждый доллар. "7 миллионов!"

- Но, папа, это большая программа. Анализаторы жизнедеятельности, экология, ряд вопросов по охране внешней среды...

- Не спекулируй своей средой! Не смей спекулировать! Я читал в журнале недавно: в Германии еще в 18-м веке спекулянты, как ты, утверждали, что фабричная труба всех удушит. Я не спорю, нужны и фильтры, и в Куру спускать всякую гадость, конечно, безобразие. Но 7 миллионов! На эти деньги можно построить еще один прокатный стан!

- Отец, мне стыдно тебя слушать, ты государственный человек, депутат... Какой стан? О чем ты?

- Да, я именно государственный человек! Я рассуждаю как государственный человек! Я получаю за 7 миллионов стан тонкой прокатки и катаю жесть. Из этой жести делают банки. В банки кладут соки, варенье, фрукты, мясо, молоко. - Он яростно жестикулирует, руками хватая разные кушанья со стола, - И ты знаешь, что банок этих не хватает, что у нас и в Азербайджане гниют оливки, а на Украине яблоки уже поросята не едят. Я металлург, с меня за оливки не спросят, но я коммунист, и я понимаю, что глупо покупать за границей масло и гноить свои оливки. Вот зачем мне 7 миллионов!

- Я понимаю. Ты сказал правду. И искренне сказал, но эта твоя правда маленькая. Стране нужна бумага, говорили такие, как ты. Детям нужны буквари, студентам не хватает учебников. И сводили леса на бумагу. Дети читали "Бе-ре-за" - а ее не было. Студенты защищали проекты по борьбе с эрозией почв и не знали, что эрозия вызвана их учебниками. Неумело перегораживали реки, чтобы получить электроэнергию, - и губили рыбу; осушали болота - и ломали весь естественный водный баланс. Ты думаешь, делали все это со зла? Не считали? Не аргументировали вроде тебя? Мы занимались арифметикой, когда говорили о природе, а теперь поняли, это это даже не алгебра, а сложнейшая высшая математика!

- Отцы всегда в дураках...

- Не в дураках. Ты хочешь сохранить сегодня оливки, которые падают на землю, а я хочу чтобы они и завтра продолжали расти на деревьях! Ты боишься, что не весь урожай соберут, а мне нужны 7 миллионов, чтобы вообще он мог появиться, этот урожай. И я тоже коммунист, и я по-своему скажу: коммунизма не будет, пока мы не научимся заглядывать не только в завтра, но и в послезавтра!

Редфорда разбудил их громкий шепот, и он внимательно прислушивается к спору отца и сыне. Они говорили по-русски.

- Отец, ты не хуже меня знаешь, что никто мне для пустяков миллионы не даст, - шепчет Анзор. - Я каждую копейку из этих миллионов расписал, каждый окуляр со всех сторон аргументировал...

- Я ваши аргументы знаю. Ты человек честный, но увлеченный. Ты не объективный, ты увлеченный человек, ты такого наговоришь...

- Папа! Пойми, чем лучше человек знает, тем больше он _может_! Вот зажигалка. Первобытные люди использовали кремень для того, чтобы делать топоры и ножи. Потом с его помощью добывали огонь. Теперь тот же кремень в качестве полупроводника используется в компьютере. Космонавтика уже сегодня служит и геологам и метеорологам; и рыбакам, и еще, черт возьми, тысячам земных профессий!

Анзор кричал, и гости его давно уже проснулись. Один Стейнберг спал как убитый, зажав в кулаке белую бумажную салфетку с "галочками".

- А вспомни, что ты сам говорил, - наступал сын, - вспомни, как вы в Куре с дедом купались, ловили форель, фазанов стреляли под Тифлисом. Меня Медейка спрашивает: "Папа, а ты видел дятла? Мне очень хочется увидеть дятла..." А ты - стан, банки консервные...

- И все-таки без банок и дятел не в радость, - качает головой отец. Если у Медейки не будет банок, ей не захочется смотреть на дятла.

Лия, появившаяся в дверях, слышит эту последнюю фразу и говорит:

- Ненормальные люди. Какие банки? Какие дятлы? Семь часов. Ложитесь, поспите хоть часа два. Я иду на базар. Дом пуст, чем я буду кормить американцев, когда они проснутся?

Голос за дверью:

- Американцы проснулись.

Дверь тихо открывается, и выходит Редфорд. Он в джинсах и яркой летней рубашке с короткими рукавами.

Почтительно знакомится с Вахтангом Георгиевичем и говорит задумчиво:

- Извините, я слышал ваш разговор... Не в том дело, кто из вас прав. Как ни странно, но это неважно...

8 августа, пятница. Тбилиси.

Через зал ожидания тбилисского аэропорта тесной группкой под предводительством Анзора пробираются космонавты. Лежава пропускает всех в дверь с табличкой "Комната для депутатов Верховного Совета". Ковры, мягкая мебель, работает цветной телевизор, небольшой стол с фруктами и вином и три официантки в накрахмаленных передниках и кокошниках.

Лежава разливает в бокалы белое вино.

- Опять? - с тревогой спрашивает Стейнберг, кивая на бокалы, и достает шариковую авторучку.

- Закон предков, - строго говорит сопровождающий их важный грузин. Перед дальней дорогой рог вина! Не нами заведено, не нам менять...

Вой телевизора заглушает его олова. Стейнберг подходит к приемнику, крутит ручки и говорит спокойно:

- Ну вот опять. Сильный разряд на приемную антенну.

Вой и помехи, которые длились обычно всего несколько минут, не исчезают. Стейнберг поворачивает ручку громкости, но даже приглушенный телевизор трещит так, будто его раскалили, а теперь брызгают водой. Стейнберг недоуменно смотрит на своих друзей. Все переглядываются молча и тревожно.