Джереми Паксман - "Англия: Портрет народа" Страница 14

С другой стороны, ненависть к иностранцам, в частности к иностранцам, которые более всего под рукой — к французам, вероятно, впитывалась чуть ли не с молоком матери. Нельсон однажды вызвал к себе в каюту гардемарина и стал учить трем основам выживания в Королевском военно-морском флоте. «Первое, вы должны безоговорочно выполнять приказы, не пытаясь составить собственное мнение о том, насколько они уместны; второе, вы должны считать своим врагом любого, кто дурно отзывается о вашем короле; и третье, вы должны ненавидеть каждого француза, как ненавидите дьявола». И похоже, что это не просто джингоистская реплика, оброненная этим великим человеком на шканцах, чтобы приободрить юношу. Его письма пестрят нападками на французов. «Долой, долой этих негодяев французов, — писал Нельсон в одном из них. — Прошу простить мне эту горячность; но кровь моя закипает при одном упоминании французского имени… Можете быть спокойны: никогда в жизни я не доверял французам… Ненавижу их всеми фибрами души».

Насмешки над французами имели очевидные политические выгоды: ведь это основные противники империи, значит, шансов встретиться на поле боя у рядовых граждан и той и другой страны столько же, сколько на встречу в любом другом месте. Они иностранцы, значит, им можно приписать неестественные физические характеристики. Объектом этих насмешек не мог не стать Наполеон. Тут были и пресловутые «дефекты консульской конституции», которые якобы стали причиной неоднократных ночных разочарований Жозефины — этакий образчик пропаганды типа

«у Гитлера лишь одно яйцо». Английские карикатуристы настолько привыкли изображать Наполеона желтокожим карликом с огромным носом, что приехавший в Париж священник британского посольства с изумлением обнаружил, что Наполеон «хорошо сложен, имеет приятную наружность» и совсем не похож на человека, о котором газета «Морнинг пост» писала 1 февраля 1803 года: «Не знаешь, как его и назвать: полуафриканец, полуевропеец, мулат средиземноморский».

Поразительно, но нелестные заблуждения относительно французского народа, похоже, пронизали среднего англичанина до глубины души. Даже в мирное время в самом безоблачном уголке мира они могли хранить самые невероятные представления о французах. Прекрасный пример — капитан Генри Байэм Мартин, командир корабля «Грампус». В 1840-е годы его задачей было дрейфовать по Полинезии, где французы закладывали основы империи, и делать все возможное для установления британского влияния. Лишь сравнительно недавно был найден и опубликован его личный дневник, в котором он писал: «Французы обнаруживают, что их планы рушатся, потому что симпатии склоняются в пользу англичан. Они знают, что на Таити их никто терпеть не может: мужчины — за несносное высокомерие, а женщины — за нечистоплотность и непоправимое уродство».

Это его «непоправимое уродство» — просто блеск. Эти слова демонстрируют, как глубоко заложено предубеждение против французов. Так же слепо англичане не замечают ничего про себя самих и не в состоянии признать, что они и есть тот самый «вероломный Альбион», о котором Наполеон сказал: «Англичане договоров не соблюдают. В будущем на них должен лежать черный креп». Английские морские волки, такие как Байэм Мартин, считали себя людьми прямыми и заслуживающими доверия, и они с гораздо большим удовольствием имели дело с экзотическими островитянами, которых, как они ничтоже сумняшеся считали, они могут понимать. А вот с французами, людьми ненадежными и не поддающимся пониманию, они иметь дела не желали.

Убедить англичан в том, что им необходимо иметь более тесные связи с европейскими соседями, было непросто потому, что у них всегда под рукой была альтернатива в виде дружбы с Соединенными Штатами. Это не отношения равного с равным, и так ведется уже не одно поколение, но английский правящий класс, получавший в школе все блага классического образования, утешал себя классическим примером. В годы Второй мировой войны консерватор Гарольд Макмиллан так объяснял суть этих отношений лейбористу Ричарду Кроссмену, руководившему тогда психологической войной в Алжире.

«Мы, мой дорогой Кроссмен, [начал он], в этой американской империи — греки. Ведь американцев — почти так же, как греки римлян, — мы считаем людьми великими, крупными, вульгарными, шумными, более энергичными, чем мы, и в то же время более праздными, людьми, обладающими большим числом неиспорченных достоинств, но и более безнравственными. Мы должны управлять штабом союзных сил так же, как греки-рабы управляли деятельностью императора Клавдия.»

Это одно из предубеждений, которое в Макмиллане ценили больше всего, его устраивало, что его исподволь опекают, и он занимался самообманом на всех уровнях — от политики до личной жизни: хоть Макмиллан и выглядел воплощением джентльмена эдвардианской эпохи, отец его матери был лишь простым доктором из Индианаполиса.

Дружба с Америкой стала спасением для англичан в то время, когда страна осталась одна. Читаешь, как Черчилль описывает свои попытки склонить Соединенные Штаты к вступлению в войну против Гитлера, и поражаешься, насколько глубоко он верил, что из-за такого множества общих представлений обеих стран у них должна быть и общая судьба. Эти чувства прослеживаются в рассказе Черчилля о встрече с президентом Рузвельтом в августе 1941 года на борту английского линкора «Принц Уэльский» в Пласентия-Бэй близ острова Ньюфаундленд, на которой была достигнута договоренность об Атлантической хартии. Они провели совместную религиозную службу, гимны для которой, в том числе «Вперед, христолюбивое воинство» и «Господь, подмога прошлых дней», подобрал Черчилль.

«Эта служба стала для нас трогательным выражением единения веры двух наших народов, и все, кто принимал в ней участие, никогда не забудут это действо, проходившее солнечным утром на запруженном людьми квартердеке — наш «Юнион Джек» и американский звездно-полосатый флаг, символично свисающие рядом с кафедры; английский и американский капелланы, попеременно читающие молитвы; высшие чины флота, армии и авиации Великобритании и Соединенных Штатов, стоящие вместе за президентом; тесно сомкнутые ряды английских и американских моряков, стоящих вперемешку с одинаковыми молитвенниками и усердно поющих вместе молитвы и гимны, знакомые и тем и другим… Душу волновало каждое слово. Это был великий момент в моей жизни. Почти половине из певших тогда моряков суждено было вскоре погибнуть.» [В декабре того же года «Принц Уэльсский» был потоплен при налете восьмидесяти четырех японских торпедоносцев.]