Поймайте мне колобуса (с иллюстрациями) - Даррелл Джеральд Страница 21

А вернувшись на плантацию, я увидел еще одно редкое зрелище – ликующего Криса. Его группе удалось снять отличные кадры кормящихся мартышек. Можно было укладывать свое имущество и возвращаться в селение.

Был базарный день, и, так как я обожаю африканские базары, мы задержались в деревне. Все хлопочут, все возбуждены, огромные глазища горят, зубы сверкают… Яркие краски воскресных нарядов, многоцветные горы плодов и овощей, кипы пестрых тканей – точно идешь сквозь радугу! И чего только нет на прилавках – от нанизанных на бамбуковые лучины высушенных лягушек до сандалий из старых покрышек.

Неожиданно ко мне подошел стройный молодец в видавшем виды тропическом шлеме, белой майке и шортах защитного цвета. Учтиво приподняв шлем, он осведомился:

– Простите, сэр, вы – мистер Даррелл?

У него был такой писклявый голос, что в первую минуту я принял его за женщину.

– Да, я мистер Даррелл.

– Меня прислал начальник, сэр. Мое имя Мохаммед, и начальник сказал мне, что вы хотите поймать живых обезьян. Так вот, сэр, я могу устроить это для вас.

– Большое спасибо, – неуверенно произнес я. Он отнюдь не производил впечатления человека, способного организовать облаву на обезьян. А впрочем, начальнику лучше знать…

– Когда вы хотели бы устроить облаву, мистер Даррелл?

– Как можно скорее. Мне нужны не какие-нибудь обезьяны, а гверецы – черно-белые и красно-черные. Знаете таких?

– Да, сэр, знаю, – ответил он. – У нас их тут много, очень много.

– А как происходят эти облавы? – полюбопытствовал я.

– Сейчас объясню, сэр. Сперва мы отыскиваем обезьян, рано-рано утром, потом гоним их, гоним, кричим и гоним, все время кричим и гоним, пока не загоним в нужное место. Потом срубаем все деревья вокруг. А потом под тем деревом, на котором сидят все обезьяны, складываем груду.

– Груду? Какую груду?

– Мы собираем в кучу весь хворост, который лежит на земле, складываем огромную кучу под деревом, а обезьяны спускаются по дереву и попадают в эту кучу, и мы их ловим.

Объяснение Мохаммеда показалось мне в высшей мере неправдоподобным, но по его лицу было видно, что он говорит вполне серьезно.

– И когда же можно устроить облаву? – спросил я.

– Могу устроить послезавтра.

– Отлично. Нам надо быть там с самого начала, чтобы все снять. Понимаете? Так что без нас не начинайте!

– Нет-нет, сэр.

– Мы приедем часов около девяти.

– О-о-о-о… это слишком поздно, сэр.

– Да, но раньше снимать нельзя, слишком темно, – объяснил я.

– А… а если мы сперва подгоним обезьян поближе к подходящему дереву, можете вы снимать потом? – допытывался он.

– Можем… если будет достаточно светло. Если начнем часов около девяти или половины десятого. В это время будет уже достаточно светло для съемок.

Мохаммед немного поразмыслил.

– Ладно, сэр, – заключил он. – Приезжайте в деревню к девяти часам, и обезьяны будут ждать вас.

– Хорошо. Большое спасибо.

– Не за что, сэр.

Он надел свой тропический шлем и важно зашагал прочь по людной базарной площади.

В назначенный день мы поднялись чуть свет, тщательно проверили всю съемочную и звукозаписывающую аппаратуру и взяли курс на деревню, где была назначена облава на обезьян.

Нас встретили и повели по узкой тропке через банановую плантацию в лес. Вскоре послышался страшный гвалт, с каждым нашим шагом он становился все громче, и вот мы уже там, куда загнали обезьян. Что это было! Дикая суматоха, шум и гам, человек триста ретиво рубили подлесок, а между ними важно расхаживал Мохаммед, выкрикивая тонким голосом команды, которые явно никто не слушал.

Ловцам удалось загнать на огромное дерево две стаи гверец; теперь они торопились отрезать обезьянам пути к отступлению, и те все больше нервничали, видя, как падают деревца кругом. Одна-две гверецы все-таки сумели уйти, прыгнув с пятидесятиметровой высоты на ближайшую пальму. Африканцы проводили их дружным гиканьем и удвоили свои усилия.

Мне всегда больно смотреть, когда рубят деревья, а тут их валили нещадно. Правда, мне сказали, что этот участок предназначен под плантацию какао, рано или поздно его все равно расчистят. Наконец с треском рухнуло последнее высокое дерево, которым гверецы могли воспользоваться для бегства, осталось несколько пальм, а их достаточно было лишить зеленого убора. Ложась на землю, срубленные листья хрустко шелестели… Удивительный это был звук, словно приседали дамы в накрахмаленных кринолинах.

Усилиями моих доблестных охотников была расчищена изрядная площадь вокруг заветного дерева, и я с интересом ждал, что последует дальше. А последовало нечто вроде перерыва на чай в африканском духе. Несколько человек разрубили на куски особую лиану – она внутри полая и содержит много влаги, – и потные, разгоряченные участники облавы утоляли жажду из этого живого родника, возбужденно обсуждая следующий этап операции. Предстояло, как сообщил мне Мохаммед писклявым голосом, «соорудить кучу». Снова заработали пилы и топоры, и под деревом вырос конус из ветвей и пальмовых листьев. Его окружили сетями, затем охотники дружно принялись заготавливать длинные рогатины. Когда обезьяна, соскочив на груду ветвей, попадает в сеть, ее прижимают рогатинами к земле, после чего жертву можно схватить за шиворот и хвост.

Я внимательно наблюдал за макушкой дерева, где собрались обезьяны. Густая листва не позволяла определить, сколько их там, но я рассмотрел оба интересующих меня вида гверец. Наконец Мохаммед доложил, что все готово, и я – не столько потому, что он меня убедил, сколько из отзывчивости – распорядился поднести клетки поближе. Я сильно сомневался, что с такими способами лова что-нибудь получится, но все-таки лучше быть начеку – вдруг каким-то чудом удастся добыть гверецу-другую.

Двое африканцев извлекли откуда-то огромную древнюю пилу, у которой почти не осталось зубьев, перелезли через сети, вскарабкались на конус из ветвей и принялись пилить ствол.

– Что это они затеяли? – спросил я Мохаммеда.

– Если обезьяна подумает, что мы хотим спилить дерево, сэр, она спустится на кучу, и тут мы ее изловим, – объяснил он, вытирая потный лоб.

Я навел на макушку дерева бинокль. Не видно, чтобы пила произвела на обезьян какое-то впечатление… А ствол огромный, таким инструментом и через полгода его не перепилить. Полчаса спустя, убедившись, что парни трудятся впустую, я подозвал Мохаммеда.

Он подбежал ко мне и лихо козырнул:

– Слушаю, сэр!

– Вот что, Мохаммед, так у нас вряд ли что-нибудь получится. Это дерево можно еще сто лет пилить, а обезьянам хоть бы что. Почему бы не испробовать другой способ?

– Слушаюсь, сэр. Какой?

– Если расчистить клочок под самым деревом, чтобы не загорелась вся груда, развести на нем небольшой костер и подбрасывать зеленые листья, много-много зеленых листьев, от них наверх пойдет дым, и тогда, может быть, обезьяны спустятся вниз.

– Хорошо, сэр. Мы попробуем.

Зазвучали команды, отдаваемые пронзительным, как у чайки, голосом, и вот уже клочок земли расчищен, костер разведен. Медленно потянулся вверх дым, обвиваясь вокруг могучего ствола. Я перевел взгляд на обезьян – как они? Почуяв запах дыма, гверецы засуетились, правда без особой тревоги. Но по мере того как на костер ложились новые охапки зеленых листьев и дым становился все гуще, они стали метаться взад-вперед среди ветвей.

Три сотни африканцев, которые только что с диким гомоном сокрушали подлесок, теперь окружили сеть безмолвным кольцом, держа наготове рогатины. Не успел я попросить Мохаммеда, чтобы он передал загонщикам предупреждение: не набрасываться всем сразу на первую же обезьяну (если вообще хоть одна спустится с дерева), а стеречь всю сеть, как прямо с макушки на груду ветвей ловко прыгнула черно-белая гвереца и, к моему изумлению, исчезла среди листьев. Клич, вырвавшийся из груди загонщиков, напоминал восторженный вопль болельщиков после забитого гола. Затем последовала долгая пауза… Вдруг обезьяна появилась снова и бросилась прямо в сеть. Как я и ожидал, большинство загонщиков сорвались с места, выставив рогатины вперед.