Вампилов - Румянцев Андрей Григорьевич Страница 67

— Все, что он пересказывал сейчас, на худсовете говорили не только другие, но и он сам, — объяснил Саня. — Все ясно, делать здесь больше нечего.

Ждать окончания совета не стали. Дурное предчувствие не обмануло Саню: пьеса не прошла.

— На восьмом барьере застряла, — подытожил он».

* * *

А что писала о первых пьесах драматурга столичная театральная критика? Сравнение рецензий на спектакли с высказываниями руководителей творческих семинаров о произведениях сибиряка удивляет. Создается впечатление, что в театральной среде существовало негласное правило: устно, во всякого рода обсуждениях, можно было высказывать собственное мнение о пьесе и спектакле откровенно, а на страницах печати — только так, как разрешено. Не дай бог отступить от принятых идеологических канонов.

Комедия «Прощание в июне» уже шла на сценах более десятка театров страны, и, конечно, московские издания не могли промолчать о ее постановках. Из наиболее заметных публикаций назовем рецензию Милицы Кон «Первое падение Колесова» в четвертом номере журнала «Театр» за 1969 год. Автор откликнулась на спектакль по вампиловской пьесе в Красноярском театре юного зрителя им. Ленинского комсомола, который в те годы был на творческом взлете.

Оценка постановки предсказуема. Главное достоинство спектакля, по мнению рецензента, в том, что он «заставляет думать, спорить, рассуждать». Особую остроту спектаклю, как можно понять из публикации, придало изменение, которое театр внес в финал пьесы (вероятно, без согласия драматурга): Колесов в последней сцене не рвет диплом. М. Кон с удовлетворением замечает: «Если бы все было так просто: получил диплом ценой компромисса — порви его, и снова чист! Но ведь подлость была совершена, а “сделать бывшее не бывшим, увы, не в силах человек”. Театр оставляет Колесова в смятении чувств, в тяжелом раздумье, покинутого Таней, которая не может больше верить тому, кто ее предал. Перед ним два пути: либо искупать предательство годами и делами жизни, неся горечь невозвратимой утраты, либо покатиться по гладенькой дорожке компромиссов, сделок с совестью (как сказал один из героев пьесы: “Кто свихнул ногу в юности, всю жизнь прихрамывает”), постепенно теряя самое дорогое — уважение к самому себе».

Автор рецензии хвалит артистов — исполнителей ролей Колесова, ректора Репникова, его жены, их дочери Тани, находя в игре каждого свои «выразительные краски». Актеру в роли Колесова удается «нарисовать сотканный из противоречий образ»; тот, что представляет ректора, тоже интересен: «вначале он снисходительно корректен, затем становится раздражительным, а с Колесовым откровенно желчен», но под конец — «почти благожелателен»; актриса, играющая жену Репникова, представляет на сцене героиню как супругу, которая «спокойно и привычно служит своему высокопоставленному мужу; не любит, не дружит, не помогает (все это ушло!), а именно служит»; молодая актриса в роли Тани — девушка «открытая и прямая в своем чувстве, она готова идти за Колесовым безоглядно, готова драться за него не только с отцом, но, если надо, и со всем миром; такая Таня не может простить предательства, торгашества с жизнью… и после исповеди Колесова уходит от него навсегда».

Словом, правильный спектакль. Всё в жизни верно понято и показано, всё выдержано. Единственное критическое замечание вызвала переделка, на этот раз, по мнению рецензента, неудачная: «не там» поставлена точка в спектакле. «Схлынули куда-то участники бала (торжества, на котором выпускникам университета вручили дипломы. — А. Р.), ушла оскорбленная Таня… Если бы тут была поставлена точка, наступили бы раздумчивые секунды тишины, помогающие зрителю сосредоточиться на тех чувствах и мыслях, которые разбудил театр. Но не тут-то было!» Далее последовали искусственный поклон героев, шутовское фотографирование на сцене «живописными группами» участников действа, команды… Золотуева, обращенные к фотографу, и пр. Все это театральные казусы. А в целом очень современный спектакль!

Через год с небольшим в том же журнале появилась рецензия В. Исакова (без заглавия, в подборке «Театральный дневник») на спектакль по комедии «Старший сын» в Калининском драматическом театре. Видимо, в этом городе, где, судя по воспоминаниям Р. Виктюка, так своеобразно принимали Вампилова, решили поставить новую пьесу молодого автора. Отклик на спектакль можно назвать простодушно-поверхностным. Он исключал сколько-нибудь серьезный разговор о комедии сибиряка.

Спектакль театра, сообщает рецензент, «снискал репутацию необычного театрального явления. Поскольку “необычное” — эпитет обоюдоострый, зрительный зал довольно ощутимо разделился на сторонников и противников того нового, что несет эта комедия. Примирить обе точки зрения, вероятно, трудно, и можно заранее сказать, что это не входит в задачу настоящей рецензии».

«Примирять обе точки зрения», может быть, действительно не стоило, но пояснить, в чем состояли эти два, видимо, противоположных взгляда, нужно было. Иначе о чем речь?

В. Исаков продолжает:

«Драматург Александр Вампилов написал, а режиссер Юрий Николаев поставил необычную комедию. Они взяли обыкновенных людей и заставили их совершать какие-то необыкновенные, эксцентрические поступки (здесь и далее выделено мной. — А. Р.). В этом спектакле — все парадокс, все нарочито условно, эксцентрично, и все весело и интересно. На сцену, оформленную условными, игрушечными домиками на колесах, выходят несколько актеров и, натанцевавшись под музыку, начинают разыгрывать необычное действие. Два молодых шалопая, опоздав на электричку и оставшись ночью в чужом городе (не в чужом городе, а в дальнем предместье города. — А. Р.) заходят в незнакомую квартиру. Невинная игра в старшего, никогда не существовавшего сына хозяина квартиры кларнетиста Сарафанова рождает целый поток любопытных драматических ходов. Сарафанов легко верит шутникам: мало ли, пришел — значит, есть. Он принимает новоиспеченного сына в семью, рассказывает ему о своих заботах, о своей жизни. И завертелся сложный клубок невероятных событий и положений.

Веселая условность декораций, музыкальные заставки, танцы, стремительный ритм спектакля создали на сцене атмосферу изящную, комедийно легкую, одухотворенную. Зритель найдет в комедии неожиданные проблемы (?!), любопытные повороты мысли (?!). Пересказывать комедию нет необходимости: надо сходить в театр, там сказано всё(?!) и сказано весело».

Вот вам схожий вариант речей Закшевера и Мирингофа, на которые откликнулся А. Вампилов в письме Е. Якушкиной. Вариант несколько смягченный, простодушно изложенный. Нет смысла повторять, как ответил на избитые претензии Александр. Можно пожимать плечами новым несуразностям, высказанным автором рецензии туманно и невнятно, — о том, что в комедии подняты «неожиданные проблемы», есть «любопытные повороты мысли». Видно, что у В. Исакова и не было намерений выяснить глубинный смысл комедии, ее художественную значимость. Суждения о «нарочито условных положениях и поступках» героев пьесы, об «изящной, комедийно легкой атмосфере» спектакля должны были привести к неизбежному выводу: перед зрителем — современная молодежная комедия, и «актеры идут на этот спектакль, как на праздник». «Не забывайте, — внушает автор рецензии, — что работа актера — игра, а игры, как известно, бывают интересными и неинтересными. Комедия “Старший сын” — интересная игра, и это наложило отпечаток вдохновения на работу… актеров, занятых в эксцентрической интриге, которая закрутилась вокруг незадачливого кларнетиста Сарафанова, живущего в игрушечном доме на колесах».

Можно представить, какие чувства испытывал Вампилов, читая эту облегченную беседу рецензента солидного журнала с читателями, тоже, вероятно, близкими к театру. Высокая одухотворенность, драматизм переживаний, сильное нравственное воздействие — всё, что театр мог раскрыть в пьесе, сведено к некоей «эксцентрической интриге», нарочитой игре.