Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 19. Про братьев меньших Страница 29

Ни в Лондоне, ни в окрестностях города вольных воронов нет. Между тем когда-то эта птица повсюду была многочисленной, небоязливой. Пищи всеядному летуну хватало везде. В Америке орды воронов следовали за бизонами и волками, подбирая все, что «с возу упало». Довольно пропитанья было воронам и в Европе. Обитали они даже и в городах, выполняя, как нынче воро́ны, роль мусорщиков.

В Лондоне их шумливая дальнозоркая стая, пишут, предупредила стражу о приближении войска мятежного Кромвеля. Как видим, были основания воронам покровительствовать. Но их расплодилось так много, что лондонцы попросили Карла II избавить их от докучливого соседства. Однако прорицатель-гадальщик напророчил королю множество бед, если он уничтожит всех птиц. Король, подумав, повелел содержать в крепости только шесть – восемь воронов. Так возникла традиция, оберегаемая поныне.

В образе жизни ворона есть особенность – он не только не брезгует падалью, он ищет ее активно и этим спасается в зимнее время, когда живностью трудно разжиться. Нет у птицы и «предрассудков» – труп человека для нее такая же пища, как и павший суслик, кабан, как волками недоеденный лось. Умные птицы научились хорошо понимать, что значит скопление вооруженных людей. Всякая битва кончалась пиром для воронов. Викинги, наводившие страх на Европу, радовались, что скандинавские вороны сопровождают их боевые суда. Апофеозом всяких сражений было скопление черных, казавшихся людям зловещими птиц. В европейской поэзии и фольклоре, в исторических хрониках немало строчек о воронах, «чарующих смерть». Поговорка «накаркал…», песня «Черный ворон, черный ворон, что ты вьешься надо мной» многим у нас известны. Не любили ворона, побаивались, поругивали и постреливали. Но только не на севере!

Для человека северного ворон – товарищ, друг, брат и даже более – божество. А как же иначе. С выпадением снега исчезают почти все птицы. А ворон остается. Он всегда на виду и делит с человеком тяготы долгой зимы. Он держится возле домов, как курица, сопровождает охотника, зная: удачный выстрел и ему что-нибудь принесет.

В одной из самых глухих деревенек Аляски с названьем Гуслея я беседовал с охотником Сэмом Вильсоном. Он рассказал: во время осенних охот на лосей с лодки вороны, хорошо сверху все видящие, пикируют вниз, показывая, где стоит зверь. Удивительно. Но вполне объяснимо – за тысячи лет вороны тут, на севере, так «притерлись» к жизни людей, что понимают каждый их шаг.

Человеку тут в голову не придет выстрелить в ворона, он – божество! «Ворон создал землю, небо, человека, животных… Помолись ворону». В этом вся религия северных людей. В местном искусстве ворон – главный из персонажей. На рисунках, вышивках, на резных тотемных столбах – везде ворон. А вот шутка из нынешней жизни. Мальчик из племени атапасков, вернувшись из школы, поделился с отцом: «Учитель сказал, что люди произошли не от ворона – от обезьяны». Отец был строг: «Белые люди, возможно, произошли от обезьяны, а мы от ворона».

К интересной жизни воронов во всех частях света всегда присматривались пастухи и охотники. В последнее время ворон стал особым объектом вниманья этологов (ученых, занятых поведеньем животных). Но эта птица оказалась орешком крепким для изученья – немногочисленная, умная, осторожная и подозрительная, – «одного перышка возле приманки довольно, чтобы вчера еще спокойно кормившийся ворон сегодня сесть испугался». По крупицам собираются интересные сведенья. Больше других в изучении ворона преуспел американский орнитолог Берндт Хейнрих. Пять зим, выкладывая приманку (изведено восемь тонн падали!), забираясь для наблюдений на верхушки сорокаметровых елей, просиживая часами в скрадках при морозе за двадцать градусов, упорный любознательный человек сумел проникнуть в сложный мир таинственной птицы. Его книга «Ворон зимой» стала событием в современном изучении дикой природы. Недавно книга издана и у нас. Получив книгу в подарок к Новому году, я прочел ее в две ночи. Редкий детектив может сравниться с этим раскрытием подлинных тайн жизни.

Невозможно перечислить все тонкости наблюдений, сделанных Хейнрихом в северном американском штате Мэн. Назовем лишь кое-что, имеющее отношение к этой беседе.

Вороны – однолюбы. Союз, заключенный между вороном и (так и хочется сказать вороной) очень похожей на него самкой – союз на всю жизнь. Вопрос добывания пищи зимой – важнейший для воронов. Резонно предположить: выбор должен быть безошибочным. Способность самца кормить семейство самка проверяет, прикидываясь птенцом и выпрашивая у ворона корм. Ограниченность корма заставляет птиц охранять свою территорию от прилета двух, а то и трех десятков прожорливых едоков. В то же время стратегия выживанья научила воронов находить пищу, смелости первым приблизиться к ней. Птицы демонстрируют друг другу летные качества, умение созывать на пир (например, на тушу павшего лося) своих сородичей. Информация о наличии где-то пищи передается воронами на «коммунальных ночлегах». Как? Звуками и какими-то формами поведенья, считает ученый.

При избытке еды вороны уносят ее порциями и прячут в снегу. Их тайники умело используют вороны, сойки и дятлы, в присутствии воронов не рискующие приблизиться к лесному «обеденному столу».

Вороны, прислушиваясь к разным сигналам обитателей леса, используют их для поисков пищи. Особо жизнь воронов связана с жизнью волков (и койотов в Америке). Ворон внимательно наблюдает за всеми передвижениями серых хищников – возле них всегда можно чем-нибудь поживиться. В свою очередь, вороны могут указать волку падаль. Иногда они прямо к ней привлекают союзника, потому что сами не в состоянии начать потрошенье занесенной снегом, замерзшей туши.

«Ничто не ускользает от глаза подвижного умного летуна», – пишет американец. «Ворон – птица осведомленная…» – подтверждает это и мой знакомый пастух из деревни Зименки.

• Фото автора. 20 января 1995 г.

«Официанты из Антарктиды»

Во Франкфуртском зоопарке, помню, всех рассмешил мальчик. Возле пингвинов, для которых тут создана подходящая обстановка со льдом и морозцем, мальчик тронул маму за руку: «В Антарктиде они работают официантами?» Смеялись все потому, что пингвины в черных «фраках» и белых «манишках» в самом деле похожи на официантов, большие императорские пингвины – на очень дородных из дорогих ресторанов, суетливые пингвины адели – из ресторанов помельче…

Нет другой птицы, которая вызывала бы столько любопытства и добрых чувств, как пингвины. К сожалению, в зоопарках пингвины долго не держатся. Жаркое лето для них губительно, а сооружать жилой холодильник – дело накладное…

Когда я прилетел в Антарктиду, на второй же день меня повели знакомить с пингвинами, и не только потому, что знали мои интересы, всех новичков водят к пингвинам, как москвичи гостей из провинции водили раньше в театры. Сами зимовщики тоже время от времени ходят общаться с птицами. Видеть рядом с собой в суровых условиях еще какое-то проявление жизни для зимовщиков очень важно.

Мы пожаловали к пингвинам в декабре (антарктическим летом). Солнце. Синее небо. Не тепло, но и холод не лютый. Над огромной колонией крупных «официантов» стон стоял «тэ-те-тэ-тээ!» – многие тысячи голосов. Атласное черно-белое одеяние взрослых пингвинов поблескивало, малыши были в пуховых коричневых «свитерах». Они еще не видели воду. Появившись на свет минувшей зимой, молодежь пока приспособлена лишь к холодам. В штормовые дни они сбивались в плотные группы («детские сады») и так пережили зиму. Сейчас птенцы непрерывно просили еду. Папы и мамы, уходившие к морю кормиться (это недалеко – километров пятнадцать – двадцать), приносят в зобах еду. Каким-то чудом отыскав среди тысяч одинаковых пингвинят свое чадо, отрыгивают ему в клюв творожистый корм.

Фраки им к лицу.

Стойбищем птицам служила огромная льдина, пятикилометровым ломтем отколовшаяся от щита Антарктиды. Снег на льдине утоптан, загажен пометом, лежат тут птенцы, метели не пережившие, и треснувшие на морозе яйца.

Единственное яйцо у мамы-пингвина появляется в самое лютое зимнее время. Как теперь установлено, яйцо немедленно отдается папаше. Он прячет его на лапах под складкою теплого живота (специальный обогрев сетью кровеносных сосудов). Неуклюже, еле-еле передвигаясь, пингвин высиживает, точнее сказать, выстаивает свое сокровище шестьдесят с лишним дней, не питаясь при этом и теряя почти половину своего веса. Случается ему оступиться, соскользнуть – яйцо в этом случае немедленно кто-то подхватит, «усыновит». И никаких протестов и ссор. Иначе нельзя – мороз-то под сорок. И ветер. Все же какая-то часть яиц погибает. Крикливые поморники расклевывают эти отходы, терзают трупы замерзших птенцов, пикируют и на живых, проверяют: жизнеспособен? Птенец демонстрирует свои силы – громко пищит, машет ластами. А кругом гул «ке-ке-ке-ке!» – тысячи голосов соплеменников.