Дмитрий Смышляев - Синай и Палестина. Из путевых заметок 1865 года Страница 10

Скажу теперь несколько слов вообще о степи от Суэца до Синая и о бедуинах. От Суэца идет голая пустыня, на которой встречается первый небольшой оазис Аюн Муса; потом другой, немного более его – уади Кхарантель. Все это пространство представляет совершенную плоскость, за исключением едва заметных возвышенностей, идущих параллельно и образующих род наших степных балок. Далее местность постепенно возвышается, песочные холмы превращаются сначала в известковые, потом в гранитные горы; эти последние становятся все выше и выше и упираются наконец в поперечный кряж самой высокой на всем полуострове Синайской группы, отделяющейся от них лишь незначительной ширины долиною Солаф. Пески, идущие от Суэца, то твердые, то сыпучие, покрыты иногда массами красной, черной или пепельного цвета лавы; вся эта часть пустыни до больших гранитных гор лишена, кроме упомянутых выше оазисов, всякого признака растительности: два-три колючих сухих куста – редкость, на которую с жадностью бросаются верблюды. С углублением в горы растительность становится заметнее, хотя нигде не покрывает почву сплошь, а разбросана кустами на значительных расстояниях; в уади Барак можно насчитать даже до полсотни деревьев сэйяля и несколько корявых смоковниц. В уади Кхарандель и уади Уэсиег есть несколько пальм и значительное количество кустов тарфы. Все растения, встречающиеся по пути, весьма хрупкие, колючие, сухие, бледно-зеленого цвета, переходящего в бледно-желтый. Собственно того, что мы называем травою, здесь нет и признака. Вся пустынная флора ограничивается не более как двумя десятками видов. На Синае присоединяется к ним лишь иссоп. Я говорю здесь о дикой природе, а не о синайских садах.

Вода встречается на всем полуострове весьма редко, в виде природных скудных артезианских колодцев, имеет вкус солоноватый, горько-соленый и, кроме источников в уади Барак и в ущелье Накб-Гауа, – совершенно негодна для употребления человека. Из насекомых мы видели несколько раз только каких-то черных жучков, скорпионов; из пресмыкающихся водятся в обилии змеи и ящерицы; из четвероногих – зайцы; кажется, есть и хищные звери; из птиц попадались черные вóроны, двух видов мелкие пташки и куропатки.

Среди этой бедной природы скитаются племена, разделяющиеся на три группы: между уади Насэб и уади Кхарандель – Алеикаты, в окрестностях приморского селения Тора – Авлад-Сулейманы и Джебелиэ (горцы).

Последние суть непосредственные монастырские рабы, гнездящиеся в окружающих монастырь скалах. У них нет положительно никакого имущества; питаются они подачками от монастыря, в котором исполняют все потребные работы: возделывают сады, служат на посылках, проводниками и т. д.

Торские арабы по большей части занимаются перевозкой на верблюдах монастырских тяжестей и путешественников; но это право они разделяют, кажется, и с алеикатами. В Торе и Раифе они ухаживают за пальмовыми садами, принадлежащими Синайскому монастырю. Таким образом, все три племени находятся в большей или меньшей зависимости от монастыря и им существуют. Это много, по всей вероятности, способствовало к укрощению в этих племенах независимого и хищного характера, столь свойственного бедуинам вообще. Например, Гассан, принадлежащий к племени алеикатов, был наказан за свою дерзость, но не только не ожесточился вследствие такой расправы, как бы следовало истому бедуину, но, возвратившись после исправления в монастырских стенах, подошел к своему шейху, вытащил конец полотенца, которым повязан красный фес шейха, завязал на нем узел и заткнул опять на прежнее место, говоря: «Я люблю этого человека и из любви к нему даю доказательство, что не буду мстить». Вся дорога поэтому от Суэца до Синая довольно безопасна. Русские поклонницы даже не боятся пускаться в этот путь. Случаи убийств, правда, бывают почти каждогодно, но в них уже виноват, кажется, русский задор. Когда я спросил архимандрита Кирилла в Джуваниэ перед отъездом из Каира: «Нужно ли нам оружие?» – то он отвечал очень серьезно: «А на что вам? У арабов есть ружья».

Бедность бедуинов и уменье довольствоваться малым – изумительны. Едва одетый, тощий, постоянно голодный, спящий холодными ночами под открытым небом, бедуин возбуждает невольную жалость. Обыкновенно наши проводники, пять человек, брали пригоршню муки из кукурузы, делали из нее лепешку в две четверти[17] в диаметре и пекли ее под пеплом из верблюжьего навоза, потом делили ее на пять частей и съедали; затем растирали в деревянной чашке немного пережженного кофе, варили его и пили. Это их обед и ужин. Поутру та же история, иногда лишь присоединялась пригоршня кукурузных зерен, зажаренных под пеплом. Вообще рассчитано, что бедуины употребляют твердой пищи средним числом шесть унций[18] в день. Немудрено, что они одолевали нас хлебом. Поутру и ввечеру являются по одному в палатку, присядут на корточки и говорят: «Хаваджи! хлеб!» Дашь ему кусок – и доволен. Но я раз дал табаку, и они стали являться с новой просьбой: «Хаваджи! дахан!» А там, наконец, и кагва (кофе) и цукра (сахар) им понадобились. При избытке это, конечно, ничего; но когда припасы наши стали приходить к концу, то назойливость наших проводников ужасно надоедала.

Черты лица бедуинов весьма выразительны и по большей части приятны, особенно глаза; зубы поразительной белизны; рост средний; все худощавы, живот ввалился внутрь; на ногу быстры; манеры их не только не имеют ничего грубого, но по большей части полны изумительной грации.

Полная одежда их заключается в рубашке белого миткаля, концы рукавов которой вырезаны от локтя и оканчиваются сзади длинными остриями: в эти углы наши арабы обыкновенно завязывали получаемый от меня «дахан»; поверх рубашки надет широкий кожаный пояс, к которому привешены огниво, гвоздь для ковырянья в трубке, щипцы, чтоб уголь класть в трубку, два-три патрона, по большей части, пустых; через плечо на узком длинном ремне висит престарый прямой меч в дырявых ножнах и такой формы, какая была, вероятно, в употреблении при Измаиле, <сыне Авраама>. К этому присоединяется иногда ружье такой мастерской работы и столь почтенных лет, что я бы не решился сделать из него выстрела. Поверх рубашки надевается полосатый (коричневый с белым) квадратный мешок, с прорезами для шеи и рук. В холодное время накидывается поверх него козлиная шкура, волосами наружу, две ноги которой завязываются у шеи узлом. На голове носят красный фес с синей кистью и повязывают его белым полотенцем в виде чалмы. Шаровар не носят, на ногах плохие сандалии из обрывков козьих шкур, кое-как укрепленные на ноге и, из экономии, употребляемые лишь тогда, когда острые камни в горах становятся нестерпимыми. Большей частью, впрочем, они ходят в одних рубашках. Костюм женщин заключается в рубахе из синего холста. Джебелиэ не носят почти никакой одежды.