Эрих Раквитц - Чужеземные тропы, незнакомые моря Страница 12

В последнем замечании отставного генерала, пожалуй, сквозит лишь зависть к победоносному завоевателю. Достигнув после стольких тревог и лишений «края земли», Александр решает хоть на этот раз не допустить ошибки. Но, казалось, ошибки быть не могло: несмотря на усердные поиски, даже наблюдения с верхушек самых высоких мачт, горизонт на юге был чист.

В высшей степени довольный этим, Александр приказывает Неарху заняться исследованием морского пути к Персидскому заливу. Правда, существовали неясные слухи, что по этому пути лет двести назад уже проплывал перс Скилак[88], но это могло быть и выдумкой. Без сомнения, народы, жившие на побережье, хорошо знали этот путь, но для греков он был книгой за семью печатями.

Неарх очень точно следует приказу (сам Александр со своими быстрыми отрядами выбрал трудную сухопутную дорогу через пустыню Белуджистана). Он добросовестно записывает в судовой журнал все наблюдения, в особенности расстояния, пройденные за день. Морское путешествие протекало без особых сюрпризов, за исключением одного, описание которого передается у Арриана.

«…Когда они плыли из Кииз, на рассвете они увидели, что вода в море высоко бьет кверху, поднимаясь как бы силою какого-то воздуходувного меха. Испуганные этим, моряки спросили проводников на кораблях, что это такое и отчего это явление; они же ответили, что это киты: плывя по морю, они выдувают воду кверху. Гребцы так испугались, что у них из рук выпали весла. Тогда сам Неарх, проезжая по всей линии кораблей, обращался к людям со словами ободрения и воодушевления; и тем, мимо кого он проезжал, он приказывал повернуть нос корабля во фронт, как бы для сражения, и, поднявши боевой крик, среди шума воды частыми и сильными ударами весел производить возможно больше шума. Они ободрились и все вместе, как было приказано, двинулись против китов. Когда же они приблизились к этим животным, они подняли воинский крик, сколько у них хватало голоса, стали трубить в трубы и производить насколько возможно больший шум греблей. И вот киты, которые виднелись уже у самого носа судов, испуганные шумом, опустились в глубину, и немного позднее, вынырнув за кормой, держались на поверхности, и вновь выкинули кверху большую струю воды. Тут среди моряков поднялся шум приветствий при этом неожиданном спасении и раздавались похвалы смелости и мудрости Неарха…»

Вскоре после встречи с неслыханными морскими чудовищами мореплаватели достигли области Гармозии (Орумуз). Здесь им повстречался человек, в котором с первого взгляда можно было признать грека. Это был воин из лагеря Александра, находящегося в пяти днях пути от берега моря. Обрадованный адмирал поспешил к своему повелителю. Узнав о его прибытии, Александр воскликнул: «Клянусь Зевмж, я рад этому известию больше, чем завоеванию всей Азии!»

В самом деле, плавание Неарха счастливым образом дополняло открытия Александра, сделанные им в результате восьмилетнего похода. Через несколько недель войско и флот объединились и задали пир в Сузах, отпраздновав победу с чисто восточной роскошью и великолепием.

У Александра были далеко идущие планы. Он хотел основать панэллинское государство, в котором не было бы различий между греками и варварами. В качестве символа этой идеи столицей нового государства был выбран Вавилон, где было решено восстановить давно разрушенную знаменитую башню. Так как греки выяснили, что Индийский океан не является внутренним морем[89], флот должен был обогнуть Аравию и Африку, чтобы присоединить к великой державе и этот континент.

Александр умер в 323 году до н. э., и все его планы тотчас же были преданы забвению. С ним кончилась непродолжительная эпоха эллинского завоевания богатого Востока. Конгломерат отдельных племен и народов огромного государства распался. Греция сходила с исторической сцены. Магнитный полюс истории неудержимо перемещался к Риму! И хотя политическое влияние Македонии было подобно метеору, который вспыхивает ненадолго и угасает навсегда, гораздо более значительным оказалось влияние походов Александра на науку. Достаточно взглянуть на карту, чтобы убедиться, насколько расширился кругозор греков в результате военных экспедиций Александра. Ведь он первый познакомил западную цивилизацию с неизвестными цивилизациями Востока, почти в самом сердце Азии.

…Александрия Египта — город, основанный к вящей славе великого полководца, — существовала уже четыреста лет. Она была известна во всем мире. Совершить паломничество сюда считалось хорошим тоном, а так как Александрия заслужила славу одного из крупнейших портов Средиземного моря, то возможностей для путешествия сюда было хоть отбавляй, хватало бы драхм в кошельке.

Увы! Уже тогда путешествовать и обозревать мир стоило совсем недешево. Зато уже на подходе к городу вставало из моря одно из семи чудес света, визитная карточка Александрии. Это было поистине впечатляющее зрелище, особенно ночью. До гавани плыть еще добрую пару часов, а сверкающий огонь Александрийского маяка уже пронзал мрак, издалека указывая верный путь к городу. На рассвете пестрая толпа пассажиров толпилась у поручней, чтобы получше рассмотреть вздымавшееся ввысь чудо. Плечом к плечу стояли и купец из Малой Азии, с трепетом и страхом взиравший на маяк, и внимательный греческий художник, и помпезно одетый, заносчивый римлянин, проводивший свободное от военных походов время в путешествиях.

Кто-нибудь из них, например грек, выполнял роль гида: «Александрийский маяк. Воздвигнут архитектором Состратом[90] через 473 года после основания Рима (280 г. до н. э.) на острове Фарос, лежащем посреди гавани. Высота его 0,87 стадия (155 метров). Огонь виден в море за 270 стадиев (около 50 километров). Мощное сооружение в память об Александре Македонском увенчано его позолоченной скульптурой»[91].

Слушатели понимали каждое слово. Какой же образованный человек второго века не говорил по-гречески! Если и теперь путешественники из всех стран света стоят, раскрыв от изумления рты перед последним из сохранившихся чудес древности — пирамидами, как же было не восторгаться Фаросским маяком?

В X веке землетрясение превратило его в развалины, и нам остались лишь одни воспоминания о нем[92].

Но внимание! Наш парусник уже затерялся в толчее мощных триер, широких и приземистых греческих и римских торговых судов, между которыми проворно, как муравьи, сновали александрийские дагабии. Мы с трудом находим наших знакомых, собравшихся прогуляться по великолепным садам и обширным площадям города.