Хожение за три моря - Афанасий Никитин Страница 16

Ни гарантии безопасности, ни просто надежной защиты в русской земле и тем паче за ее пределами грамоты дать не могли. С современной точки зрения Волга ниже Нижнего Новгорода представляла собой сплошное разбойничье гнездо, где промышляли банды всех окрестных племен, не исключая русских и включая крупные, хорошо организованные пиратские флотилии. Причем наши профессиональные пираты, новгородские и вятские ушкуйники, грабили не менее лихо, чем татары и ногайцы, марийцы и чуваши, и т. д., и т. п. (не хочу никого обидеть невниманием – все, кто жил или кочевал по берегам Волги, в этом отличились).

За сто лет до путешествия Афанасия Никитина ушкуйники разграбили и сожгли Кострому и Ярославаль: не то, что грамоты, а рать великого князя Тверского не смогла их защитить. В первой половине XIV в. бывало, что разбойники захватывали и самих князей. Вы скажете, что это дела давние. Но в 1471 г., когда Афанасий Никитин был в Индии, рать вятских ушкуйников воеводы Кости Юрьева прошла Камой и Волгой до столицы Орды Сарая, разграбила город и ушла, разбив по пути водное войско казанских татар[139].

Не то, чтобы я желал убавить славу позднейших пиратов Карибского моря, но в целом по сравнению с Волгой и Каспием (вспомним хотя бы наши пиратские рейды от Вещего Олега до С.Т. Разина) это далекое море было тихим местечком. Так повелось исстари. Великий Волжский путь был, до открытия заокеанских путей, богатейшим в Европе. Именно здесь, больше, чем на Днепровском и Донском путях, зародились и вошли в силу древние русы, воины-торговцы[140].

Пройти Великим Волжским путем всегда было нелегко. Я сам прошел его на древнерусской ладье: там и без разбойников страшно, когда посреди необъятного простора внезапно налетает гроза: ладью если вихрь не опрокинет, то молния поразит. Парус требует постоянных забот: русло реки извилисто, ветер переменчив. Много приходится грести; путь такой дальний, что и у могучих предков занимал не один месяц. А ведь их еще всюду подстерегали разбойники. Все берега там покрыты кладами с серебром, за которыми хозяева не смогли вернуться, с VIII в. до XVIII. Огромное богатство, которое могла принести купцу дальняя торговля, давалось ценой огромного риска. Тверичи, державшие на Руси XV в. первенство в волжской торговле, имели все основания гордиться своими отважными купцами.

Но вернемся к охранным грамотам. С татарами и ногайцами в Казани, Сарае, Астрахани и т. п. русские князья веками заключали договоры о неприкосновенности купцов и их товаров. Они соблюдались к взаимной выгоде до момента, когда местным правителям срочно требовалось много денег и/или они решали воевать. Тогда русских купцов организованно грабили и благо если не убивали и не продавали в рабство. Тем не менее, после войны договоры неизменно возобновлялись. Значит, грамоты князей русским купцам имели смысл. Княжеская власть охраняла своих купцов: часто неудачно, но с достойным уважения упорством.

Тверского государственного архива тех времен не сохранилось. А московский, о котором мы говорили, вспоминая деятельность дьяка Василия Мамырева, начинается делом 1474 г. о поездке дьяка Никиты Васильевича Беклемишева в Крым, где мы читаем имена московских купцов, ограбленных генуэзскими хозяевами города Кафа.

Вы будете смеяться, но в 1472 г. товары московских гостей Гриди Жука и Степана Васильевича Дмитриева (он, во главе каравана, в 1470–1490‑х гг. побывал в этих местах трижды) были конфискованы генуэзцами по выдуманному ими обвинению, будто генуэзский караван был ограблен в степях современной Украины людьми великого князя Московского. Если вам кажется, что аналогий с современностью мало, добавлю: продав награбленное за огромную по тем временам сумму в 2 тысячи рублей, генуэзцы не присвоили деньги открыто, а заморозили их на банковском счете.

Наш посол должен был объяснить западным европейцам, которые доселе следуют своей традиции грабежа русских денег и товаров, простую мысль великого князя Московского: свободная торговля его купцов в Кафе и генуэзцев в его владениях выгодна обеим сторонам. Ограбление русских купцов делает генуэзскую торговлю во владениях Москвы и транзитом через них невозможной: «Ино то уже не мы путь затворяем – вы путь купцом затворяете». Республика Генуя несла убытки, но требования Беклемишева вернуть деньги ее власти презрели[141].

Великий князь Иван III не отказался от защиты купцов во вроде бы безнадежном деле. В следующем, 1475 г., боярин Алексей Иванович Старков, имевший главной целью договориться с ханом Менгли-Гиреем о союзе против хана Ахмата (до сражений на Угре оставалось менее 5 лет), обратил требование генуэзским властям Кафы вернуть деньги Жуку и Дмитриеву уже к самому хану, номинальному сюзерену города. Делу купцов посвящены 2 из 4‑х статей наказа Старкову. Хану и генуэзцам велено было передать, что Иван III дела о грабеже его людей не оставит. Не вернут деньги и товары – великий князь сам возьмет убытки с генуэзцев[142].

В итоге республика Генуя потеряла больше награбленного, а гость Дмитриев, видимо, получив компенсацию от великого князя, продолжил заграничную торговлю[143]. Ирония истории выразилась в том, что в том же 1475 г., вскоре после поездки Старкова, и крымский хан Менгли-Гирей, неспособный отвечать за безобразия на своей земле, потерял престол, и генуэзцы утратили власть в Кафе, взятой турками: те казнили триста генуэзцев и наложили на город огромную контрибуцию[144].

Османы, хорошо понимавшие державное значение охраны купцов и их имущества, быстро навели порядок, и торговля Кафы с Москвой возобновилась. Менгли-Гирей, проведя три года в турецком плену и снова став ханом только как вассал Блистательной Порты, опомнился и выступил союзником Ивана III в решительном для борьбы Москвы с Ордой 1480 г.

Вряд ли юный великий князь Тверской Михаил Борисович мог действовать столь же решительно. По крайней мере Афанасий Никитин, пришедший в Кафу 5 ноября 1474 г., на помощь от Твери по поводу своего ограбления на Волге не надеялся (хотя надо учесть, что тверских документов того времени не сохранилось). В истории с московской заботой об ограбленных генуэзцами купцах интересно предположение о компенсации им убытков из сумм, полученных от конфискации генуэзского имущества великим князем Московским. Правда, это только предположения, уступающие версии о возмещении им убытков генуэзскими протекторами банка св. Георгия[145].

Хоть грамота от Михаила Борисовича и не давала серьезной защиты, она свидетельствовала, что Афанасий Никитин – настоящий тверской купец, а не разбойник под купеческим обличием, каких было немало. Важна была грамота и для предъявления сборщикам налогов на пути, пересекавшем земли и великого князя Московского, и бывшей с ним в хороших тогда отношениях Казани. Размер пошлины, «мыта», устанавливался государственными соглашениями, и грамота должна была гарантировать, что с купца не возьмут больше положенного. Но все знали о малолетстве