Уильям Малвихилл - Пески Калахари Страница 16

— Потерянные звенья? — спросил О'Брайен. Он лежал ничком на песке головой к костру. Глаза его были плотно закрыты.

— Нет, — ответил Смит. — Человекообразные обезьяны или обезьяноподобные люди; нечто среднее между животным и человеком.

— Вроде яванского человека, — высказал предположение О'Брайен; ему смутно припоминалось то, что он когда-то, еще в колледже, читал об этом в учебнике.

— Нет, — возразил Смит. — Яванский человек и неандерталец — это уже люди. Настоящие люди. Найденные же здесь черепа представляют собой нечто иное. Во всяком случае, пока еще далекое от человека.

— А мозг? Такой же, как у нас? — спросил О'Брайен.

— Нет, — ответил Смит. — Похож только скелет.

— Я думала, что у человека прежде всего возник разум, — заметила Грэйс.

— Нет. Сначала он принял вертикальное положение и освободил руки, потом стал пользоваться орудиями труда, — объяснял Смит. — Мозг развился позже.

— А мне казалось, что все происходило иначе, — признался О'Брайен.

— Вот что меня интересует, — обратился Бэйн к Смиту, придвигаясь поближе к костру. — Почему эти «промежуточные» существа не выжили, почему ни одного из них не осталось? Что же произошло?

— Я не специалист в этом вопросе, но полагаю, что все они были уничтожены первобытным человеком, — улыбнулся Смит.

— Почему ты так думаешь? — поинтересовался Гриммельман.

— Потому что биологически они были сродни друг другу, могли обитать в одних и тех же местах, бороться между собой за жизненное пространство и пищу. Человек выходил победителем в этой борьбе.

— В большинстве случаев, — добавил Бэйн.

— Да, большей частью, — улыбнувшись, согласился Смит. — Возможно, что в некоторых областях целые группы первобытных людей были стерты с лица земли более дикими и злобными человекообразными обезьянами. Несколько минут все молчали.

— Вот, по-моему, единственно возможное объяснение, — продолжал Смит. — Потом между человеком и даже наиболее близкими к нему живыми существами, скажем, обезьянами и другими антропоидами, образовалась огромная пропасть. И все, что осталось от нашего прошлого — это несколько костей да осколки черепов. Некоторые из них, кстати сказать, найдены недалеко отсюда.

— В таком случае, — проговорила Грэйс, — пустыня, в которой мы очутились, имеет очень долгую историю.

— Да, очень, — подтвердил Смит.

— Значит, ты считаешь, — откашлявшись, спросил Бэйн, — что мы отличаемся от бабуинов скорее в физическом, нежели в умственном отношении?

— Да. Но это физическое отличие имеет решающее значение, — ответил Смит. — Строение тела препятствует развитию мозга и мышления у бабуинов. У них не выработалась прямая походка. Поэтому обезьяны не используют орудий труда, не знают огня и не владеют оружием. Они зашли в биологический тупик. А люди — нет. И продолжают совершенствоваться.

— А потом человек обратился против тех существ, от которых произошел, и разделался с ними, — заключил Гриммельман.

— Какой ужас! — воскликнула Грэйс.

— Такова историческая необходимость, — продолжал развивать свою мысль Смит. — Надо было идти вперед, и потому пришлось уничтожить все, что встало на пути. Только поэтому человек получил право называться человеком.

— Став прп этом бесчеловечным, — вставил Гриммельман.

— Именно так, — подтвердил Смит. — В этом парадоксе весь человек. Выработавшаяся в нем в процессе борьбы за существование агрессивность может в конце концов уничтожить его самого.

Все опять замолчали, каждый погрузился в свои мысли.

— А первобытные люди? Те, что пришли позднее. Насколько мы отличаемся от них? — спросила Грэйс.

— Разумеется, мы умнее наших древнейших предков, — ответил Смит. — Но люди позднего ледникового периода ближе к нам по своему развитию. Однако в отличие от животных мы превосходим их не в физическом, а в интеллектуальном отношении. Законы, кодексы, этика — все это наше культурное достояние. Мы проявляем заботу друг о друге.

— Иногда, — подумав о Стюрдеванте, вставил Бэйн.

— Да, иногда, — согласился Смит, утвердительно кивнув головой и улыбнувшись.

— Черт побери! — воскликнул О'Брайен. — Пойду-ка я лучше спать. Он поднялся, зевнул и скрылся в темноте пещеры.

О'Брайен заманил в ловушку ящерицу и убил ее длинной палкой, которую выстрогал из высохшей ветки дерева с колючками, каких много росло на песчаной почве каньона. Он поднял рептилию за длинный хвост и долго рассматривал ее. В каньоне, должно быть, обитало несколько видов ящериц, но убитая О'Брайеном принадлежала к наиболее распространенному здесь. Туловище вместе с головой достигало не более двух-трех дюймов, зато хвост был почти шести дюймов длиной. Ящерица имела светло-коричневую окраску с темными пятнами, вдоль спины тянулись четыре узкие красновато-оранжевые линии. Бока имели желтовато-кремовый оттенок. Точно такую же ящерицу незадолго до этого поймал Гриммельман, поджарил на палочке и съел.

Ящерица чем-то напоминала змею. О'Брайен отбросил ее, и она упала на песок животом кверху. Нет, он не мог бы съесть ящерицу ни за что на свете! Дынь и воды было достаточно, а, если посчастливится, он, может быть, подстрелит что-нибудь более путное. Где-то здесь бродят крупные животные, вероятно, антилопы или зебры, приходящие к прудику на водопой. Надо только немного подождать…

О'Брайен пошел к прудику, пытаясь разглядеть еще не стершиеся следы. «Зебры предпочитают приходить к воде по ночам. Может, вернуться и дождаться темноты? — размышлял охотник. — Крупное животное обеспечит их мясом на несколько дней. Ведь они так истосковались по нему! "

Тут же О'Брайен почувствовал приступ голода. Он подошел к прудику, улегся на живот и, сложив ладони ковшиком, принялся жадно пить. Охотник испытывал слабость и головную боль. От голода тупые спазмы в желудке никак не проходили.

О'Брайен грубо выругался, потом поднялся, проверил ружье и направился к раскинувшейся вдали горной гряде. Во что бы то ни стало надо добыть мясо, иначе все погибнут.

Прошло несколько часов. Ко второй половине дня он выбрался из каньона и пошел вдоль хребта. Теперь хорошо просматривались и каньон и тот хребет, с которого они спустились несколько дней назад. Горные хребты напоминали здесь пальцы какой-то громадной руки, протянувшейся над песками. О'Брайен стоял сейчас как раз на ее среднем пальце. В этом месте хребет достигал ширины в двести ярдов и представлял собой невообразимый хаос вздыбленных плит и рыхлых сланцевых пород, на которые у края гребня ступить было опасно.