Джереми Паксман - "Англия: Портрет народа" Страница 13

Эта безопасность в окружении морей рано выработала у англичан уверенность в себе, а сравнительная изолированность привела к возникновению идиосинкратической интеллектуальной традиции, породившей таких весьма необычных гениев, как Блейк и Шекспир. Возможно, эта традиция как-то связана с тем, что Англия дала миру так много прекрасных писателей-путешественников. Свобода от страха внезапного вторжения способствовала и развитию личных свобод: страны, не имевшие такой защиты, стремились к сильным, контролирующим все снизу доверху системам правления, позволявшими в считанные дни собрать целую армию. Тем фактом, что Англия — остров, продиктовано и устройство английских городов: с такой естественной защитой, как море, не нужно было окружать города стенами, и в результате они строились как бог на душу положит. Не существовало плана застройки такого города, как Лондон, он рос по мере прирастания к нему окружающих деревень. С другой стороны, ввиду отсутствия необходимости окружения города стенами, отцы города могли по своему усмотрению прирезать к центру любые открытые пространства. Не ослаб этот заложенный в англичанах островной синдром и после создания империи. В 1882 году было положено под сукно предложение о прокладке железнодорожного туннеля под Ла-Маншем. Казалось бы, страна строителя Изамбарда Кингдома Брюнеля (еще одного ненатурального англичанина — отец у него был француз) должна ухватиться за этот смелый полет инженерной мысли. Вместо этого журнал «Девятнадцатый век» организовал петицию против этой идеи на том основании, что «с прокладкой такой железной дороги возникнет военная угроза и зависимость, от которых страна, как остров, была до сего времени счастливо избавлена». Это не был глас из деревенского захолустья: письмо вскоре подписал архиепископ Кентерберийский, поэты Теннисон и Браунинг, биолог Т. Г. Хаксли, философ Герберт Спенсер, пять герцогов, десять графов, двадцать шесть членов парламента, семнадцать адмиралов, пятьдесят девять генералов, двести священнослужителей и шестьсот других выдающихся деятелей.

Островное положение давало англичанам великую уверенность в себе, но никак не способствовало их совершенствованию. Трудно не прийти к выводу, что в глубине души англичанам вообще-то наплевать на иностранцев. Раньше заморским визитерам приходилось относиться к Британской империи с почтением, и они, один за другим, отмечали невероятное тщеславие англичан. В 1497 году один венецианец писал, что «англичане великие любители самих себя и всего, что им принадлежит; для них нет других людей, кроме англичан, и другого мира, кроме Англии; а случись им увидеть иностранца приятной внешности, они тут же говорят «выглядит как англичанин» и «как жаль, что он не англичанин». Описывая визит в Англию герцога Вюртембергского Фридриха в 1592 году, немецкий автор добавляет, что «жители… чрезвычайно надменны и заносчивы… им мало дела до иностранцев, они лишь издеваются и смеются над ними». Перечисляя особенности английского характера, надменность отмечает еще один путешественник, голландский купец Эммануэль ван Метерен. «Этих людей отличает смелость, мужественность, пылкость и жестокость на войне, но они же весьма переменчивы, опрометчивы, тщеславны, легкомысленны, обманчивы и очень подозрительны, особенно по отношению к иностранцам, которых презирают». Итальянский врач, совершивший поездку по острову в 1552 году, решил, что надменность населения такова, что они рассматривают среднего пришельца как «презренное существо, что-то вроде получеловека». Как похвалялся Мильтон, «не дайте первенства английского забыть в науке нациям, как надо жить».

К середине XX века картина почти не изменилась. В 1940 году Джордж Оруэлл, обративший внимание на то, как незначительно воздействовала на рядовых солдат во время Первой мировой войны культура других стран, обратился к журналам для мальчиков «Джем» и «Магнет». В них ему не понравилось почти все, начиная с консервативной политической направленности и кончая абсурдной, устаревшей мизансценой.

Как правило [писал он], исходя из того, что иностранцы из любой страны мало чем отличаются друг от друга и с большей или меньшей точностью соответствуют следующим стереотипам: ФРАНЦУЗ: носит бороду, дико жестикулирует. ИСПАНЕЦ, МЕКСИКАНЕЦ и т. п.: злобен, вероломен. АРАБ, АФГАНЕЦ и т. п.: злобен, вероломен. КИТАЕЦ: злобен, вероломен. Носит косичку. ИТАЛЬЯНЕЦ: легко возбудим. Играет на шарманке или носит с собой стилет. ШВЕД, ДАТЧАНИН и т. п.: добродушен, недалек. НЕГР: комически выглядит, отличается верностью.

Horizon («Горизонт»), май 1940 г. — Примеч. автора.

Обратите внимание, что американцев в этом списке смешных стереотипов нет. Ведь они говорят по-английски, значит, не совсем чтобы иностранцы. Фрэнку Ричардсу, автору этих историй, этих бесхитростных карикатур, которые пользовались невероятным успехом и о которых с презрением пишет Оруэлл, это не сошло бы с рук, не отличайся англичане таким дремучим незнанием иностранцев.

Просматривая подшивки этих журналов за тридцать лет, Оруэлл решил, что Фрэнк Ричардс — пот de plume[18]целой команды писак.

Он недооценил этого автора: однажды Ричардс за день написал 18 000 слов, а все написанное им за жизнь — это примерно тысяча романов среднего объема. К изумлению Оруэлла, после появления его статьи Фрэнк Ричардс (настоящее имя которого Чарльз Гарольд Сент-Джон Гамильтон, и ему было всего шестьдесят четыре года) потребовал предоставить ему возможность ответить. Вот что он написал по поводу стереотипов: «Относительно того, что иностранцы смешны; мистер Оруэлл, наверное, будет шокирован, но я должен сказать ему, что иностранцы на самом деле смешны. У них нет чувства юмора, этого особого дара нашего, избранного народа: а люди без чувства юмора всегда, сами того не желая, ведут себя смешно».

Изоляция развила у англичан странное и весьма рискованное для иностранцев двойственное отношение: их необычность могла вызвать и восхищение, и презрение. В XVIII веке английский национализм во многом черпал свою силу в том, что благовоспитанное английское общество было склонно лебезить перед тем, что считалось заморской изысканностью. Когда в Лондон приехал Вольтер, «его принимали чуть ли не как прибывшую с визитом царственную особу». В живописи и музыке английские таланты задыхались от засилья иностранных гениев, таких как художник сэр Годфри Неллер (урожденный Готтфрид Книллер) и композитор Джордж Хэндел (Георг Фридрих Гендель). Как ни странно, это убеждение, что англичане, к сожалению, могут лишь рукоплескать мастерству иностранцев, оказалось весьма долговечным. Сэр Рой Стронг, список достижений которого — от руководства Музеем Виктории и Альберта до публикации книг о садовых шпалерах — занимает целых четыре дюйма в справочнике «Кто есть кто», плакался мне однажды, что «меня принимали бы более серьезно и я достиг бы гораздо большего, будь у меня фамилия Стронгски».