Эрих Раквитц - Чужеземные тропы, незнакомые моря Страница 14

Когда в 1450 году, то есть через 1300 лет, его почти забытые в Европе труды стали известны европейским ученым во всей их полноте благодаря переводам с арабского, то оказалось, что время не продвинулось вперед и что у неизвестного географа можно многому поучиться[102]. Одновременно были приняты на веру и его ошибки, так как более точных сведений в то время еще не было.

Великий ученый, не выходя из стен александрийского Мусейона, создал картину мира, которая до сих пор приводит в изумление. Собранная им воедино информация, подвергнутая тщательному научному изучению, позволили значительно расширить сектор известного мира. Птолемею принадлежит великая заслуга в создании общей, научно обоснованной картины земли.

…В зале бушевала буря восхищения. Нерон хвастливо поглядывал на всех, как распустивший хвост фазан. Существовал ли еще в мире певец или поэт, который мог бы сравниться с ним? И подобострастная знать спешила заверить императора в его несравненном мастерстве, а самые уважаемые сенаторы положили к его ногам миллион золотых сестерциев[103].

В то время как император слабеньким голоском пел свои корявые стихи, один римлянин лежал в коридоре Колизея на носилках. Друг его с тревогой осведомился, что случилось с ним. «Я представился мертвым, иначе мне отсюда не выйти», — прошептал тот в ответ. И в самом деле, преторианцы не выпускали никого, когда император являл свой талант.

Однажды взгляд могущественного властелина пал с высот Палатинского холма на узкие запутанные улочки города, застроенные высокими шестиэтажными домами. Вдали виднелась гавань. Почему Остия еще не соединена стеной с Римом? В этой стене можно было бы прорыть канал. Рим — морской город! Это звучало неплохо. А этот дворец? Для прежних императоров он, может быть, и годился, но Нерона он явно недостоин. Он указал на Эсквилин, и строители поняли желание императора.

Всех пленников империи согнали в Рим. Так появился самый роскошный дворец древнего мира из мрамора, золота и слоновой кости. И над всем великолепием поднялось 120-футовое изваяние Нерона.

На праздничное пиршество собрались самые именитые люди города. В золотых бокалах сверкало дорогое вино. Столы ломились от изысканных яств, свезенных со всех частей империи. И все же веселья не получилось. Один ложно истолкованный взгляд, одно непродуманное слово могли повлечь за собой смерть. У Нерона был излюбленный прием — к неугодным он посылал своих личных врачей, и даже самый здоровый скоро оказывался в могиле.

Один из гостей только что прибыл из египетских колоний. Нерон нашел, что налоги оттуда поступают слишком медленно. Генерал задрожал. «Вот и конец», — подумал он. Но Нерон уже порхал мыслями в других сферах. С трудом ворочая языком, он провозгласил: «Я прикажу перенести пирамиды в Рим». Мертвая тишина наступила в зале, потом гости опомнились, раздались аплодисменты. «Нил сможет при этом оказать неплохую услугу!» Это воскликнул молодой центурион из свиты генерала. Император остановил на нем блуждающий взгляд. «Нил! Почему еще никто не знает, откуда он течет? Ученые плетут бог весть что, никто не знает точно!»

Центурион понял, какие неясные мысли обуревают владыку. Он обожал императора; под его руководством он быстро сделал карьеру, и вот он уже произносит слова, значение которых он еще не продумал: «В честь моего императора я рискну сделать то, что не удавалось никому. Ни палящий зной, ни песчаные бури, ни дикие звери не помешают Мне принести повелителю мира воды из источников Нила!»

На следующее утро молодой капитан уже не разделял своего вчерашнего пыла. Правда, походы научили его, как вести себя в чужих землях, но теперь следовало собственными силами с немногими спутниками проникнуть в совершенно незнакомую страну. Кто-то посоветовал ему разыскать Сенеку[104], великого сочинителя трагедий и самого близкого советника Нерона.

Сенека в разговоре с начинающим исследователем поведал ему об озерах, из которых якобы вытекает Белый Нил, о снежных горах, водами от таяния которых питаются озера[105]. Однако в это трудно поверить. Откуда в жаркой Африке взяться снегу? Но что бы там ни было, в молодом воине уже были разбужены тщеславие и любовь к приключениям. Через некоторое время трирема покидает Остийскую гавань и берет курс на Александрию. Вымпел на мачте указывал— трирема плывет по поручению императора… А двумя годами позже император давал торжественный прием. И Рим снова гудел от сенсации — путешественники вернулись из Африки и сообщили о своем походе. Сенека тоже был среди слушателей. Рассказ чрезвычайно заинтересовал его, так что, едва вернувшись домой, он записал:

«…Я же слышал сообщение об этом двух центурионов, которых император Нерон послал для исследования истоков Нила… Мы дошли, рассказывают они, до огромных болот, происхождения которых не знали и местные жители, и ни у кого не может быть надежды это выяснить. Растения так сплетены в воде, что ни пешком, ни на судне нельзя преодолеть эти воды; если бы даже судно было мало и могло вместить только одного человека, то и тогда илистое болото, оказывающее упорное сопротивление, не могло бы его держать. Там, рассказывали они, мы видели два утеса, из которых вырывались со страшной силой могучие воды Нила. Но будь то исток или приток Нила, берет ли он там свое начало или лишь появляется вновь после того, как раньше ушел под землю, не думаешь ли ты, что, как бы то ни было, он вытекает из большого подземного озера? Ибо все же следует думать, что такое озеро содержит собирающуюся во многих местах и стекающую в глубокое место массу воды, если она может извергаться с такой силой».

Упоминание о скалистых воротах позволяет думать о том, что смелые римляне проникли далеко в глубь Черного континента, несколько далее пятого градуса северной широты. Правда, римляне не достигли, собственно, самих истоков Нила, но все же побывали в местах, которые были увидены и исследованы европейцами лишь спустя 1800 лет, в середине прошлого столетия[106].

Странно, конечно, видеть, что единственным меценатом географии в Риме оказался душевнобольной император-самодур. Но и его трудно заподозрить в притязаниях на научные заслуги, римляне вообще мало что сделали для познания мира. Они ограничивались лишь тем, что изучали завоеванные ими страны для собственной выгоды. Их географические поиски ограничивались только пределами империи. Лишь болезненная страсть Нерона к славе заставила его отдать приказ об исследовании Нила[107].