Галимов Брячеслав - Большая волна Страница 12

Последнее письмо Такэно было написано именно в подобных выражениях. Оно начиналось со стихов:

Верь в лучшие дни!Деревце сливы верит:Скоро оно зацветет.

Прочитав их, Йока расплакалась: Такэно недаром напоминал о деревце сливы, – ее, Йоку, он называл «сливовым цветочком», когда был с ней.

Иока поцеловала письмо и продолжала читать: «Я по-прежнему нахожусь в школе по обучению воинов. Не буду рассказывать о своих успехах, но господин начальник мною доволен. Обучение идет к концу, летом нам предстоят выпускные испытания. Надеюсь не опозориться на них, не подвести моих учителей и уважаемого дедушку Сотобу, моего первого наставника в военном деле.

Днем я очень занят, а вечером перед сном часто вспоминаю тебя и сильно скучаю, моя Йока, моя дорогая жена.

На поле средиОпавшей листвы бамбукПробивается,Так и я переполненТайной любовью к тебе.

Среди моих товарищей никто не женат, им трудно понять меня, поэтому я никогда не говорю им о тебе. Но тем сильнее я люблю тебя: моя любовь невысказанная, ты владеешь моими мыслями.

Ночами я вижу тебя во сне, – и всегда на нашей поляне в кедровом лесу, ты стоишь там и ждешь меня. Я подхожу к тебе и обнимаю…»

Йока застенчиво засмеялась.

«Запах твоих волос заставляет меня плакать. Я плачу, а ты гладишь меня своей маленькой ручкой. Тогда я, как ребенок, прячу голову у тебя на груди, тепло твоего тела охватывает меня, и я засыпаю: мне снится, что я сплю и вижу тебя во сне. Когда я просыпаюсь утром, моя подушка вся мокрая от слез».

Йока сама расплакалась, с трудом она прочла последние строки:

Моя любовь была,Как утренняя луна,Но мы расстались.Теперь я все сильнееНенавижу свет зари.

Я вернусь к тебе.

Такэно».

Такэно приехал в конце лета, в жаркую и душную пору. Сэн и Сотоба, которые копались в саду, слеповато щурясь, старались рассмотреть всадника, ехавшего по дороге от ворот. Он остановил лошадь, спрыгнул на землю и подбежал к старикам – тогда они узнали Такэно.

Он сильно изменился за год. Лицо его осунулось, черты загрубели, тело стало крепким и худощавым; детскость, которая проглядывала во всем облике Такэно год назад, исчезла. Одет он был, как воин, и за поясом его были два меча, длинный и короткий.

Старики от растерянности застыли на месте: как встретить его, – поклониться ли ему первыми, или ждать, чтобы он поклонился? Такэно пал перед ними на колени:

– Дедушка Сэн! Дедушка Сотоба! – воскликнул он, и старики увидели, как задрожали его щеки.

– Такэно… – хотел, было, склониться в приветственном поклоне Сэн, но вдруг всхлипнул, простер руки вперед и смог только добавить:

– Приехал…

Такэно принялся целовать ладони старика:

– Дедушка Сэн, мой дедушка Сэн!

– Они грязные, Такэно, – слабо сопротивлялся Сэн, а Сотоба похлопывал Такэно по плечу и говорил:

– Воин, воин! Ты стал настоящим воином, Такэно.

Когда все немного успокоились, старики повели Такэно в дом. Им не терпелось расспросить его об учебе, о выпускных испытаниях, о том, как князь отнесся к Такэно, но вначале следовало принять его должным образом: сотворить благодарственную молитву перед богами, приготовить гостю ванну для омовения, дать ему отдохнуть, – а уж после, за столом, можно было расспрашивать.

Соблюдая обычай, Такэно и сам ни о чем не спрашивал Сэна и Сотобу, но взгляд его скользил по саду, а когда они подошли к дому, сердце Такэно тревожно забилось: где же Йока, почему ее не видно? Жена должна была встречать мужа в дверях, снять с него сандалии и вместо дорожных носков надеть на него другие, чистые, для дома. Вот и веранда, – где же Йока?…

Широкие двери разъехались в стороны, и она появилась на пороге. Ее поза была смиренной: спина полусогнута, голова наклонена, руки сложены на животе, – но взгляд, мимолетный взгляд, который бросила она на мужа, был таким счастливым, что Такэно рассмеялся. Смущенно оглянулся он на стариков, но они будто не заметили подобной несдержанности.

Далее все проходило по обычаю. Йока, потупившись, сказала Такэно: «Здравствуйте, господин», – и более не говорила ему ничего во весь вечер. Такэно ответил Йоке: «Здравствуй, здравствуй», – и после обращался к ней только тогда, когда требовалось что-нибудь подать.

За столом Такэно рассказывал старикам о своем обучении в школе воинов:

– Я постиг многое. Но пусть за меня поведает об этом сам князь. Он присутствовал на выпускных испытаниях, и я получил от него в подарок меч со следующими напутственными словами: «Такэно, ты пока оправдываешь мои надежды, – среди молодых воинов, закончивших школу, нет равных тебе по владению мечом и стрельбе из лука. Посмотрим, как ты покажешь себя в бою; если и там ты не ударишь лицом в грязь, я посвящу тебя в самураи… Пока же можешь съездить навестить своих стариков и свою жену. Скоро ты мне понадобишься, я тебя вызову». В заключение он дал мне еще мешочек с деньгами.

– Какая честь! Какая высокая честь! Князь обращался с тобой, как с одним из его приближенных, – покачал головой Сотоба. – Иные служат ему всю жизнь, но не удостаиваются такого обращения, а тебя он наградил еще до того, как ты начал служить. Твой священный долг теперь – доказать, что князь не ошибся в тебе. Преданность повелителю, обязанности перед ним, повиновении ему во всем, – отныне должны составить смысл твоей жизни.

– Да, да, – кивнул Такэно. – Я это твердо усвоил, воспринял сердцем.

– Тебе нужно быть таким как все, но при этом выделяясь из всех, – вставил свое слово Сэн. – Это трудно, особенно вначале. Когда ты был мальчиком, ты говорил, что через любую стену можно перелезть. Смелее, Такэно.

– Смелости ему не занимать, уважаемый Сэн. Иначе он не был бы первым среди воинов, закончивших школу, – сказал Сотоба. – Но иногда смелость оборачивается бедой. Тебя учили этому, Такэно?

– Да, дедушка Сотоба. Я постиг дух воина и понял, что многие вещи кажутся нам неразумными только потому, что они существуют вне разума.

– О, как правильно сказано! – воскликнул Сэн. – У тебя были хорошие учителя. Такэно.

– Вы – мой первый учитель, уважаемый дедушка Сэн, – поклонился ему Такэно.

– И вы мой учитель, уважаемый дедушка Сотоба, – Такэно поклонился и ему.

Старики закряхтели от удовольствия, в разговоре наступила пауза.

– Вот что я не смог понять, – сказал Такэно, обращаясь к ним обоим. – Просветленный дух парит над землей. Я слыхал, что и воины, просветленные духом, могут летать. Когда-то я вас спрашивал, дедушка Сэн, может ли человек взлететь; вы ответили, что может с помощью мысли. У меня же ничего не получается: я не могу взлететь ни с помощью мысли, ни с помощью духа. Что у меня не так?