Григорий Градовский - Война в Малой Азии в 1877 году: очерки очевидца. Страница 11

Пришел один из моих спутников, прапорщик М. По лицу его я сразу узнал, что и он был не в своей тарелке. Оказалось, что он еще менее счастлив: о нем «бумага не пришла», и до представления корпусному командиру и его решения никто в штабе не знал, что с ним делать. А он-то мечтал о схватках боевых и удалых налетах! Я пригласил М. остаться со мной и расположиться в моей палатке пока придет бумага или выйдет о нем решение. Признаюсь, мне даже приятно было, что «бумага не пришла»; вдвоем и скучать, и бездействовать веселее…

— Пойдемте лагерь осматривать, — сказал я.

— Да и поесть не мешает, — подбавил М.

Я вспомнил, что с раннего утра мы почти ничего не ели, и что проехав двадцать верст верхом, позаботиться о пище, действительно, не мешает. На вопрос «Где бы поесть?» кто- то из штабных отвечал, что через четверть часа будет готов «корпусный обед» и что, без сомнения, я буду обедать в «корпусном табльдоте». Прежде всего я постарался осведомиться, что это такое «корпусный табльдот»? Оказалось, что на суммы, отпускавшиеся в распоряжение корпусного командира, генерал-адъютант Лорис-Меликов приказал нанять особого маркитанта, на обязанности которого лежало давать обед и ужин чинам корпусного штаба, приглашенным к этому столу безвозмездно. Не представившись корпусному командиру, я не решался, конечно, воспользоваться корпусным табльдотом. Мы отправились обедать в частный ресторан и попали к м-м Пьер. Это была квадратная палатка с какими- то странными изображениями на крыше. От времени или дождя изображения эти побледнели, но все таки можно было разглядеть двух львов или собак, прыгающих на какую-то рогатку, имевшую претензию изображать солнце. Шутники говорили, что эту палатку подарил м-м Пьер сам Насреддин, персидский шах, в знак не только своего дружественного нейтралитета, но, некоторым образом, даже неравнодушия. Сама м-м Пьер всегда весело отшучивалась на подобные замечания. Она родом мингрелка, но бывала в Париже; муж ее, по профессии парикмахер, также из туземцев и носил имя Пьетро; «Пьером» же он назвался ради процветания своего ремесла, на том основании, что самым варварским образом мог ломать французский язык. Около палатки торчала вывеска: «Парикмахер Пьер»; но не на парикмахерском искусстве зиждились дела семейства Пьер в лагере; центр тяжести их лежал в маркитанской части, где главой, очевидно, была супруга. Умная, энергическая женщина хлопотала с утра до ночи; не разыгрывая в лагере роль Минервы, она, вместе с тем, умела поставить себя к посетителям в такие отношения, которые можно характеризовать выражениями: «язык без костей», а «рукам воли не давай». В палатке ее всегда было людно. Так было и в ту минуту, когда я вошел в нее в первый раз. Кругом двух-трех столов, составленных и протянувшихся от входа до противоположной стенки, густо сидели офицеры на деревянных скамейках, табуретах, ящиках с товарами и пустых. Тут были пехотинцы, артиллеристы, драгуны, как оказалось, Тверского полка. На столах то и дело появлялись неизбежные котлеты, шашлык, коньяк и, главным образом, кахетинское вино. Хозяйка беспрерывно сновала с одного конца палатки в другой, причем ей иногда приходилось перелазить через ящики; ближайшие посетители, без сомнения, спешили оказать м-м Пьер помощь на этих «перевалах». Оживленный говор, смех, чоканья наполняли несколько удушливый воздух палатки. Когда мы вошли, ближайшие у входа посетители потеснились и дали нам место. М-м Пьер не замедлила обратить на нас свое благосклонное внимание. Признаюсь, не без некоторого чувства осторожности вошел я в эту компанию; но не прошло и нескольких минут, как я удостоверился, что мы поладим, что армия не только не будет враждебно смотреть на корреспондентов, но и отнесется с полным уважением к их назначению. Шел разговор о ближайших событиях дня, о последней рекогносцировке и, конечно, об Ардагане. Незаметно, втянулся в разговор и я, желая узнать от участников «всю истину» насчет взятия этой крепости; но участники народ странный: почти всегда они сосредотачивают весь интерес своих откровений на разных мелочах и большей частью на собственной личности. Узнал я, что их вовремя не пустили преследовать неприятеля; другие говорили, что это нарочно, что корпусный командир и пленных даже велел отпустить да еще и по рублю дал: пусть, дескать, турки знают, что мы их и в грош не ставим, пусть разбегутся и распространят панику на всю Малую Азию; кто-то сказал, что «паша был подкуплен» и что командующий корпусом «тонкий дипломат», но «участники» хором заглушили эту ни на чем не основанную сплетню и сослались на штурм, на сопротивление турок при взятии форта Гелляверды. Узнал я, что лошади в кавалерии совсем «подбились», что такую-то батарею «зарезали», то есть уничтожили ее лошадей, но впоследствии мне пришлось убедиться, что это общие мнения у всех кавалеристов жаловаться, что «лошади подбились, зарезаны». Первый раз ознакомился я, также, что такое «алаверды» и «якшиол», потому что скоро пошли круговые тосты, при которых эти слова произносятся гостеприимными грузинами. Словом, из палатки м-м Пьер я вышел, имея уже несколько хороших знакомых в кавказской армии, хотя многих фамилий я и не мог припомнить. Генерал Девель возвратился в лагерь, и я успел ему представиться. Прием был радушный. Генерал обещал предуведомить меня, когда будет следующая рекогносцировка. Когда я возвратился от него к своей палатке, уж вечерело. Тут меня ждало новое приятное знакомство. Меня искал старший адъютант осадной артиллерии, де Роберти, к которому у меня было письмо. Де Роберти сейчас же потащил меня к себе и, после чаю, несмотря на мои протесты, позаботился о моем ночлеге. Узнав, что по неопытности я не захватил даже кровати, он обещал мне достать ее на другой день, а также стол и табурет. На эту же ночь де Роберти приютил меня у своего знакомого, где была пустая постель, за временным отъездом ее хозяина.

Ночь была холодная. Почти не раздеваясь, расположился я на чужой походной постели, прикрывшись пледом и буркой и не снимая фуражки. Напротив меня лежал мой хозяин, также тщательно укутанный и в турецкой феске на голове. Феска эта была взята под Ардаганом и служила теперь отличным ночным колпаком.

Так благополучно окончился мой первый день в лагере…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Военно-полевые управления

В главных силах действующего корпуса, которые образовались по соединении под Карсом ахалцыхского и александропольского отрядов, помещались и все военно-полевые управления.