Григорий Градовский - Война в Малой Азии в 1877 году: очерки очевидца. Страница 23

— Я отучу их делать вылазки! — будто бы сказал генерал Гейман, выразив даже неудовольствие, что грузинцы и четвертая батарея чересчур горячо и не ожидая приказания бросились на неприятеля.

Не ручаясь за достоверность, привожу этот рассказ, как образчик тех разговоров, которые приходится слышать после каждого удачного дела. Во всяком случае, трудно обвинять части, не замедлившие броситься на неприятеля при неожиданном нападении его на лагерь; если это нападение было предвидено, следовало предупредить начальников частей и сделать соответствующие распоряжения: выжидание приказаний очень часто губит судьбу не только сражений, но и целых кампаний. Как бы то ни было, кавалерия совершенно своевременно появилась на левом фланге турок. Кавалерийская дивизия князя Чавчавадзе расположена была в нескольких верстах от аравартанского лагеря. Узнав о вылазке части карсского гарнизона, князь Чавчавадзе двинулся с Нижегородским и Северским драгунскими полками и несколькими сотнями казаков. Северские драгуны были значительно впереди и потому первые могли появиться в виду неприятеля. В это время турки начали уже отступать, поняв ловушку, в которую попались. Впереди их строя рассыпана была густая цепь из двух батальонов; за ними отходили назад в совершенном порядке сомкнутые части остальной пехоты. Все отступление прикрывалось жарким огнем полевых батарей и выстрелами крепостных орудий с трех бастионов, расположенных на Шорахских высотах. Всего палило, по крайней мере, пятьдесят орудий. Невзирая на этот страшный огонь, храбрые северцы не задумались атаковать неприятеля. Неровная, волнообразная местность не особенно благоприятна для действия кавалерии. Сверх того, почва у Карса, как и везде в этой части Малой Азии, щедро усеяна камнями, иногда незаметно скрытыми в густой траве. При непривычке или слабости ног лошади самому ловкому кавалеристу во время быстрой скачки легко свалиться вместе с конем. Мне самому однажды случилось свалиться, что называется, со всех четырех ног; не раз случалось видеть, как подобным же образом слетали на землю даже такие природные всадники, как казаки. И вот, несмотря на неровность местности, под градом гранат, осыпаемые батальным огнем пехоты и выстрелами засевших за камнями стрелков, северцы неудержимо ринулись на неприятельский фланг и передовую цепь турок. Очевидцы, любовавшиеся этой атакой, передавали мне, что это молодецкое дело было совершено в таком порядке, какой не всегда можно встретить даже на маневрах и парадах. Два турецких батальона, находившиеся в цепи, были отхвачены и буквально изрублены драгунами. Остальные вместе с полевыми батареями быстро отступили под покров ближайшего орудийного выстрела с шорахских укреплений. Драгуны потеряли шесть убитыми и 27 ранеными нижних чинов. Легко ранены два офицера. Около шестидесяти лошадей выбыло из строя, в том числе несколько офицерских. Замечательно, что всякий раз, как падала лошадь под офицером, солдаты быстро спешивались и предлагали своих коней, оставаясь на месте боя с ружьем в руках. Только одного офицера, под которым убита была лошадь, подхватил на свое седло другой офицер, прежде, нежели успели это сделать солдаты. Это характеризует отношение солдат к тем офицерам, которых они любят и уважают, которые всегда впереди....

Скоро турки скрылись за крепостными верками, усеяв поле битвы телами своих менее счастливых товарищей. Наша потеря сравнительно была невелика: кроме приведенной убыли в Северском драгунском полку, выбыло из строя грузинских батальонов около ста человек. Вообще, дело 3 июня может считаться одним из славнейших подвигов русской кавалерии. Оно опровергает нередко высказываемое мнение, что в настоящее время кавалерийская служба мыслима только на аванпостах, да разве при преследовании бегущего неприятеля. Удалые северцы доказали, что лихая кавалерия может нанести решительный удар неприятелю, вовсе не расстроенному боем и правильно отступающему, и притом, под жарким ружейным и орудийным огнем.

Передавая в кратких словах это удачное дело, не могу умолчать о факте, которому трудно было бы поверить, если б он не подтверждался самым очевидным образом. Между оставшимися на полбитвы неприятельскими телами оказалось несколько женщин. Одна из них была очень молода и красива, что не помешало, а быть может, и подвинуло карапапахов самым возмутительным образом обойтись с телом несчастной. Присутствие женщин в рядах защитников Карса объяснялось фанатическим настроением населения этого города и тем еще обстоятельством, что прекрасный пол вообще играет важную роль в делах и судьбах Карса. Говорят, все базарные волнения много зависят от настроения тамошних женщин. Прекрасный пол в Карсе, будто бы, не раз требовал, чтоб гарнизон вышел из крепости и сразился с русскими войсками в поле, не подвергая дома и жителей всем тягостям осады, все ужасы которой хорошо сохраняются в памяти карсского населения со времени 1855 г. Все это идет вразрез с общепринятым понятием о положении женщины на Востоке.

9 июня нас подняли очень рано. Войска, с музыкой и песнями, были уже в дороге; на месте оставался только арьергард в ожидании, пока вытянутся обоз и парки. В Корпусном штабе снимались палатки и быстро укладывались, в то время, как мы спешно глотали горячий чай, приятно согревавший нас после холодной ночи. Стаканы, с блюдечками и без блюдечек, переходили из рук в руки. Мы напоминали тех гостинодворских приказчиков, которые, урвавшись на минуту из лавки, «балуются чайком» на морозе, глазея на прохожих. Казенные фургоны, беловерхие кибитки духоборцев, нанятые под перевоз тяжестей, и скрипучие, запряженные буйволами или волами двухколесные арбы медленно ползли перед нами, спускаясь к речке и вытягиваясь на соседнюю возвышенность. Последняя повозка исчезла, наконец, за горой, пропал из глаз и обоз Корпусного штаба, а мы все еще оставались на месте. Генерал-адъютант Лорис-Меликов сидел на складном стуле, который всегда везется за ним в конвое. Возле командующего корпусом находился начальник его штаба, г-н Духовской, и еще кто-то из генералов. Далее группами стояли или лежали на бурках различные штабные офицеры. Казаки держали наготове оседланных лошадей. В противоположность чинности и степенности начальства, в кружках штабной молодежи шел веселый разговор, прерываемый усердным смехом. Вдруг все засуетилось. Раздался крик: «Лошадь!» Когда слышится крик «Лошадь!» это значит, командующий корпусом приказал подать себе коня; это значит, что кто-нибудь из штабных офицеров непременно крикнет: «Порожненко, лошадь!», а другой и даже третий еще громче подхватят: «Эй, Порожненко, лошадь генералу!», хотя Порожненко, бравый драгун, приставленный в качестве ординарца смотреть за лошадью генерал-адъютанта Лорис- Меликова, первый услышал приказание и давно уже пробирается к генералу с красивым гнедым конем в поводу. Вторая забота каждого усердного штабного офицера после того, как раздался, подхвачен и передан крик «Лошадь!» — поскорее сесть на своего коня и из первых присоединиться к свите командующего корпусом. Поэтому за сигнальным возгласом насчет генеральской лошади раздаются крики, требующие других, менее сановитых лошадей. Зовутся всевозможные Фоменки, Барсуки, Свистуновы, Баскаковы. Каждый офицер имеет в конвое своего казака, которого обязанность подать и взять вовремя лошадь, поддержать стремя, когда офицер садится, или следовать за ним, когда он отделяется от штаба для исполнения какого-нибудь поручения или передачи приказания. Иной и видит хорошо, где его лошадь, а все-таки кричит: «Эй, Фоменко, или Свистунов, лошадь!» Поползновение к властолюбию сильно развито в человеке; еще заразительнее оно в армии. Кругом воля одного лица ворочает тысячами, сотнями, ну хоть десятками людей; у кого нет под командой тысяч, сотен, даже десятка людей, тот довольствуется возможностью покомандовать хотя одним казаком или денщиком.