Николай Максимов - Поиски счастья Страница 19

Этот таньг ничего не принес для обмена, не опрашивал песцов и лисиц, как таньг Амвросий в первые дни своего приезда. Этот знал чукотские обычаи и умел себя вести совсем как чукча. Разве не странно все это? Даже сам Омрыквут недоумевал, хотя ему, как главе стойбища, приходилось не раз встречать за пределами Вельмы людей другой земли. Сейчас Омрыквут с нетерпением ждал возвращения Амвросия, которого считал умным человеком, чтобы спросить его мнение о пришельце.

Отец Амвросий возвратился в становище вскоре после Кейненеун и, узнав, что в яранге Ляса русский, волнуясь от радости, чуть не бегом направился туда, совсем не думая о том, кто этот русский, зачем он здесь, надолго ли, как он попал сюда.

Послышались шаги. Полог приподнялся, чукчи раздвинулись, и Амвросий оказался внутри. Среди присутствующих он сразу увидел европейца. Их взгляды встретились.

Миссионер, одежда и внешний вид которого не оставляли сомнений в том, кто он, не спешил заговорить первым. Он ждал этого от пришельца, полагая, что тот должен обратиться к нему со словами привета и попросить благословения. К тому же в Богоразе он не видел ни начальства, ни кого-либо иного, достойного почтения.

Рассматривая священника, молчал и Богораз. Но когда молчать далее стало уже неловко, Амвросий изрек:

— Кто ты, сын мой? Какая невзгода привела тебя в места, столь отдаленные? Подойди, я благословлю тебя.

Богораз не шевельнулся. Он всматривался в миссионера, и было похоже, что слова последнего не достигли его сознания. Для него эта встреча была и неожиданна, и любопытна. «Далеко, однако, проникла православная миссия», — думал он.

— Кто огорчил тебя, сын мой? Поведай мне. Эти люди, — Амвросий указал на чукчей, — нам не помеха.

— Меня зовут Владимир Богораз, — заговорил наконец пришелец. — По поручению Российской академии наук и с разрешения министра внутренних дел (он счел необходимым упомянуть и это) я занимаюсь изучением народов Крайнего Северо-Востока. — Он помолчал. — Рад встретить русского человека.

Амвросий понял, что покровительственно-духовный тон не удался, и сразу же заговорил просто:

— Давно ли из столицы?

Ответив на все вопросы, Богораз сам расспросил кое о чем и по приглашению отца Амвросия пошел с ним в его жилище — ярангу Омрыквута.

Этнограф подробно интересовался деятельностью миссии, расспрашивал о стойбищах, где побывал отец Амвросий, спросил, знает ли он чукотский язык.

— Что же вы делали сегодня в стаде? — осведомился он и, узнав, что тот просто от нечего делать ходил туда вместе с женой Омрыквута, многозначительно улыбнулся.

Отец Амвросий правильно истолковал такую вольность и обиделся.

Во время этого разговора Богораз бросил несколько острых, колючих взглядов на Кейненеун, и та, молодая, задорная, перехватив их, склонила голову, смутилась.

Миссионер располагал очень небольшим запасом чукотских впечатлений и ничего нового для Богораза рассказать не мог.

Вскоре Богораз завел разговор с Омрыквутом и после этого почти уже не общался с Амвросием. Быть может, причиной такой холодности была и та часть их разговора, во время которой отец Амвросий сказал, что хотя ему и нужно было бы достичь Берингова пролива, куда через неделю — другую направлялся Богораз, однако он не сможет составить ученому компанию, так как у него груз…

— Позвольте, какой может быть у вас груз? — как будто недоумевал Богораз. — Целая нарта?! Отпущенные вами грехи, что ли? — заметил он.

Пятнадцать суток, проведенные в стойбище Омрыквута, Богораз прожил в различных ярангах, переходя из одной в другую. Ночами, когда все засыпали, он доставал блокнот и, лежа при свете жирника, заносил туда дневные наблюдения. В одну из таких ночей он записал.

«…В течение двухвековых сношений чукоч с русскими чукчи сохранили свой язык, материальную культуру и религию… Русское влияние принесло чукчам железные орудия, кремневые ружья и порох, железные котлы и глиняную посуду. Все это, конечно, является полезным приобретением. Цветной бисер и бусы, балахоны из яркого ситца тоже должны считаться приобретением, так как они удовлетворяют эстетическому чувству туземцев и вносят в их тусклую жизнь какую-то физическую яркость…»

«Но этот бич северных народов — спирт, торговля с ее произволом цен, шаманы, хозяева-оленеводы, исправники, миссионеры, американские колонизаторы, золотоискатели, болезни… и при всем этом — полное отсутствие медицинской помощи, школ!» — горько думал Богораз, перелистывая страницы блокнота.

Замелькали записи: «Все число чукоч в общем можно считать по меньшей мере 12000 человек, из них ¾ — оленеводы и ¼ — морские звероловы… Некоторые селения близки к исчезновению или совершенно исчезли, потому что…»

Еще несколько написанных страниц пробежал глазами Владимир Германович, и утомленная голова его склонилась на раскрытый блокнот.

…На исходе второй недели Богораз оделил пастухов табаком и покинул стойбище Омрыквута.

Он шел, не отрываясь от реки Вельмы, впадающей в Чукотское море при Ванкареме. Оттуда он предполагал морским побережьем достигнуть Берингова пролива.

Глава 7

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Всю ночь тяжелые сны беспокоили Тымкара. Он ворочался, скрипел зубами, тревожа спящую рядом с ним молодую эскимоску Сипкалюк. Снились мать, Кайпэ, Тауруквуна. Все они почему-то стояли у яранги Кочака и, видно, о чем-то просили. Кочак молчал, он уставился на Кайпэ так пристально, что та опустила голову, пугливо спряталась за спину Тымкара, который оказался вдруг рядом с ней. Кайпэ сзади обвила его шею руками и что-то нежное шептала на ухо…

Тымкар открыл глаза. Под одной шкурой с ним лежала… Нет, это не Кайпэ. Кто же это? Тымкар нахмурился. Это Сипкалюк. Взволнованное снами сердце сильно билось, его стук отдавался в висках.

— Ты что, Тымкар? — женщина приподнялась на локте.

Тымкар оглядел землянку. Кроме них и трехлетней дочери Сипкалюк, никого.

«Да, да, конечно, так и должно быть», — подумал он, не отвечая на вопрос этой худенькой ласковой эскимоски.

— Тымкар, ты плохой сон видел? — с тревогой спросила она, вглядываясь в его черные глаза.

— Я не знаю. Спи, Сипкалюк, спи! — он вновь сомкнул веки, стараясь запомнить сон.

Луч весеннего солнца настойчиво пробивался в окно землянки. Солнце! Как много надежд и радости несет оно жителям полярных стран!

«Если с утра оно так высоко, — подумал Тымкар, — значит, скоро время белого дня, скоро домой!» Сегодня он не торопился вставать: добытых накануне двух нерп хватит на неделю. Можно отдохнуть.