Александр Дьячков-Тарасов - Тимур на Кавказе Страница 11

Утром, ещё лёжа в постели, я услышал внизу шум, крики, плач женщин. Выглянув в маленькое окошко, я увидел следующую картину: на шерстяном кавказском плаще (бурка) несли труп мужчины; огромная толпа его сопровождала, среди неё я увидел и князя Александра. Процессия направилась на гору, к церкви. Несли труп Михаила.

На следующий день были торжественные похороны: труп был погребён вблизи церкви в оригинальном склепе, сложенном из каменных плит и похожем на жилище с плоской крышей. Вся гора была покрыта народом; на угощение его пошло 8 быков и 120 овец, кроме того, на могиле была убита любимая лошадь умершего, изукрашенная пёстрыми лентами от головы до хвоста. Интересен обычай у женщин: жена покойного Михаила отрезала у себя волосы и положила на труп в знак того, что не выйдет замуж. Горе вдовы было, видимо, безгранично: глаза её безумно смотрели на труп и, казалось, ничего другого не видели. Она не выдержала.

Ночью она бросилась со скалы, и её похоронили рядом с мужем.

Убийца Михаила сидел в подвале дома князя. На другой день после похорон назначен бил над убийцей народный суд. На горной площадке под столетним буком чинно сидели двенадцать стариков. Они встали при приближении князя. Привели преступника. Это был высокий стройный крестьянин, лет тридцати семи, мой ровесник. Он с ненавистью смотрел на собравшихся судить его стариков, Он знал, что ему не миновать смерти.

Суд был короток. Переводчик мне шепнул страшный приговор, который самый старший из судей должен был объявить преступнику. Я вздрогнул. Я сидел под деревом в пяти шагах от алана, пристально смотрел на него, Солнце заливало его непокрытую голову. Он стоял, понурив голову, со связанными назад руками. Я вскочил… И тотчас пошёл просить Александра смягчить приговор. Князь, скрипнув зубами, сказал: «Нет пощады собаке!» В отчаянии я вернулся на место.

Среди глубокой тишины раздался старческий голос судьи, знатного алдара.

— Обычай наших дедов и отцов запрещает проливать кровь сородичей. Её разрешается проливать только при самозащите. Ты её пролил нападая. Старики решили: тебя надо убить. Тебя надо убить бескровно. Тебя убьёт гвоздь.

Несчастный напряжённо слушал речь старика. При последних словах лицо его исказилось. Он пошатнулся, но устоял.

Несколько человек алан быстро схватили его, поволокли к дереву и туго привязали его к стволу. Стоявший тут же великан подошёл к бледному, как мел, осуждённому, приставил к темени громадный гвоздь с широкой шляпкой и сильным ударом молотка целиком вогнал его в череп. Труп не убирали двое суток.

Для генуэзцев положение создалось неприятное. Чезаре поспешил отправить глупого Сфорца под сильным конвоем княжеских воинов в Себастополис через Кюль-хара.

В КАБЕРТАЙСКОМ ГОРОДЕ ХУМАРЕ

Чезаре решил немедленно продолжать путь, переехать в кабертайский город — Хумару — в двадцати милях вниз по течению Копы. Здесь на обширной долине при слиянии с Копой её притока, выбегающего из-под «Стробилос-монс» (Эльбрус)[61], расположен большой город. Здесь я увидел сотни кибиток степняков, шалаши горцев, палатки византийцев, картавелов, руссов; около города паслись стада верблюдов, привёзших в местные склады горы тюков из Азии, через город Маджар, Этих товаров ждали стада припонтийских мулов; их стальные ноги и сильные спины переносили сюда из Себастополиса и Пецонды генуэзские и византийские товары. Длинные сараи на невольничьем рынке были всегда переполнены человеческим товаром; рабов доставляли сюда кабертайские, аланские, ногайские, зихийские князья.

У кабертайцев мы встретили феодалов, занимавшихся исключительно работорговлей. Они без стеснения отнимали у своих вассалов красивых детей, девушек и юношей и переправляли их на черноморские и степные невольничьи рынки. И если у алан меновою основною единицей была корова, то у кабертайцев ею служил, кроме коровы, и невольник. Хумаринцы находились на оживлённом торговом пути с Севера на побережье «Понта»[62]. Они были богаты. В окрестностях города паслись многочисленные стада овец, коз и рогатого скота, а также табуны быстрых и выносливых лошадей, далеко известных под именем «хабертайских»[63]. Хумаринские феодалы жили в больших домах, обнесённых каменными высокими оградами. Оружие они получали из Мзджара, из Византии, из Генуи. Они очень любили генуэзские мечи. В Хумаре мы имели факторию. Ею управлял субпрефект; он подчинялся себастопольскому «Консульскому отделению». Мы остановились в его доме. Он нам подтвердил, что Хумара была складочным торговым пунктом для Маджара. Отсюда горцы снабжались тканями, особенно шёлковыми, сосудами металлическими, солью, азийским оружием, женскими украшениями, специями Индии. Особенно ценные товары шли в Пецонду и в Себастополис. Везли их мулы. Для надзора за кипчацкими купцами в Хумаре жил ханский чиновник с отрядом воинов. Могущественный кабертайский князь Атажуко оказывал ему в этом полное содействие.

Мой пецондский знакомый кипчак Гасан-бей, которому в Пецонде я подарил кинжал, покинул нас, едва мы спустились с перевала «Кюль-хара»; он получил с нарочным важное письмо, как он сообщил мне об этом с озабоченным видом; в Хумаре субпрефект сказал мне, что у кипчаков замечена какая-то тревога; князь Атажуко сообщил мне, что из-за Гирканского моря (Каспийского), по слухам, вновь приближаются страшные азийцы с Тимур-беем[64] во главе.

Я не обратил особого внимания на эти зловещие слухи. Вы, дети мои, увидите, как ваш отец жестоко ошибся. Окончив деловые занятия по ревизии субпрефекта, я ходил на прогулку по городу.

В длинных бревенчатых сараях с земляной крышей, в темноте, на земляном полу томились рабы. Я посетил один из сараев. Там я услышал родную речь: за месяц нашего пребывания среди родного народа я успел восстановить в памяти забытую с детства аланскую речь. Я подошёл к соотечественнику, заговорил и узнал, что он недавно взят в плен кабертайским князем, закован.

Он просил меня спасти его. Я его ободрил. Сказал, что я его выкуплю. На следующий день мой соотечественник был на свободе.

Выйдя однажды на балкон, я заметил скакавшую группу всадников в войлочных шляпах, в дорожных халатах, с копьями, луками, кривыми саблями. Промчавшись мимо меня, они спешились у дома ханского чиновника. Полчаса спустя к нашему дому направилось шествие: впереди ехал в новом халате всадник с жёлтым знаменем, за ним три пары всадников; они везли какие-то свёртки, за ними следовал разряженный чиновник в сопровождении свиты в полном боевом вооружении.