Лариса Васильева - Альбион и тайна времени Страница 18

Для вселенской силы мы с вами и весь наш земной мир то же самое, что для нас этот муравей. А может, еще меньше. Этой силе неведомо наше с вами представление о добре и зле. И почему, спрашивается, — сильная власть — это зло? Посмотрите на Англию. Когда она была сильна своей властью — весь мир в руках держала Было чем гордиться. А сейчас вообще в ней никакой власти нет, болтовня одна. Сильная власть — насилие? А в государстве без насилия нельзя. Оно должно защищать себя, значит, ограждаться от тех, кто хочет его ваз рушить. А это значит — насилие. И правильно Только прямо говорить надо, а не заслоняться словечками о свободе. Никаких свобод на свете нет. Англия-великая врунья! Любимое занятие английских политиков поврать о свободе. Я дворник, знаю, какая свобода: у полиции на счету в моем районе все парни, которые состоят в революционных кружках. Все до одного! И к ним всегда протянуты руки — чуть что — схватят. И правильно, нужно хватать, они государство разрушить хотят а государство не они строили и не тяп-ляп, большие умы им в веках управляли. Жалко только — парни хорошие…

Я не успевала за противоречивой речью мистера Бративати. Мне казалось, что в нем сидят и ожесточенно спорят два совершенно противоположных человека.

Он, взглянув на часы, оборвал свою речь:

— Очень сожалею, больше мне некогда вас слушать. (Ах, он, оказывается, слушал меня, а не я его! Занятно.)

До свидания. В следующую субботу я сюда не приду, занят буду.

Он был здесь в следующую субботу и в последующую.

А пока я осталась одна и неторопливо пошла наискось от пруда прямо в сторону Найтсбридж.

Какое это сладкое чувство ступать по мягкой траве, чувствовать землю ногою, быть плотью от плоти земли, черно-зеленой, дышащей. Как сладко в теплый день раскинуться на этом ковре и ловить солнце. Помню, однажды весной я водила по Лондону одного известного и важного нашего советского писателя. Он заметил лежащих на траве людей.

— А нам можно?

— Нужно! — строго сказала я.

Мы смеясь повалились на клумбу у памятника, почти на самой главной лондонской набережной. Мимо шли люди, бежали автомобили, слышались пароходные гудки на реке, а мы молча глядели в белое небо над нами. И никому на свете не были нужны.

Да — это одно из чудес Лондона, может быть, самое чудо: люди на траве. И город, украшенный ими, начинает казаться одним большим и добрым домом.

Я шла по траве, пересекла автомобильную дорогу, разделяющую Сады Кенсингтона и Гайд-парка, снова шла по траве. И вдруг я подумала, что каждый мой шаг приминал множество травинок, быть может, убивал их. А сколько зерен было уничтожено моей пятой, пока я шла по траве! А сколько невидимых мне насекомых!

Наверно, все эти мысли были внушены впечатлением от мистера Бративати. Наверно, я попала в плен его противоречивых рассуждений и сама стала мыслить несколько необычно.

Как прекрасно, когда человеческая жизнь озарена идеей, во имя которой и самой жизни не жаль. И как страшно, когда человеческая жизнь озарена идеей, во имя которой и самой жизни не жаль. Никаких противоречий здесь нет. Великое счастье выпало каждому живому существу — познать свет солнца, запах травы, вкус воды. Чем за это каждый из нас отблагодарил Природу, которая милостиво позволяет нам мучить и убивать ее? Но милостиво ли? Наказание подстерегает на каждом шагу. И главное Ее наказание, когда Она неизбежно навсегда вдруг отнимает возможность видеть свет — всегда впереди. Значит, здесь все квиты. И не надо ханжества, а также самоунижения, а также нарочитой жестокости к Природе. Она неизмеримо умнее нас, ибо ее закон — закон последовательности и неизбежности.

Ах, мистер Бративати, куда это вы завели меня — выхода не найду?

Субботний Гайд-парк наполнялся народом. Вдали показался первый всадник. Его появление придало парковому пейзажу вид старинной английской акварели.

Грозовая туча над холмом

Первыми ее учуяли собаки. Медный красавец сеттер на миг остановился и заметался беспорядочно, тревожно. Ни с того ни с сего залаяла беленькая собачонка на руках у хозяйки; той — пудель, с выстриженным утиным носиком, с розовым бантиком между ушами. Вскочил неторопливый белый Лабрадор, подошел к хозяину и потыкался мордой ему в бок. Небо было безоблачно. Холм усеян людьми, лежащими, сидящими идущими, бегущими. На западном пологом склоне играли футболисты. По дорожкам бегали спортсмены всех возрастов. Дети возились в траве с мячами, игрушками, скакалками. Кто-то закусывал, отвинчивая головку термоса. Открыто целовались влюбленные.

Старичок понаблюдал за собаками и поднялся со скамьи. Я села на его место. Скамья была на самой верхней точке Примроуз хилла, — холма, венчающего Риджент-парк в центре Лондона.

Отсюда был виден город, та его часть, которая размножена по свету на цветных открытках, прославлена в веках. Слева виднелась «опрокинутая чаша» собора святого Павла, за ним смутно угадывались черты пышного Тауэр-моста. Ближе ко мне темнели крыши вокзалов. Справа остро впивались в небо шпили Вестминстера. Однако все это английское великолепие тонуло в лесу современных небоскребов-горилл — они были и справа, и слева, и сзади. Лишь под ногами лежал Риджент-парк, горящий сегодня всеми цветами. Распустились почки на деревьях, зацвели яблони и декоративные вишни, и это сиренево-розово-бело-зеленое царство, казалось, стремилось прочь от серых громадин, бегущих за ним.

Налетел ветер. Двое мальчишек, сидевших у моих ног на склоне холма, вскочили и, мгновенно развернув змея, запустили его. Алое полотнище с изображенной на нем черной бабочкой быстро уменьшалось, улетая и железно трепеща крыльями.

Туча выползла оттуда, откуда ее приближения совсем было не видно, из-за деревьев и небоскребов. Она была одна-одинешенька, круглая, как огромный шар с оборванными краями, сине-черная.

Туча накрыла холм, и хлынул град.

Такое бывает на исходе апреля нечасто. Англия и не помнит случая града в апреле. Футболисты разбежались под деревья. Те, у кого не было зонтиков, тоже. Люди с зонтами развернули их и не двинулись со своих мест. Я потерпела несколько секунд и спряталась под вязом. Мальчишки, привязанные к своему змею, втянув головы в плечи от крепких градин, бьющих их, повизгивая, плясали на склоне холма.

Град прошел, и вышло солнце. И все возвратились к своим занятиям.

Я спустилась с холма в сторону Риджент-парка, мимо молодого дубка, посаженного актерами Лондона в честь и память Вильяма Шекспира.

Свадьба и ссора

Накануне миссис Кентон сказала, что придет ко мне, если я хочу этого, на весь день. Мы будем смотреть телевизор, и она подробно все расскажет и объяснит.