Валерий Язвицкий - Остров Тасмир Страница 18

Помню, мы сидели за ужином и весело болтали, когда из комнат выбежала Анна Ивановна и сказала испуганным голосом:

— Она умирает…

Отец и Орлов тотчас же бросились к больной и некоторое время оставались там. Потом на их зов пошла мама и другие. Все шли почему-то на цыпочках, были бледны и растеряны.

Мне стало страшно, и я остался вместе с другими детьми в мастерской. Мы молчали и тревожно переглядывались. Почему-то мне стало чудиться то, что мы испытывали в лодках среди непроницаемого тумана.

Вдруг выскочила Лия, страшная и непонятная. Она охватила обеих сестер и громко зарыдала. Потом, качаясь и спотыкаясь, как подстреленная, она увела их в страшную комнату. Там по-прежнему все было тихо, только слышался плач.

На меня напала тоска. Я не знал куда деться и бросился навстречу отцу. Он медленно выходил из комнаты и платком вытирал слезы. Я крепко охватил его руками и заплакал.

V

В эту зиму мне исполнилось четырнадцать лет, и я стал работать в мастерской вместе с Лешей Рукавицыным.

— Мы все должны быть инженерами, слесарями, кузнецами и плотниками, — говорил отец, — а кроме того мы должны уметь делать все.

Сам отец в то время был занят созданием легкого, но мощного аккумулятора, постройкой летательной машины и изысканием новых источников электрической энергии.

Конечно, тогда я не понимал ни сущности, ни объема этих вопросов, но, помню, меня поразило следующее. Отец вместе с Успенским приготовлял какие-то кристаллы очень своебразной формы, получившие потом название «леонитов».

Эти леониты укреплялись в небольших стеклянных банках в вершок высотой и в полвершка в поперечнике. Баночки с леонитами запаивались, при чем снаружи оставлялось два медных провода, изолированных друг от друга.

Когда была готова первая такая баночка, ее зарядили током большой силы и напряжения.

— По моим расчетам, — сказал отец, — этот аккумулятор должен содержать заряд энергии для непрерывной работы стосильной машины в течение десяти суток.

Я был страшно удивлен и с величайшим любопытством смотрел на прозрачную стеклянную баночку, в которой ничего не было кроме кристалла леонита, разных проволочек и маленькой катушки.

В это же время у нас оборудовалась для электрического двигателя небольшая лодка, но несколько необычного типа. На носу ее был установлен четырехлопастный воздушный винт.

Когда все было готово, обитатели «Крылатой фаланги» собрались на берегу. В лодку вошли трое: Успенский, Рукавицын и Анна Ивановна, севшая у руля. Успенский включил баночку с леонитом в цепь проводов и крикнул:

— Готово!

Рукавицын нажал рычаг, и винт со свистом завертелся в воздухе так, что его стало не видно, а сама лодочка, выйдя немного из воды и срезая пену, помчалась по реке. В одно мгновенье она оказалась у устья Гольчихи, сверкая на солнце фонтанами воды, которые сливались в одну водяную бахрому, бежавшую около лодки.

Потом я увидел, что водяная бахрома сразу понизилась, лодка уменьшила ход и пошла тихо. Потом она опять взмыла по фиолетовой глади Енисея и, делая стремительный и красивый поворот, поставила воду на несколько секунд полукруглым стеклянным гребнем.

Не успел я притти в себя от удивления, как лодочка была уже около нас, медленно вращая винтом и мягко подползая к берегу. Я никогда не забуду этого момента, когда я впервые ощутил все величие и мощь человеческой мысли. Может быть, я не сознавал всего этого ясно, но это было большое и сильное чувство.

За ужином отец, краснея и волнуясь, поднялся со стула и обратился к маме:

— У меня есть одна незримая сила… Она двигала все мои мысли, она питала мою бодрость в самые трудные минуты борьбы и отчаяния… Это ты, моя неизменная, моя спутница жизни…

Я взглянул на маму. Она была бледная, а глаза ее сияли особым волнующим светом.

Кругом все замерли, и я слышал, как в горле у меня бьется мое сердце.

— И вот первое… — продолжал отец дрогнувшим голосом, — первое мое настоящее завоевание я хочу назвать твоим именем… Аккумулятор «варина»…

— Да здравствует варина! — сдавленным голосом крикнул Успенский.

— Ура! — подхватили все, найдя выход для охватившего волнения.

Много лет прошло с тех пор, и серебро уже впуталось в мои волосы, но я, как сейчас, вижу эту сцену и радостные гордые глаза матери.

VI

Вторая зима в «Крылатой фаланге» прошла очень быстро и незаметно. Нас охватил вихрь деятельности, и мастерская и лаборатория выбрасывали изобретения одно за другим. Кипучая творческая деятельность отца напоминала клокочущий вулкан.

Центральное место занимал летательный аппарат, но в то же время усовершенствовались варины, создавались различные типы электромоторов и воздушных винтов. Это, между прочим, привело к изобретению аэросаней с новым электромотором и воздушным винтом с двумя лопастями. Я и Леша Рукавицын должны были с них начать свое обучение управлять машинами.

С первыми весенними днями, как только стало светло, мы начали практические работы. Оба мы быстро освоились со всеми особенностями движения аэросаней и сделали их совершенно послушными. Аэросани стали для нас самым увлекательным спортом, и мы вскоре превзошли своих учителей в ловкости и умении ездить.

Пока мы практиковались в управлении санями, отец со своими помощниками построил остов воздушного аппарата и трудился над разрешением конструкции крыльев и хвостовых рулей. Эти задачи решались постройкой моделей, летавших по мастерской.

Но, странное дело, меня хотя и волновали усилия отца завоевать воздух, но достигнутые успехи не производили уже такого огромного впечатления, как вспыхнувший в первый раз свет вольтовой дуги и первое плавание аэролодки.

Как-то само собой стало привычным каждый день ждать новых открытий и изобретений. Наоборот, отсутствие их показалось бы странным. Вся наша колония и даже Тус так чувствовали, находясь все время в приподнятом настроении. Мы входили во все детали создания летательного аппарата, сроднились с мыслью о нем, и он заполнил все наши интересы. Я представлял ясно и отчетливо будущие полеты, и мое воображение находило для этого мостики в аэролодке и аэросанях.

Кстати, при помощи двух прямых крыльев, которые по своему почину сделал и приспособил к саням Рукавицын, мы сами произвели нечто вроде полетов.

Помню, как это случилось в первый раз. Мы стремительно мчались по снежной глади. Воздух свистел нам в уши, и, если бы на головах у нас не было мешков со вставкой из слюды, мы задохнулись бы от холодного ветра и обморозили лица. И вот на таком головокружительном бегу Рука-вицын повернул рычагом вал с прикрепленными к нему крыльями, изменив их наклон.