Александр Власенко - О пижонстве Страница 3

Бегает себе Вовочка и бегает, падает да и падает – ну и леший с ним, нам-то какое дело! Мы гораздо похуже фигурантов видывали, которые и на его уровне стуфтить бы не смогли. Так что даже не смеемся громко, хотя есть над чем. Одна из кусающихся-то собачек – Вовочкина, да и другая его прекрасно знает, так что это все игра на публику, к тому же не в лучшем исполнении: то поторопится фигурант упасть, то, наоборот, запоздает.

Но вдруг откуда-то сзади, малость пошатываясь, выходит не ахти какой трезвый Витя, человек с характером прямым, тяжелым и размашистым, как у Стеньки Разина, и контрастным ничуть не менее, чем у атамана Кудеяра. При определенных обстоятельствах он вполне мог бы олицетворять собою тот самый пресловутый русский бунт. А на поводке у Вити – его «альтер эго» Осман, немецкая овчарка, очень многим напоминающая крокодила – и обликом, и нравом. Топор, или лом, или ружье сделали Османа колченогим – я уже не припомню, но нимало не сомневаюсь в окольно достигавших меня слухах, что со всеми перечисленными инструментами, находившимися в чужих руках, он в разное время чересчур близко знакомился и что знакомства эти всегда гораздо дороже обходились как раз обладателям инструментов. Речь правдолюбца Вити, от души приправленная подходящими ко всем случаям жизни русскими устными выражениями, была по обыкновению немногословной:

– И че ты (…) мне тут (…) показываешь? – обратился он к фигуранту. – Ты (…) вот под Османа сходи.

Осман, явно одобряя мнение хозяина, со спокойным интересом повернул к Вове свою нелепо длинную, испещренную вдоль и поперек шрамами всевозможной конфигурации, здоровенную морду.

Вовочка не стерпел грубых слов, зарделся от обиды:

– Ну и что? Ну и схожу!

Мы, конечно, не друзья досаафовцам, но раз такое дело, скорее вскочили – и к ним. Слово не воробей, и мальчишке, переполненному глупой гордостью, понятно, сдержать его придется. Но как-то без кровопролития хотелось обойтись, хотя бы без особого. Мы и давай уговаривать Витю и ничего еще не понявшего Вовочку, чтобы Османа пускали не более чем с двадцати шагов. Слава Богу, уговорили. Обычная средняя собака чем дальше бежит, тем слабее атакует – на бегу запас ярости у нее выгорает. Потому настоящая проверка характера, как было в ту пору на гэдээровском «керунге», делается только при дальнем пуске – с девяноста метров. А таким хладнокровным бойцам, как Осман, два десятка шагов или две сотни – нет никакой разницы. Только знаем мы, что если вблизи – то сможем еще упросить Витю, чтобы собаку отозвал поскорее. А будет пуск дальний, Витя, и в трезвом-то виде не терпящий никакой фальши, не упустит случая, ну, не скажу – поиздеваться, а так, слегка поглумиться, и спешить уж точно никуда не станет. И хорошо тогда, если Осман, давно познавший вкус живого мяса, просто порвет, а не покалечит, а то и не выпотрошит слишком самонадеянного фигуранта. Ему на это пары лишних секунд за глаза хватит.

Пустили. Вовочка готовится принять Османа в лоб, с ударом до хватки, и ладно еще, не бежит, а идет к нему навстречу. А этот убивец неспешно и почти лениво скачет, хромая на все четыре ноги, и только в последний момент неожиданно и резко маханул с такой прытью, что не успел Вовочка приложиться к нему стеком. И чему мы все потом удивлялись, что не только опытным и могучим противником оказался Осман – в этом ни у кого, кроме Вовочки, никаких сомнений и прежде не возникало, – но еще и чертовски благородным. С его-то людоедской славой! Как только захлопнул он свою мясорубку (а вернее сказать – костоломку) на рукаве да тряхнул чуть головой, так сразу и понял, да и мы все тоже поняли: достал. Ну и держит себе рукав, негромко порыкивает в порядке предупреждения дальнейших эксцессов, а добивать и не думает. Хотя – вот он, клиент: спекся мгновенно, бери его голыми руками. Стоит Вовочка бледнее бледного, ручки опустились, глазки в кучку, и не то что дернуться, а ни вздохнуть, ни охнуть не может. Совместными усилиями растормошили мы Витю, отозвал он нехотя Османа. Вытащили тогда абсолютно никакого Вовочку из рукава, посмотрели: как и следовало ожидать, ни одной дыры нет. Просто сжал Осман с жуткой силой свои крокодильи челюсти, вот тебе и болевой шок. Синяк, конечно, на все предплечье…

Глянул на это исподлобья Витя, пробурчал себе под нос:

– А не будет выпендриваться!

…Нет, не прав, не прав был Витя: никакой это не выпендреж, а самое что ни на есть пижонство!

Что я с показухой вляпался, что Вовочка, что «авось», что «небось» – никакой по сути разницы.

О таких пижонах, как мы тогда, в старом анекдоте и сказано: «Летать не умеют, а туда же – выпендриваться!»