Святослав Сахарнов - Бухта командора Страница 3

— Еще?

— В начале статьи говорится, что два парохода шли вместе. Значит, второй присутствовал при аварии. Так вот, если два парохода находятся в видимости друг друга, причем одно судно сидит на мели, а другое стоит на якоре или дрейфует, команда второго будет принимать все меры к оказанию помощи бедствующим, а команда первого, спустив шлюпки, направилась бы к этому судну. Отклонение от такого порядка — или драма или предмет судебного разбирательства.

— Значит, автор статьи не моряк?

— Я этого не сказал. Я сказал только, что в рассказе есть ошибки.

— Так, а что еще?

— Вся история с плотами сильно драматизирована. Вообще мне не понятно, из чего можно на современном — ну, не современном, но построенном уже в нашем веке — стальном пароходе соорудить плот… Я, может быть, ошибаюсь, но автор, видно, этого тоже себе не представляет, иначе он хоть как-то, но описал бы постройку плота.

— Ты придираешься!

— Может быть, но ты ведь знаешь — в рассказе убеждают только детали. Этим и отличается то, что пишет очевидец, от того, что написано с чужих слов… Хорошо, а что дальше? Ты сказал, рассказ тебя заинтересовал и ты занялся этой историей. Послал куда-нибудь запросы, письма?

— Послал. И даже получил ответы. Вот они. Ответы морского Регистра и дальневосточного пароходства. Прочитав статью Сорокина, я подумал: чем черт не шутит — вдруг описанное в газете — правда? На всякий случай запросил Регистр и пароходство.

Он достал из папки два письма.

Морской Регистр

исх. № 544/228-л

12.07.54 г.

Тов. Лещенко А. Г.

На Ваш запрос (наш вх. № 778—54 г.) сообщаем, что грузопассажирское судно «Минин» и грузопассажирское судно «Аян», принадлежавшие Добровольческому флоту и приписанные к порту Владивосток, погибли в 1922 году у Тридцать первого острова в Охотском море.

Дальневосточное пароходство,

отдел учета судового состава,

г. Владивосток

№ 564, 4.07.1954 г.

Лещенко А. Г.

(исп. вх. № 977—54)

В ответ на Ваше письмо от 14 мая с. г. подтверждаем факт гибели судов «Минин» и «Аян» в ноябре 1922 года в районе Курильских островов. Одновременно сообщаем, что восстановить списки команд не представляется возможным.

— Я хотел найти кого-нибудь из свидетелей катастрофы, — сказал Аркадий. — Представляешь, как бы все упростилось? Тут написано — Тридцать первый остров… Но такого ни в одном море нет… Да-а, так и пролежали у меня десять лет в папке эти бумаги. Я не собирался заниматься больше этой историей, почти забыл про нее и вдруг — видишь, сколько в ней случайностей? — просматривая газеты — на этот раз японские, но тоже начала и середины двадцатых годов, — натыкаюсь на такую заметку.

Он раскрыл очередную папку и положил передо мной фотографию: заметка, мелкие, словно шевелящие лапками, иероглифы, ее перевод.

«Хаккодате. 1 августа. Как сообщили местные власти, на острове арестован русский эмигрант Соболевский, задержанный при попытке похитить кавасаки у рыбаков. В полиции задержанный сообщил, что находится на Хоккайдо второй месяц. По его словам, он прибыл, чтобы разыскать свое имущество, погибшее осенью прошлого года при аварии пароходов «Минин» и «Аян». Оставшись без средств к существованию, он в отчаянии сделал попытку кражи катера. Задержанный отправлен в префектуру Хаккодате и будет выслан за пределы страны. Его сообщникам удалось скрыться».

— Н-да, — протянул я. — Это уже действительно что-то интересное. Твое дело приобретает неожиданную окраску: имущество, оставленное на пароходе, столь ценно, что эмигрант в чужой стране, рискуя попасть в тюрьму, идет на преступление.

— Вот, вот. Так подумал и я. Но в руках у меня появилась теперь фамилия — Соболевский! Что, сказал я себе, если снова попытать счастья? До революции, как ты знаешь, публиковались различные списки должностных лиц, их перемещения и даже знаменательные события в жизни. Так вот, я запросил Государственный архив и получил список — сорок четыре фамилии, сорок четыре чиновника, носивших фамилию Соболевский и занимавших достаточно высокие посты. Один из них — Соболевский Вениамин Павлович — оказался…

Он протянул мне узкую полоску бумаги со штампом архива.

«Соболевский Вениамин Павлович, 1871 года рождения, закончил историческое отделение Петербургского университета, исполняющий обязанности директора частного музея истории и естествознания, основанного на добровольные пожертвования владивостокского купечества».

— Ну и что? Он поморщился.

— Ты только подумай: свинцовый пенал. Из-за него во время катастрофы судна какие-то люди готовы применить, чтобы спасти этот пенал, оружие! Пенал, из-за содержимого которого директор музея, бежавший из Владивостока, несколько месяцев бродит по японскому острову и наконец идет на преступление, крадет судно. Зачем оно ему? Естественно, чтобы плыть к тому месту, где в каюте «Минина» лежит пенал… Ну как?

— Похоже… Дай посмотреть еще раз!

Я перечитал документы.

— Знаешь, что это за пенал? — сказал я. — На флоте, я имею в виду царский флот, в таких хранили секретные карты и шифр-документы. В случае угрозы попасть в плен, пенал бросали за борт.

— Ага! Так вот, внимательно следи за ходом моих рассуждений, я решил узнать, чем занимался историк Соболевский. Стал искать его труды. Оказалось — писал он мало. Я нашел только две заметки, подписанные его именем, и обе, как мне показалось сперва, были опубликованы по случайному поводу. Первая рекомендовала широкому кругу читателей «Очерки из истории православной американской духовной миссии» издания Валаамского монастыря, напечатанные в Санкт-Петербурге в 1894 году. Вторая — описывала целебные источники в долине реки Уссури близ села Лиственничного.

— Действительно, ничего общего.

— Тогда я решил посмотреть исторические журналы нашего времени, чтобы найти в них сведения о судьбе частного музея во Владивостоке. Просмотрел около пятисот номеров, и наконец в пятом номере «Исторических записок» за 1929 год мне попалась статья о последних днях хозяйничания японцев во Владивостоке. В ней есть любопытный абзац. Я сейчас прочту его. Сперва в статье идут общие сведения об освобождении Приморья. Могу напомнить. Оно завершилось в октябре двадцать второго года. Соглашение между представителями Народно-революционной армии, которой командовал Уборевич, и представителями командующего оккупационными японскими войсками генерала Рачибана было подписано двадцать четвертого октября. Эвакуация интервентов должна была закончиться к шестнадцати часам двадцать пятого числа. Она сопровождалась грабежами и пожарами… А далее вот что пишут «Записки»: «В эти дни из Владивостока было вывезено и погибло много документов. Так, был сожжен частный исторический музей, где хранилось наиболее полное собрание материалов по истории Приморья и города. Известно также, что директор музея имел собственную коллекцию документов семнадцатого-восемнадцатого веков, представлявшую большую ценность. В числе их были письма Германа, копия журнала сотника Кобелева и другие. Поскольку директор Соболевский исчез в эти же дни, представляется несомненным, что он имел непосредственное отношение к пожару и исчезновению документов».