Александр Сорочинский - В таёжных дебрях Подкаменной Тунгуски Страница 21

Наливая гостю, спирта в кружку, он продолжал беседу: «Мы ищем нефть и газ. Как у вас на болотах, газовыделения есть?». У тунгуса отвисала челюсть, он даже спирт переставал пить от изумления: «Сево, сево?». Лёша невозмутимо, терпеливо и настойчиво продолжал: «Я спрашиваю, газовыделения есть?». «Нисево не знаю! Сейсас поеду дальше. Осень нужно быстро уехать!» (Тунгусы хорошо говорили по-русски, но вот произношение буквы «ч» им никак не давалось и вместо неё они постоянно произносили «с»). Эвенк торопливо допивал спирт и собирался бежать к лодке, но Лёша удерживал его, упорно продолжая развлекать гостя беседой: «Ну, пузыри из болота идут?!». Тунгус, наконец, начинал понимать, чего от него хотят, облегчённо вздыхал, садился на место и начинал быстро кивать головой: «Идут, идут! Много идут!».

В первое посещение базы экспедиции тунгусами, Лёша по их просьбе наливал спиртного столько, сколько они просили. Эвенки тут же, не сходя с места, перепивались до бессмысленного хихиканья, сюсюканья и полного беспамятства. Некоторые из них, устоявшие на ногах, стали хвататься за ружья, утверждая, что они хорошие охотники, и предлагая в доказательство сбить спичечный коробок с головы любого из сотрудников экспедиции с расстояния сто метров, разумеется, совершенно бесплатно, в качестве подарка! А когда желающих не нашлось, и ружья спрятали подальше, тунгусы вцепились друг другу в волосы и начали таскать по земле, пока их не растащили и не растолкали по разным палаткам. Только после этого «Ус» решился при последующих посещениях на спиртовую дискриминацию, и начал выдавать им эти напитки, дозировано.

Впрочем, тунгусы и к чаю были неравнодушны. Как-то к ним зашёл из тайги один эвенк. Полагая, что он идёт по своим делам, ему быстро вскипятили и налили горячего чаю, чтобы не задерживать. Но тунгус не спешил. Он с огромной радостью схватил обжигающую руки алюминиевую кружку с кипящим чаем: «Сяй! Горясий сяй! Осень хорошо!». На вопрос: «Куда путь держишь?», – гость ответил: «К вам пришёл сяй пить». Его попросили показать на карте место его стойбища. Выяснилось, что тунгус прошёл восемьдесят километров по тайге, чтобы попить чаю!

Анатолий – «папа Булкин» иногда во время вечерних чаепитий начинал подтрунивать над Лёшей:

«Большой Ус», что нового рассказали тебе сегодня местные «индейцы»?».

– «Никакие они не индейцы! Они такие же, как ты и я!».

– «Если хочешь, то пусть будут такие же, как ты, но не такие, как я!».

– «Они всё равно тоже такие же люди, как и мы!».

– «Лёша! Ну, как – «такие же люди»?! Может быть, когда-нибудь и будут «такими же», а сейчас – ты что не видишь их отсталость?! Ещё Пушкин писал: «…и ныне дикий – тунгус…». Так они с тех пор не так далеко и ушли».

– «Нет! Я с тобой не согласен!».

– «Это твое право, а я сказал тебе о положении вещей на сегодняшний день».

Конечно, Анатолий поддевал Лёшу, вызывал его на спор и подшучивал над его немного комичным поведением по отношению к коренному населению. Но, в каждой шутке есть доля истины, отношение к тунгусам было немного снисходительным, хотя и добродушным, из-за остановки в их развитии, вызванной, не в последнюю очередь, всеобщим алкоголизмом. Также сказались потери прежних жизненных ориентиров: материальных и моральных ценностей народа. Эвенки стали равнодушны к численности своего или соседского оленьего стада, к количеству добываемой пушнины, совершенствованию лучших личных качеств и способностей, раньше высоко ценившихся в здешних местах, при традиционном, добрую сотню лет не менявшемся, укладе их жизни. Всё это перестало быть престижным.

Потеря всяческих стимулов к развитию не способствовала прогрессу основной массы тунгусов. Появление нескольких высокообразованных выходцев из их среды не могло оправдать более низкого общего уровня их развития, чем в большинстве регионов России. Во всяком случае, эта разница была видна невооружённым глазом. Это сказалось и на бытовом уровне. Поголовье оленей в личном стаде стало неуклонно уменьшаться. А зачем, если за шкурку соболя давали больше денег, на которые можно купить больше водки, а ухода соболь, в отличие от оленя, не требовал никакого.

Из тех же соображений их женщины почти перестали вышивать бисером на продажу, хотя прежде это было их традиционным занятием. А вышивать для себя стало и вовсе необязательно – после стакана водки и без бисерной вышивки все становились красавицами! Дошло до того, что у некоторых тунгусок не было ни одного украшенного бисером полного наряда, что в прежние времена считалось верхом нищеты и лени. Да и всё остальное убранство чума и повседневная одежда стали выглядеть намного хуже, проще, изношеннее. Старожилы рассказывали, что чумы эвенков стали несравненно беднее буквально за последние тридцать – сорок лет, в связи с интенсивным осваиванием пушного края, из-за прихода к ним нашей цивилизации.

Руководство нашей страны торжественно пообещало поднять до среднего по стране интеллектуальный и общеобразовательный уровень малых отсталых народностей, в их числе – и эвенкийского. Стремление, безусловно, похвальное, но результат оказался обратным. «Хотели – как лучше, а получилось – как всегда!». Может быть, это произошло потому, что, в первую очередь, хотели наладить бесперебойный вывоз из этих краёв пушнины, а уж потом, если получится, заняться повышением культурного уровня населения. А если не получится, то ничего страшного, лишь бы не в ущерб добыче ценной сибирской валюты – пушнины!

Среди прежде простодушных и честных, как дети, тунгусов стали обычными явлениями: хитрость, обман, шантаж, подлость и прочие худшие человеческие качества. Конечно, всё это происходило не в таких количествах, как на «большой земле», но здесь каждый подобный случай был у всех на виду. Само появление в эвенкийской среде таких поступков уже говорило о многом.

После окончания сезона в Ошарово ко мне подошёл пожилой (судя по внешнему виду) тунгус и предложил за треть стоимости шкурку самого ценного, чёрного с проседью «баргузинского» соболя. Борис Константинович сразу предостерёг: «Не вздумай купить! Во-первых, это незаконно, если при досмотре в аэропорту эту шкурку найдут в багаже, то получишь кучу неприятностей, вплоть до уголовной ответственности. А во-вторых, и это самое главное, завтра же этот тунгус придёт снова, и будет требовать ещё денег, шантажируя тем, что расскажет правоохранительным органам. Сумма, которую придётся отдать ему, может значительно превысить её истинную стоимость. И всё равно, в конечном результате шантажист либо заберёт себе назад шкурку, в придачу к полученным деньгам, либо доложит о ней контролирующим органам». Мне очень хотелось привезти этот богатый «трофей из дикого края» матери, но, выслушав предостережение умудрённого опытом человека, скрепя сердце, отказался от этой затеи.