Книга про Иваново (город incognito) - Дмитрий Фалеев Страница 17

Америке. В отличие от всех других стран там чаще всего у нас брали интервью. У них немного другая система СМИ: в Америке есть центральные газеты, но выходит масса местных газет, которые пользуются большой популярностью. Американские журналисты первым делом спрашивали: «Как ваши жены?» Вы уже пять или шесть вопросов задали, а они с этого начинали. Я отвечал, что если разобраться, то героини – это наши жены. Конечно, им трудно пришлось, но они пошли на это, а потом, когда мы уже втянулись, деваться некуда.

– Один раз отпустили – значит, второй раз придется отпускать.

– Но одного у нас жена не дождалась – она вышла замуж, пока он путешествовал.

– Сейчас с Америкой сложные отношения. Какое у вас сложилось о ней мнение?

– Там много слоев. Есть Нью-Йорк. Мы полгода в нем жили, думали – вот Америка, а когда из Нью-Йорка вышли, американцы говорят: «Нью-Йорк – это не Америка». Страна многоплановая. На Манхэттене товар лежит свободно: подходи, трогай, продавца и не видно, – а в негритянском квартале товар выдают через зарешеченное окошко, а деньги вперед… Американцы настолько изучили человека, что ликвидируют любые соблазны совершить беззаконие. Там сложно стать преступником! Если что-то не положено, то оно – за колючей проволокой такой, что не полезешь. Если воровать нельзя, так это надежно охраняется или крепко прикручено, так что и не своруешь. У нас ситуация иногда подталкивает человека – украсть, нарушить, а в Америке все так предусмотрено, что захочешь – не нарушишь. Негритянские кварталы – большая проблема. Допустим, живут белые, кто-то один разозлился на соседа, продает дом негру – справа и слева белые тут же съезжают. В девяносто седьмом они боялись, но уже знали, готовились, что однажды президент у них будет негр. Но они рассчитывали, что это случится лет через пятьдесят, а новая эпоха пришла моментально. Мы ночевали у одного фермера в Техасе, заговорили о негритянском вопросе – он открывает дверь, показывает на карабин и говорит: «Вот мой ответ негру».

– К русским как они относятся?

– Отрицания не было. В тот период у американцев была эйфория, что СССР развалился, – они всерьез готовились к войне с Советским Союзом, строили катакомбы, военные городки, а тут они расслабились. Армию сократили, и не так, как у нас, – на Дальнем Востоке стоял, допустим, полк авиации, базу расформировали, и там все мгновенно развалили и разграбили. А в Америке военные городки отдали студентам, университетам. У них ничего не пропало! Атмосфера эйфории сказалась и на отношении к нам. Мы были два года в Америке, и у нас никто ни разу не спросил документы. После 11 сентября и Америка другая, и мир стал другим. Путешествия вроде нашего сделались абсурдны или попросту невозможны.

– А чем живет американская глубинка?

– Они не интересуются ни политикой, ни чем. Американцы живут очень узкими, частными интересами. У них жизнь отлажена настолько, что все внимание сконцентрировано на ближайших моментах: дом, работа, поездка в супермаркет. Народ доброжелательный. Очень популярны тематические клубы – если вам нравятся, к примеру, горы, вы обязательно найдете соответствующий клуб, у вас дома будет висеть на стенке ледоруб, вы будете приходить в свой клуб по воскресеньям, общаться с единомышленниками, жарить с ними мясо…

– Мировая культура, в частности русская, им интересна? Мы же знаем американских писателей, режиссеров, музыкантов.

– Для тех, кто хоть раз побывал в России, – это любовь на всю жизнь. К нашей земле. Мы живем на ней, не ценим. Знаете, чем отличается американская природа? Там нет ароматов травы – американская трава не пахнет, неизвестно почему. Клубника там есть, но она другая. Наша земля их притягивает и трогает. Они приезжают и влюбляются в Россию. Я жил два месяца на Бруклине, среди эмигрантов, ходил по Брайтон-Бич – у них все разговоры о Невском проспекте, о Крещатике, о Кутузовском проспекте. Эти эмигранты – несчастнейшие люди: душа у них здесь, а тело там.

– С индейцами вы общались?

– Мы познакомились в пути с одной белой женщиной, которая воспитывалась в индейской семье. Ей было уже за пятьдесят, и она всю жизнь посвятила защите прав индейцев. Благодаря ей нам посчастливилось принять участие в обряде посвящения во взрослую жизнь у индейцев навахо.

– Обряд инициации?

– Видимо, да. С нами его проходили двое индейских юношей и одна девушка. Была зима, холодно, но снега немного. Индейцы поставили во дворе шатер типа юрты, развели костер – начали греть камни. Когда камни раскалились, их внесли в темноту юрты, где уже собрались остальные члены племени. Включили музыку – правда, из магнитофона. Раскаленные камни стали поливать водой, от них пошел густой пар. Мы были в одних плавках, с нас потек пот. Стало влажно, темно, немного не по себе. Создавалось ощущение, что мы внутри женской утробы. Индейцы искусственным образом сымитировали среду, атмосферу рождения.

– Они похожи на индейцев, которых мы видим в фильмах?

– Нет, у них есть театральные группы, которые выступают, но вообще индейцы сейчас ходят в европейской одежде, своеобразия осталось немного. Мы были в гостях у одной семьи – пол в доме глинобитный, дети бегают босые, полуголые. Я смотрю – по полу ползет скорпион с поднятым хвостом (это у него боевая поза – готов к нападению). Рядом с ним – девочка, годика два. Я напугался, а все сидят, смотрят по телевизору фильм про индейцев (они их любят!) – и никто не волнуется. Мама этой девочки тапок сняла и скорпиона прибила. Для них это обычно, а я был поражен. В магазинах по всей Америке бесплатно раздают продукты для индейцев – у них куча льгот, разработаны специальные программы, но это индейцам выходит боком. Им можно не работать, можно не учиться – государство о них заботится.

– И как это сказывается?

– Они спиваются, ничего не хотят, никуда не стремятся. Возможно, это тонкая американская политика – мы же вроде бы все вам дали…

– Чтобы вас не было.

– И претензий не предъявишь.

– Вы принимали участие в языческом индейском обряде, но вы же православный.

– Я потом каялся. Это был грех, но я тогда ничего не знал. Мне казалось, что сила, которая нас ведет, называется иначе: небо помогает, земля помогает. А потом жизнь объяснила Евангелие. Есть люди, которые не верят, и им не надо, а мне всегда нужно было во что-то верить. В коммунизм, во Вселенную, в Бога. В кругосветке с нами могла произойти любая серьезная беда, а ничего не