Григорий Градовский - Война в Малой Азии в 1877 году: очерки очевидца. Страница 24

Перейдя вброд речку, мы обгоняли поднимавшиеся в гору войска. При нашем приближении батальоны останавливались, вытягивались в стройные ряды, и раздавалась команда «на плечо». Генерал-адъютант Лорис-Меликов сворачивает лошадь к фронту и, нестройной толпой следуя за ним, мы слышим, как приветствует он солдат, предлагая иногда вопросы относительно пищи или здоровья. «Здравия желаем, слава Богу, ваше высокопревосходительство!» — прокатывается по рядам молодецкий отклик гренадер. Показаласькавалерия. Эго был Северский драгунский полк, так славно отличившийся в деле 3 июня. Командующий корпусом особенно благодарил северцев. Я подъехал познакомиться с командиром полка и офицерами, желая поздравить их с победой. У многих офицеров перевязи и портупеи были забрызганы кровью. Рубились на славу! Страшно было подумать, что то были следы человеческой крови...

— Противно смотреть на себя, точно мясники, — заметил мне один офицер, и прибавил, как бы в оправдание: — В пылу битвы перестаешь быть человеком.

Славные, храбрые люди! Они забывают, что каждый из них рисковал жизнью, они думают о том, что на долю их выпало лишать жизни других. Ужасное дело война!

Заиграла музыка, точно желая разогнать тяжелые мысли. Как бы ни устали люди, как бы ни жарило солнце и ни душила пыль, но при стройных звуках военного марша или удалой солдатской песни приободряются войска, просветляются загорелые лица и забываются все тягости похода. Даже лошади горячатся и идут веселее, гармонические сочетания звуков освежительно действуют и на их природу. Впереди трубачей, на серой лошади, ехал увесистый, плотный немец-капельмейстер, усердно выводя какие-то вариации и помахивая в такт трубой. Полковой командир указал мне на него, как на принимавшего также участие в деле 3 июня. Бравый пруссак вспомнил недавние победы своих соотечественников и не захотел остаться безучастным зрителем в лихой атаке северцев. Поравнявшись с ним, я высказал ему на этот счет несколько любезностей.

— Я исполнил только свой долг, — гордо ответил капельмейстер. — Я теперь на русской службе, а турки такие негодяи и звери!

Храбрый капельмейстер представлен, как я слышал, к награде. Здесь кстати привести следующий еще эпизод из дела 1 июля. Один турецкий офицер, как говорят, инженер, бывавший в Александрополе на смотрах наших войск и несколько знакомый с русским языком, был ссажен нашей пулей с лошади в то время, когда грузинцы потеснили турецкую цепь. Желая избавиться от плена, этот офицер стал уходить, бросая назад деньги, часы и другие ценные вещи и приговаривая, что все это он дарит нашим солдатам, лишь бы они его пощадили. Он рассчитывал, очевидно, что солдатики кинутся подхватывать и делить добычу и таким образом ему удастся улизнуть. Расчет оказался, однако, ошибочным. Распаленные неровным боем гренадеры уложили турецкого офицера на месте и только на возвратном пути занялись его вещами.

Наш отряд состоял из всей кавказской гренадерской дивизии (лейб-Эриванский Его Величества полк, Грузинский, Тифлисский и Мингрельский), одного саперного батальона, сводной кавалерийской дивизии князя Чавчавадзе, в состав которой входили два драгунских полка, несколько казачьих и дагестанских полков и принадлежащей к этим дивизиям артиллерии. С этими силами нам предстояло идти на Саганлугский хребет и, при случае, встретиться с войсками Мухтара-паши.

В прошлую войну Саганлугский хребет и ведущая через него главная дорога из Карса в Эрзерум не представляли других препятствий, кроме физических. Главным образом приходилось бороться тогда с трудностями подъема на довольно высокий хребет по дурным, мало разработанным дорогам, а также с холодом, господствующим на этих горах даже среди лета. Известно, что тогдашняя стоянка наших войск на Саганлугском перевале названа была сметливым русским солдатом «холодным лагерем». В настоящее время, по имеющимся сведениям, Саганлугский хребет, кроме физических, представляет еще искусственные препятствия. Мухтар-паша, или Мухтарка, как его часто называют, имеет где-то на склоне Саганлуга укрепленный лагерь, откуда он с удобством может приходить на помощь карсскому гарнизону или препятствовать нашим операциям, если б они имели целью занятие Эрзерума.

В точности неизвестно, какой целью руководствовался Мухтар-паша, оставляя Карс, но в поступке этом нельзя не видеть некоторой опытности в военном деле. Мухтар-паша, очевидно, не захотел повторить ошибку, сделанную турками в 1855 г., когда почти вся анатолийская армия заперлась в Карсе, благодаря чему взятие этой крепости сделалось равносильным завоеванию почти всей Малой Азии или, по крайней мере, всей восточной ее половины. В нынешнюю войну, несмотря на ардаганский погром, турецкий главнокомандующий не потерял головы. При приближении наших войск к Карсу Мухтар-паша немедленно выступил оттуда с восемью батальонами пехоты и большей частью кавалерии, оставив в Карсе достаточно сильный гарнизон для защиты первоклассных укреплений, окружающих этот город. Взятие Карса не составляет, поэтому, альфы и омеги нынешней кампании; но, вместе с тем, нельзя и не считаться с такой важной крепостью в случае движения на Эрзерум против Мухтара-паши. Во всяком случае, Мухтар-паша поставил нас в такое положение: осаждая Карс, мы ежеминутно должны оглядываться на Саганлуг, не предпринимает ли неприятель какой-нибудь диверсии на помощь осажденному гарнизону или на один из наших побочных отрядов. Двигаясь же против корпуса Мухтара-паши, мы не можем оставить без наблюдения Карс, гарнизон которого простирается, по имеющимся сведениям, от 15 до 20 тыс. человек. Все это показывает, что Мухтар-паша далеко не дюжинный полководец...

III

Ночь с 9 на 10 июня мы провели на бивуаке за Бегли- Ахметом, расположившись по обоим берегам Карс-чая. Утром отряд возобновил движение, но подвигался медленно благодаря обозу, который направлен был сначала по болотистой дороге, так что каждую повозку приходилось вытаскивать на людях. Потребовалось личное вмешательство командующего корпусом, чтоб исправить оплошность чинов Генерального штаба: кое-где был положен фашинник, а в одном месте саперы живо устроили настилку в виде моста. Поджидая обоз, Корпусный штаб сделал привал. Под палящими лучами солнца мы пролежали на земли часа четыре. Внимание наше занял молодой, красивый турок, явившийся за охранным листом к корпусному командиру и изъявивший желание не покидать наших войск. Турок этот — сын богатого помещика, имение которого расположено было невдалеке от места движения отряда. Действительная ли симпатия к русским руководила молодым турком или просто желание предохранить свое имение от разорения, которое в турецких понятиях тесно связано с движением войск по неприятельской стране, но дело в том, что с того дня этот красивый молодой человек не покидал отряда и почти всегда следовал вместе со штабом. На вопросы, которыми мы его засыпали, он отвечал, между прочим, что его хотят женить в Эрзеруме, но в Эрзеруме женщины некрасивы.